Другой Савада Тсунаёши

Тот, кто был маленьким чудом для мамы и неуклюжим, но не отчаивающимся и всегда снисходительно улыбавшимся неудачником для детей… исчез. Исчёз навсегда, оставив лишь воспоминания. Но столь лакомый кусочек не мог остаться несъеденным. И место занято другим. А тот, кто занял это место не был похож на предыдущего хозяина. Спокойный, рассудительный и хмурый. Никто и никогда не видел улыбки на его губах. А он не видел повода для веселья, возможно, и не замечал трепетной заботы Наны, вскоре узнавшей о лжи, но не переставшей опекать. Он видел своего биологического отца, который хочет извлечь выгоду из его существования, обманывая и свою жену, и себя. «Савада Емицу» — единственные слова, которые он помнил от женщины, подарившей ему жизнь. Она и нарекла ребёнка странным именем. «Окотта» — так его звали. Паренёк с темно-русыми волосами не помнил, чтобы любил мать. Единственное, что отпечаталось в его памяти — это бесконечные жалобы на жизнь и на биологического отца. С тех пор кареглазый не терпит жалоб. Ни от себя, ни от других. А жаловаться было на что. Мать скончалась, когда Окотте было пять. Кто знает, что подумал малыш, но в тот момент его лицо ничего не выражало. Она умерла на месте, попав под колёса. Лихач, резко выехавший на дорогу скрылся, оставив окровавленное тело на асфальте. Так ребёнок и попал в детдом. Это и было прелюдией к его новой жизни. В Доме Ребёнка не стало хуже, но и не лучше. Каждый по-прежнему относился к Окотте со льдом в сердце. Но тот не обращал на это внимания — привык к подобной обстановке. Однако, когда дело доходило до далеко не лестных комментариев, разговор становился ясным и предельно коротким. От ударов мальчишки не уворачивались — попросту не успевали, за что в последствии платили. Сколько бы не ругали приёмыша за подобные вещи он всё-равно продолжал отстаивать свою гордость. Жизнь приняла неожиданный поворот. Почему? Объявился тот самый «Савада Емицу». Биологический отец усыновил незаконнорожденного. Дом, что встретил Окотту был… уютным? От переживавшей Наны паренёк отмахнулся. Под флегматичным взглядом скрывались шок и недоверие. Емицу недолго думая, взял паренька в ежовые рукавицы, но при этом постепенно предоставил всю информацию на блюдечке с золотой каемочкой. Даже объяснил как вызвать Пламя. Но Внешний Советник слепо верил в ложь и считал, что Нана была и остаётся в неведении. Поэтому он заткнул рот новому Саваде Тсунаёши. Ребёнок как никто понимал — лучше молчать в тряпочку. Тем более для кареглазого это не составляло труда. Постепенно он привык к своей новой жизни. А Нана спустя десять лет стала самым уважаемым человеком из его окружения, хоть назвать её «мамой» он не решался, изредка обращаясь просто: «Нана-сан». Ему уже не пять, и не десять. Среди одногодок Окотта, точнее Тсунаёши заработал авторитет — многие знали, что этого человека оскорблять себе дороже. Но он не выглядел бандюгой. Даже скорее наоборот. Опрятно носил школьную форму, которую Нана заботливо стирала и гладила. Образ примерного ученика, пожалуй, портили слегка не послушные, короткие темно-каштановый волосы и флегматичный, но в тоже время пронзающий взгляд карих глаз. Савада держался хорошистом, при этом особенно не утруждаясь появляться на уроках и уж тем более учить их. Всё свободное время тратилось на тренировки с самодельным черным посохом, который при желании складывался и убирался в сумку, куртку, портфель, а чаще затыкался за пояс. Как-то раз юноше удалось вызвать Пламя. Хоть оно и было Небом, но очень слабым и вряд ли способным зажечь даже слабое кольцо. Это произошло в его двенадцать. Годом позднее Емицу подарил сынку практически такой же посох, что был у Тсунаёши. Единственным отличием было, что подарок способен проводить и усиливать Пламя. Почти за десять лет в доме Савад образовалась тихая гармония. Изредка, её нарушал глава семейства, но не так уж часто и надолго. Нана знала правду. И отлично понимала, что Окотте как никому нужна забота. А он понимал и её, и свою ситуацию — уважительно относился к столь заботливой, проницательной и хозяйственной женщине. Савада более или менее научился ладить с людьми. Большинство просто игнорировало его существование, некоторые так и остались врагами, были и те, кто предпочёл «мирное» общение. Но несколько личностей не подходило ни под одну из так называемых «категорий». К примеру, Ямамото Такеши во истину стал для Окотты другом. Этот человек не имеет предрассудков и позитивно смотрит на мир, веря только себе, а теперь ещё и лучшим друзьям — Саваде и Сасагаве. Рёхей, кстати, также крепко сдружился с Окоттой и частенько звал того в свой боксёрский клуб. Но Тсунаёши отказывался, предпочитая кулакам посох, хотя и без него дрался довольно-таки хорошо. А вот Хибари Кея неоднозначно относился к «хмурому». ГДК уважал силу, но постоянно бросал колкие фразочки в таком духе: «Травоядные, сбивающееся в стадо — слабы». Ко всему прочему Окотта жестоко избивал неприятелей, а хранитель дисциплины всея Намимори не терпел подобного распускания рук, но и добраться до «нарушителя» не получалось — чтобы ни говорил Хибари, Савада оказался сильнее его. Так он и жил. Драки. Друзья. Тихий дом, который стал родным. Как и Нана. Далеко не идеально, но именно это приходилось по душе пареньку. Казалось, вот она — жизнь, о которой он мечтал. Но нет. Стоит забыть о неприятностях, так они сразу же и появляются.

«Забыл, что ты — Савада Тсунаёши?»

Эти слова будут преследовать Окотту всю оставшуюся жизнь. Вряд ли она будет долгой. Тренировки с опаснейшим киллером на свете. Бесконечные битвы. Кресло Дона самого могущественного мафиозного клана. Много ещё поворотов сделает судьба. Впрочем, всё в твоих руках, Цуна!