Желание Смерти.

Цветы вянут осенью. Сначала у них мёрзнут их яркие, нежные лепестки, следом увядают изумрудные листья, жухнет стебель… погибает корень. И вот от цветка уже ничего не остаётся, только сухая оболочка, которую выдернут из-за некрасивого оформления какого-нибудь сада. А ведь раньше этот самый цветок показывали другим, как какое-то восьмое чудо света! На него смотрели, не смели даже дышать в его сторону! Укрывали от ураганов и смерчей, спасали от тех, кто старался сорвать эту красоту… Цветок погубила сама природа, точнее, её законы. Будь он в прошлом хоть самим изобретением Леонардо да Винчи — его бы всё равно уничтожили. Ведь всё, что может стать некрасивым — уничтожают. Донателло снова закашлялся, но из-за усталости во всём теле, да неконтролируемого жара в организме, кашель получался сухим и шипящим. Было чувство, что его гортань трещит по швам, а лёгкие сохнут, как кора липы. Лихорадка усиливалась с каждым днём, и температура не спадала. Не было того, что вообще смогло бы её сбить… Бесполезно. Это слово глубоко засело в сознании Дона. Некогда самый здоровый из всех четверых братьев, он резво носился по ночным улицам своего родного города, иногда распугивая котов, которые пытались отыскать в мусорных баках хоть какую-никакую, а пищу. Бесполезно. Сморившая болезнь быстро высосала из гения все жизненные соки, которые были просто необходимы. В таком медленном темпе пролетела осень. Далее наступили холода, морозы стали просто невыносимыми, а болезнь даже и не пыталась отпустить свою жертву. Зачем? Хватит быть здоровым, пора и честь знать. Именно так думал о своей болезни Донателло. Они — семья, чья история началась с вонючей канализации, а закончилась старой, заброшенной избой в лесу, где они, прижимающиеся друг к дружке, могли согреться… Разве такой жизни они были достойны? Ладно, мутанты — изгои, питающиеся объедками из городских помоек, да кутающиеся в старые, рваные, проеденными молью шалями, старыми, уже плохо пахнущими шубами — возможно, и достойны такого к себе обращения. Кто теперь знает? Возможно ли, что их судьба должна была, нет, просто обязана была повернуть на другую, более светлую тропинку? Донателло всегда знал, что его семья будет самой странной на свете, но не думал, что так и будет! Они, четыре, семнадцатилетние мутанты-черепахи, про которых легендами пугают городских детишек, рассказывая про четырёх ужасных, злых, крадущих маленьких детишек и утаскивающих их в своё логово — лесных духов. Иногда фантазии взрослых можно только позавидовать. И снова он кашляет, но старается заглушить его, чтобы не разбудить братьев. Они устали… слишком устали. Ведь трудно ходить по городу ночью, зимой, без нужной на то одежды, на босу ногу, когда под ногами только снег, да ужасно противная грязь. Мешанина, в которой утопаешь, а иногда и поскальзываешься, но упрямо идёшь по ней, стараясь достигнуть центра своей миссии — пища и кое-какая одежда. Лёгкие охватывает огнём при очередном приступе кашля, а попытки остановить его делают только хуже. В голову черепашки словно иглы вонзаются, а там они стараются задеть все нервы, все импульсы, все больные точки и даже больше. Когда они дойдут до сердца, Донателло задаст только один вопрос, при этом ни кому-нибудь из братьев, а самому себе, лично. «Неужели конец?», — неужели именно так оборвётся его такая «насыщенная приключениями» жизнь? А можно ли вообще называть это — жизнью? Донателло чувствует, как к нему прижимаются ещё сильнее. Они рядом, как и всегда. Его старшие, такие глупые, но такие родные братья, которые вечно ссорятся по пустякам, но никогда не дерутся! Они не хотят, чтобы Донни расстраивался… и младший, такой непоседа, но уж больно быстро повзрослевший братик. Почему он не может остановить время? Если бы мог, Дон бы вернулся в прошлое, да спас этих четырёх, уже скоро мутирующих в нечто, маленьких черепашек, которые позже станут ни кем иными, как братьями. Не по крови, а по узам дружбы, свойственному только для них — доверии. Они стали бы героями, но не признанными… не сейчас, а когда-нибудь потом, но обязательно бы стали. Он верит в это. Всегда верит и будет верить. Онемевшие ноги уже почти не чувствовались, их будто бы и вовсе не было. Здесь было слишком холодно, даже не смотря на ещё полыхающие еле-еле угли в печке. Донни поёжился, попытался рукой дотянуться до обмёрзших лодыжек и икр, но слишком поздно заметил, что уже и руки стали неметь. Судорожно вздохнув, Дон вновь зашёлся кашлем, уже как-то больше похожим на рык, чем на нормальный, болезненный кашель. В носу защипало, а во рту стало сухо, как с пустыне. Хотелось пить, но разбудить братьев он не мог, точнее, даже и не пытался, ведь они устали… Пусть отдыхают, а он сам… Сам со всем справится. Возможно ли, что в этом-то и заключалась вся та вселенская глупость на ряду с тупостью гения: он всё пытался сделать сам. Не старался просить у кого-нибудь помощи, всегда находил ответы на свои вопросы своими способами? Возможно, кто теперь узнает? И он снова кашляет, а следом заглатывает большой поток воздуха, от чего начинает задыхаться. Он вытерпел бы всё, вплоть до головных болей, пусть у него текло бы из носа, но этот кашель был невыносим до смерти. Вот оно, ключевое слово — до смерти. Сколько он ещё продержится? День, может быть, месяц, а может быть, год? Сколько? Сложно было сдерживать слёзы, которые так и рвались наружу. Сейчас, если бы проснулся Раф, думал Донни, то он бы, увидев состояние своего младшего брата, поднял бы всех в доме… Пусть лучше спит. Он больше всех горбатится ночью в городе в поисках пропитания. Дон готов был убить своего старшего брата, когда тот принёс ему всякие антибиотики, которые смогли бы поднять его на ноги в считанные дни. Тогда они не то, что кричали друг на друга, весь лес был свидетелем того, как слабый Донателло, сквозь накатившие слёзы, орал на Рафа, а тот и не пытался сдержать своих эмоций, в полной мере отвечая младшему.  — Я не хочу, чтобы в нашей семье жили воры!!! — сквозь охрипший голос надрывался Донателло. — Верни всё это назад, немедленно!!! Эти антибиотики могут спасти жизнь ребёнку, который так же, как и я, может быть болен! Верни… На место… — сил на то, чтобы сказать что-то ещё просто не находилось. — Пусть они спасут для начала твою жизнь! Донателло, твоё упрямство не к месту, дай мне ввести тебе лекарство сейчас же!!! — Раф получил лишь тихое отрицание, от которого ещё больше хотелось врезать младшему, да ввести этот чёртов антибиотик, но без согласия Дона он не смел, и его это бесило. — И плевать!!! Будешь подыхать в муках!!! — темпераментная от рождения черепаха резко прикрыла ладонями свой рот, в надежде, что эти слова были сказаны им про себя, не вслух, но скатившаяся по щеке младшего брата слеза вывела его из ступора. — Донни… Я не то, то есть… Братишка, про…прости, я не хотел… Чёрт! Дон не смел винить своего старшего брата в произошедшем. Пусть Рафаэль и похож на груду мышц, если не сразу на кирпич, но сердце его было наполнено любовью и заботой по отношению к своей семье. Лекарство вернули на место, а Дону становилось всё хуже и хуже… с каждым часом. И случилось-то всё сегодня. Введи Раф ему антибиотики, может быть, Дон бы смог продержаться ещё пару дней, может быть, даже и недель… а дальше? Лекарства имеют плохое свойство — заканчиваться. Что было бы тогда? Раф бы своровал ещё и воровал бы до тех пор, пока Донателло полностью бы не поправился. Ага, разве Дон мог позволить такое творить Рафу? Донателло вымученно улыбнулся самому себе. Мышцы тела нереально расслабились, Дону казалось, что лишь панцирь сдерживает его от того, чтобы полностью не раствориться. В глазах уже плясали радужные пятна, от которых начинало мутить. Дыхание стало рваным и частым, грудь черепахи лишь на мгновение опускалась, а потом вновь поднималась. Участился сердечный ритм. Он знает, что Лео проснётся, если его хотя бы коснуться — Дон не хочет этого. Затуманенный взгляд метнулся в сторону Майки, который тесно прижимался к брату всем своим существом, каким-то образом думая, что Дону станет от этого немного легче. Раф дёрнулся во сне, и на мгновение его лицо озарило озадаченное выражение, но потом оно сменилось на более спокойное. Рафаэль всегда спал чутким сном, и именно поэтому его руки тесно прижимали к себе Донателло. Он всё ещё винит себя в сегодняшней ссоре. Здесь нет ни чьей вины, ведь те слова были сказаны в порыве ярости. Дон даже не прощает Рафа… просто прощать не за что. И снова кашель, удушливый, как змея, вызывающий новые головные боли, а так же лёгкие… Их будто бы наждачной пилой пилят и пилят, пилят и пилят… Пару раз на прогулке, Дон засмотрелся в окно одной из городских квартир. Ага, его внимание привлёк не тот странный человек, который был с хоккейной маской на лице, да с клюшкой в руках, которые очень ловко вращали её, а телевизор! Средних размеров, цветной, с не очень насыщенной картинкой и без звука, но Дону было без разницы, ведь он немного, но умел читать по губам. Ужастик. Как раз такие, какие Раф просто обожает! «Смерть спросит тебя о последнем желании, а ты скажи — хочу восстать из мёртвых». Как раз в духе ужастиков про войну вампиров и зомби, но именно сейчас Донни понял, что может загадать это самое желание. Он хочет, чтобы братьям повезло. Нет, не так… Он просит Смерть сделать так, чтобы им четверым повезло в другом мире… И в первую очередь, Донателло создаст для Рафа мотоцикл! Чёрный… или нет, лучше красный! Рафаэль, его старший брат, любит всё такое яркое, цветастое, а ещё мощное и реально быстрое, чтобы можно было обогнать ветер! Он больше не чувствует ног… Для Майки он создаст реактивный скейтборд! Да, именно скейт, а не вертолёт или ранец! Его младший, такой лучистый и нереально доверчивый младший братец будет достойным такого подарка! А ещё он найдёт ему кота… желательно рыжего, такого же лучистого и имеющего чувство юмора. Он — единственный его младший брат, так почему ему нельзя побаловать Микеланджело? Вот и Дон задаётся этим вопросом вот уже семнадцать лет. Донателло закатывает глаза назад. На месте радужек остаётся только белок. Они спят панцирями к стенке, так что голова тут же опрокидывается назад. И Донни чуть-чуть больно от того, что он ударился об эту самую стену… Для Лео… что он мог бы создать для своего старшего брата? Для Лео не существует ничего материального, кроме братьев. Чего бы на самом деле хотелось ему? Он черепаха, которая с лёгкостью может заработать себе язву только из-за того, что волнуется за одного из братьев или за всех разом! Донни знает… Он станет тем, кому Лео сможет доверить половину своей тяжкой ноши. Да! Донателло станет его помощником, он станет так же трепетно защищать свою семью… Он перекинет с плеч старшего брата на свои только половину… всего лишь половину того груза, который будет лежать на плечах Лео… На плечах их Бесстрашного Лидера. — Донни… — мычит сквозь сон Микеланджело, прежде чем окончательно откроет глаза. — Дон? — он смотрит на то, как его любимый старший братишка слабеет у него на глазах, как дарит последнюю свою улыбку, как что-то тихо шепчет, почти не двигая губами… — Мы скоро встретимся... Обещаю...

***

Донателло распахивает сонные глаза, быстро оглядывается по сторонам, а следом бросает беглый взгляд на самого себя. Черепаха, ничего не изменилось. Странности на этом не кончаются. На нём нет тех громоздких одеял, шалей и испускающих вонь затхлости и плесени старых шуб. Они точно не в той самой избе, у которой в самый короткий срок съехала бы крыша, а сама землянка провалилась бы под землю. Нет этого… Он здесь, в своей родной канализации — дома. В глаза ударяют яркие цвета от плазмы, которая стоит на специальной подставке на уровне глаз… даже чуть ниже, чем того хотелось. Да, он абсолютно точно уверен, что дома. На кресле спит… мастер… Сплинтер… там спит отец… Чуть худощавая фигурка, почти миниатюрная, но Донателло вспомнил, как эта самая «миниатюрная фигурка» может вытрясти их всех четверых из панцирей. А так же, как именно эти когтистые лапки дарили им своё тепло, поглаживали по головке в детстве, когда очередная ссора заходила слишком далеко. Папа… На полу, чуть сжавшись и обхватив руками лодыжки Дона, спал Майки. На глазах гения проступили первые слёзы. Он готов был поклясться, что совсем недавно видел его — худого, в шрамах, синяках и ссадинах… А не пускающего сейчас слюни на его стопы, довольного и нереально счастливого. Младший братик, Микеланджело… — Х-р-р-р-р… — Донателло вздрагивает и чуть отшатывается, когда массивная рука его старшего, темпераментного брата опускается ему на пластрон, а следом сжимается в кулак. Раф защищает его, даже когда спит. Первая слеза скатывается по щеке… противное чувство закрадывается в сердце, когда он видит у Рафа шрам на плече. Он даже не помнит, как тот получил его… Лео тоже умеет храпеть, уж Донни-то точно знает, но сейчас брат только глубоко дышит. Он будто бы пытается учуять кого-то или что-то… Ещё один, кто имеет чуткий сон. И Лео так же спит на его плече, обдавая то своим тёплым, таким родным дыханием. Здесь тепло… тут всё родное… здесь он дома, в безопасности. А всё, что было до этого — только сон. Страшный кошмар, который он постарается забыть, а ещё он постарается, нет, он приложит все свои силы, чтобы такого никогда не произошло! Никогда, а все свои обещания Донателло выполнит, и начнёт он с Рафа.