Все кошки серы

Лузус погибла, когда тебе сравнялось два оборота. Не понять уже, чья вина — лузуса, которая выбрала под жилье ненадежную пещеру, или твоя, потому что ты полезла исследовать глубины этой пещеры и, упав, сдвинула несколько камней. Как бы там ни было, ваша пещера обвалилась. Твоя дорогая, самая лучшая киса погибла, а сама ты оказалась перед угрозой вскоре последовать за ней — никто бы слушать не стал объяснений, что это несчастный случай, а не недосмотр. Просто выбраковали бы и все. Ты не стала ждать, когда соседи донесут и придут высшекровки, чтобы отдать тебя саму чьему-нибудь лузусу в пропитание. Отрыла из-под камней те пожитки, что смогла, стащила под утро у сонного торговца на рынке целый отрез зеленой ткани, завернулась в него и убежала. Убежать надо было далеко-далеко. Так, чтобы ни одного живого тролля рядом, — скрыть отсутствие лузуса было невозможно. Вот и получилось, что в свои два оборота ты снова оказалась в пещере — только так глубоко в лесах, что вряд ли сама бы смогла выбраться обратно, если бы захотела. В те времена ты не смогла оценить, в какое удачное место забрела, тебя тогда вели чувство страха и желание поскорее спрятаться и поспать нормально, не вздрагивая от каждого шороха. Уже позднее поняла и мысленно порадовалась за себя маленькую. Новое место жительства было скрыто лесом, рядом протекала речка, а вокруг в изобилии росли съедобные ягоды и жили мелкие животные, на которых ты начала охотиться уже через пару вариаций после того, как обустроилась и устала есть одни ягоды. С собой у тебя не было никакого оружия, только немного одежды, камень для разведения огня и большая книжка-букварь, так что охотиться приходилось с заостренной палкой. Было не очень одиноко. Ты охотилась, читала свою единственную книгу и рисовала на стенах кровью убитых животных разные картинки и буквы. Скучать было некогда, и писала ты все лучше по мере того, как забывала речь. Через некоторое время — счет ему потерялся почти сразу — к пещере пришел большой-большой зверь и улегся на пороге. Ты целый день провела в дальних уголках, опасаясь выглянуть наружу, потом не смогла справиться с голодом и все же вылезла, крадучись так тихо, что сама не слышала своих шагов. Зверь оказался кошкой, и тогда же оказалось, что ты зря пряталась, — у твоей пещеры лежал холодный труп. Наверное, она пришла умирать, не зная, что ты здесь живешь. Сил у тебя уже стало больше, так что ты смогла ее перевернуть и увидеть три длинных и тонких ножа, торчащих у кошки между ребер. И тут же испугалась — в первые мгновения до такой паники, что потемнело в глазах. Кто-то кинул ножи, а это значило, что некий тролль, может даже не один, был вблизи от твоего жилища. Кто знает, ушел ли он и не забредет ли снова. Потом паника ушла, когда ты осмотрела зверя — у нее были стерты лапы, и крови в ране осталось немного. Похоже, она очень долго шла, прежде чем добралась сюда. Значит, можно было не волноваться насчет постороннего тролля. Кроме дня без еды, пятиминутного испуга и запаса мяса почти на неделю, кошка принесла тебе главное. Оружие. Ты соорудила себе что-то вроде когтей, примотав ножи к куску коры, а его — к кулаку, и больше не боялась забредать глубоко в лес. Вскоре в пещере появился большой меховой ковер, такая же постель — кокон со слизью нельзя было достать — и ты наконец стала есть досыта. Может, из-за этого, или возраст подошел, но ты вытянулась, округлилась, стала быстрее и сильнее. Руки не дрожали, ни когда ты убивала, ни когда рисовала по стене пещеры. Ты выросла, вдали ото всех, почти разучилась говорить, зато научилась кормить себя и выживать. И навык письма остался — спасибо книжке. Наверняка, ты уже миновала тот возраст, когда могли убить за отсутствие лузуса, и можно было бы вернуться в город, но даже такой идеи не проскальзывало. Зачем? Ты ничего не знаешь о том мире. Ты плохо разговариваешь и умеешь только охотиться. Здесь хорошо. А то, что одна — должны же быть минусы и в твоем идеальном мирке. Вот только ты так и не осталась одна, хотя была готова к этому. Когда пещера начала казаться слегка тесной, а меховые шкуры уже некуда класть, ты встретила другого тролля. Нет, не так. Не встретила, только почуяла и увидела краем глаза. Ты отмывалась после охоты в небольшом озерце, забредя далеко от своей пещеры. Мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию, так что поначалу не обратила внимания на шевеление кустов. Ты сперва решила, что это какое-то животное и продолжила оттирать кровь, а потом заметила яркие рога, торчащие из листвы — очевидно принадлежащие троллю. Испуга не было. Ты не могла бояться троллей после того, как научилась убивать мускулозверей. Ты была... заинтересована. И, пожалуй, смущена: если он вздумает с тобой заговорить, ты сможешь ответить лишь рычанием, слабо похожим на речь. Но никто не подошел — тролль исчез прежде, чем ты закончила купание. Следовать за ним не стала. Кто знает — может, он вовсе не хотел тебя видеть, просто случайно наткнулся. А ты свое любопытство сдержишь, никуда не денешься. Но эта встреча что-то поменяла. Придя в свою пещеру, ты вдруг остро ощутила — да, совсем одна, и всю жизнь была одна, и не говорила ни с кем с тех пор, как погибла твоя киса. Потому и на следующий день пошла на то место, говоря себе, что это лишь потому, что охотиться там было легко, животные не опасались тебя, как те, что жили подле жилища. Но никого не было. И завтра никого. И послезавтра. Значит, этот тролль попал сюда случайно. Жаль. Ты вздохнула, а потом услышала громкий шорох, будто какой-то большой зверь ломился через кустарник. Ты развернулась, готовая убить — и встретилась взглядом с тем троллем. Вы стояли, не двигаясь, чтобы не спугнуть друг друга. Тебе показалось это смешным: как дикие звери принюхиваетесь. Ты опустила когти, показывая, что не намерена нападать, у него же руки пусты. И он все смотрел, не сходя с места, так что ты тоже стала его рассматривать. Длинные прямые волосы. Рога в виде стрел. Синяя одежда — значит, у него синяя кровь? Ты очень смутно помнила, что там с гемоспектром. И похоже, он старше тебя. Наконец, он открыл рот — ты замерла — и спросил: — Как тебя зовут? Тебя зовут Мяулин. Тебя зовут Мяулин, и уж свое-то имя ты можешь произнести. Ты открыла рот, но вместо имени оттуда раздался только хрип. Попыталась еще раз — и снова ничего не получилось, а эти хрипы звучали просто отвратительно. Ты бросила взгляд на тролля — он стоял со странным лицом, которое ты не могла прочитать, но решила для себя, что там отвращение. Да и кому понравится, когда перед ним стоят и хрипят в ответ на простой вопрос! Так что ты развернулась и бросилась прочь, только он и видел. Судя по звукам, он не пытался догнать, и правильно, нечего троллям водиться с ней, немой одинокой охотницей. Ты не легла спать, когда взошло солнце, и все это время пыталась произнести: «Мяулин». Ничего не вышло. Наверное, этот тролль больше не придет, раз ты от него сбежала, ничего не сказав. Но ты все равно надеялась, и надеялась, и… И пришла туда на следующую ночь. Только не стала ждать, появится он или нет — вытащила из воды большой плоский камень, на котором было удобно стоять, и достала из-за пазухи большое перо и мышь. Мыши вспорола брюшко и окунула в кровь мягкий кончик пера, как привыкла. И принялась писать на камне, заставляя себя выводить буквы красиво, как в книжке: «Меня зовут Мяулин. А как зовут тебя?» Ты оставила мышь и перо, чтобы он смог написать тебе ответ, и снова убежала, смущенная своим поступком, и целых два дня не ходила на то место, убеждая себя, что там ничего нет. Потом не выдержала, прибежала — и нашла ответ. Короткий, грубыми буквами — «Хорусс». Сломанное пополам перо лежало там же, рядом с камнем. Вот ты и познакомилась — по-настоящему познакомилась — с первым троллем за демон знает сколько оборотов. Мыши у тебя с собой не было, но это было не страшно — просто поймала новую, потратив на это немного времени. Обломком пера было писать не так удобно, но возможно. «Я рада познакомиться с тобой, — давай, Мяулин, напиши больше, раз не можешь ничего сказать. — Ты живешь где-то поблизости? Мне жаль, что я убежала. Я не могу говорить, только писать, — что бы написать еще? Ничего в голову не приходит. — Мне понравились твои рога». Ты улыбнулась, заканчивая послание, потом поймала птицу и оставила много-много перьев рядом с камнем, чтобы если одно сломается, он смог написать ответ другим. Больше ты не стала выжидать, отчего-то уверенная, что следующей ночью ответ появится — так и случилось. Тебя ждал ответ, куча переломанных перьев и толстая тетрадь в личиночном переплете вместе с пузырьком чернил. «Почему ты не можешь говорить? Дальше пиши в тетради. Дождь может смыть твой ответ». Ты долго просидела с тетрадью в руках, всего лишь разглядывая ее, не открывая. Так странно. Несколько дней назад ты познакомилась с троллем впервые за столько оборотов, а теперь, тоже впервые, держишь в руках вещь, сделанную не тобой. Когда ты открыла тетрадь, из груди невольно вырвался короткий хриплый смешок — на первой странице было написано то, что не влезло на камень. «Мне тоже нравятся твои рога». Ты сочинила ответ на три страницы, спрятала тетрадь и пузырек в ямку под этим же камнем, нарисовала указатель «смотри под ним» и убежала на охоту. В тот день ты была на высоте: зверье само шло в руки, и ты добыла гораздо больше, чем можешь съесть. Тогда, прежде чем вернуться в пещеру, ты добежала до камня и оставила там одного оленя как подарок. Для тебя точно лишний, а Хоруссу — так странно знать чье-то имя — может пригодиться. Не бывает лишних оленей, даже у тех, кто живет среди прочих троллей. Ты не видела Хорусса вживую две недели со дня получения тетради, но казалось, что он рядом. Он все так же писал короткие фразы, больше спрашивал, чем отвечал, но ты все равно смогла нарисовать себе его полный портрет. Он был стрелкоренителем — сам так написал, ты же сперва по буквам разбирала незнакомое слово. Потом поняла — значит, из лука стреляет. Жил не здесь, но по службе оказался тут, забрел в лес и встретил тебя. Писал, что ты красивая. Ты смеялась и писала то же в ответ. Первая тетрадка кончилась через три недели, вторая — через две. Ты нашла нужный для себя ритм: охотилась половину ночи, потом приходила к камню, оставляла часть добычи и оставшуюся ночь исписывала тетрадь, рассказывая о всяком. И так — через день. Сообщения от Хорусса тоже становились постепенно длиннее, подробнее — тебе нравилось читать, как он описывает быт и город, в котором живет. Иногда он спрашивал, не боишься ли ты его. Ты отвечала: «Почему я должна бояться того, кто нравится»? И вправду — почему. Хорусс не причинит вреда, он сам написал, обещал. Еще он спрашивал, можно ли увидеться с тобой, и ты отвечала «нет», хотя знала, что иногда он наблюдает из-за дерева, как ты пишешь в тетрадь. Ты бы хотела снова увидеть его — целиком — но это слишком сильно напомнит о невозможности говорить. Нет, пусть все остается как есть. Так спокойнее. Иногда Хорусс не писал ничего, только рисовал — ромбы, сердца, пики, и знаки вопроса по всей странице. И у тебя не было никаких идей, что бы это могло значить, так что ты просто копировала его рисунки и писала дальше. Ваша переписка продолжалась три вариации — теперь получалось отмечать время с помощью маленького календаря, что однажды вложил в тетрадь Хорусс — и могла бы продолжаться дольше, но... Но. Ты снова писала в тетрадь, описывая сегодняшнюю охоту, когда Хорусс вышел из-за дерева и не стал соблюдать дистанцию, подошел совсем близко. Ты вскочила, уронив тетрадь и разлив чернила, но он даже не посмотрел на беспорядок, что ты устроила. Только склонил перед тобой голову и начал говорить какую-то ерунду. — Будь моим мейтспритом, — кем? Что это за слово такое? — Алый квадрант подойдет нам лучше, чем черный, но если ты хочешь кисмесис, я... Мейтсприт? Кисмесис? Что? Ты не знала этих слов и не могла догадаться об их значении. Тебе просто было обидно — зачем он вышел, зачем заставляет тебя пытаться что-то ответить? Ты же писала, что не можешь ничего сказать. Хорусс закончил свою речь с непонятными словами и подошел совсем близко, положил руку тебе на плечо. От него сильно пахло, ты видела капли пота на его лице и шее, и, когда он начал приближать свое лицо к твоему, запаниковала. Прямо как в тот день, когда нашла свои когти. Ты не понимала, чего он хочет и даже не могла об этом сказать. Просто выкрутилась у него из рук и снова сбежала — только теперь гонимая не смущением, а испугом. На этот раз он последовал за тобой: бежал, громко ломая ветви и крича твое имя, а ты, напуганная, как маленький зверек перед смертью, летела прочь, перепрыгивая ветки и не останавливаясь. Вскоре Хорусс отстал, но ты все бежала и бежала, пока твои привычные ко всему ноги не подкосились, и ты не упала у какой-то большой норы. Ты устроилась там, даже не волнуясь о хозяине берлоги — тебе нужно было переждать день в укрытии, а отбиться от зверья ты сможешь и спросонья. Только хозяином берлоги — и не берлоги, а «временной точки отдыха» — оказался тролль. Не простой тролль. Самый лучший на свете. Его имя было Канкри, а спутница велела называть себя Долорозой. И ты... слышала о них. От Хорусса. Он написал однажды, что появился тролль, проповедующий отмену гемоспектра. Ты тогда еще подумала, что неплохо было бы с ним познакомиться — ты все равно ничего не помнила про гемоспектр, даже свое положение в нем. И вот теперь ты перед ним, а он говорит с тобой. С Канкри ты не чувствовала неудобства от того, что не могла говорить: он говорил за вас двоих, а ты слушала. Иногда ты задавала вопрос, используя вместо слов жесты, и он понимал, даже когда ты, слишком взбудораженная, начинала воодушевленно размахивать руками. Ты рассказала Канкри и Долорозе, откуда ты и как попала к ним, и Канкри был впечатлен. — Ты и вправду ничего не знаешь о гемоспектре, о мире? — допытывался он, и ты качала головой. — И о системе квадрант? Долороза попыталась объяснить, что значили те символы, которые Хорусс рисовал, но Канкри прервал ее в самом начале. — Нашей Мяулин, — сказал он, — и не надо знать про эти бестолковые системы. Она лучше остальных: ее не нужно уговаривать отмести то, к чему привыкают с детства. Тебя так согрело это «нашей», что ты прижалась к плечу Канкри щекой, и он не стал тебя отстранять — вместо этого погладил между рогов, ласково и тепло. Через неделю вы знали друг о друге все. Тебя не смутила его кровь — ты всю жизнь видела ее, текущую по венам твоих жертв. Кажется, это сильно волновало Канкри — он отводил взгляд, когда говорил, и очень обрадовался, когда ты не отреагировала так отрицательно, как он ждал. Ничего удивительного, что в итоге ты не могла найти в себе сил с ним расстаться. Ты любила его, но в то же время он был твоим другом, а иногда, когда вы ссорились, ты ненавидела его так сильно, что мечтала расцарапать ему лицо. Ты знала, что Канкри чувствует к тебе все то же самое. Однажды ты услышала, как Канкри говорил с Долорозой: — Наша любовь слишком велика, чтобы вместить ее в пределы квадрант. Разве это не лучшее доказательство того, что эта система бессмысленна? Тролли сами загоняют себя в глупые рамки. Долороза не ответила ему, увидев, что ты слушаешь, но после этого начала относиться к тебе мягче, и больше не качала головой, когда Канкри предлагал взять тебя с собой. А ты бы последовала за ними, даже если бы запретили. Ты уже не могла без своего Канкри и его речей. Спустя две недели им пришло время двигаться дальше, и никто не воспротивился тому, что ты решила путешествовать с ними. Но сперва ты оставила Канкри на целый день, чтобы вернуться к своей пещере и забрать некоторые пожитки: глядя, как они живут, ты решила, что не помешают меховые накидки, которых у тебя было в избытке. И книгу по письму тоже хотелось взять, просто чтобы было. Канкри хотел пойти с тобой, но ты поцеловала его, как он учил, и покачала головой. Ты умеешь быстро бегать, он — нет. Он признал правоту, и вот, ты снова оказалась одна возле своей пещеры — словно и не было ничего. Ты вошла внутрь, волнуясь, и тут же отпрыгнула, выпуская когти: твоя пещера, твой уютный дом был разгромлен и пропитан чужим запахом. Шкуры были раскиданы, запасы растоптаны, книга — разорвана, и ты определила запах, лишь немного подумав. Хорусс. Хорусс был в твоей пещере, он знал, где ты живешь; как хорошо, что ты убежала тогда прочь от дома! Запах был застарелым, уже точно прошло дня три, но ты все равно собирала уцелевшие шкуры настороже. Собрав все нужное, ты хотела уже возвращаться обратно, но это показалось тебе гадким: Хорусс, пусть и раскидал все твои пожитки, все же был твоим первым другом, и почти благодаря ему ты встретила своего Канкри. Так что ты снова вернулась к камню. Тетрадь исчезла, лужицу чернил смыло прошедшими дождями, но камень остался на месте. Ты как будто вернулась в тот день, когда впервые решила написать Хоруссу записку; воровато оглядываясь, ты выловила из озера рыбу, разрезала ее надвое и стала писать хвостом, обмакивая в голову — пера-то у тебя не было. Ты сначала хотела написать что-то в качестве извинения, что объяснило бы твой второй побег, но передумала. Он сам вышел. Ты не должна чувствовать себя виноватой. «Хорусс, я ухожу из этих мест. Спасибо за твою компанию. Надеюсь, мы еще встретимся». Прежде чем поставить точку, ты долго думала, прислушиваясь и тщательно все взвешивая, а потом выдохнула и быстро начертила маленький ромбик. Долороза все же рассказала тебе про квадранты, это была ваша общая тайна от Канкри. И пусть ты считала, что все твои квадранты принадлежат только Канкри, чувства, что ты испытывала к Хоруссу, были ближе всего к бледным. Может, это его утешит. Хотя лучше всего, если он совсем о тебе забыл. Собрав свои вещи, ты в последний раз оглянулась на камень и навсегда покинула эти места. Вернувшись к Канкри, ты обняла его и стояла так долго-долго; как же славно, что вы встретились и теперь есть друг у друга. Как же хорошо. Долороза стояла недалеко от вас и посмеивалась, и ты стала улыбаться тоже. Дождавшись восхода солнца, вы все закутались в ткань и пошли через лес — Канкри говорил, что так вы доберетесь до города как раз, когда тролли начнут просыпаться. Ты шла рядом с ним, опасливо опустив голову и глубоко натянув капюшон, боясь лишний раз вздохнуть. Тебе все казалось, что вот-вот солнце каким-то образом заберется своими лучами под ткань и выжжет тебе глаза, как в одной из сказок, что рассказала тебе Долороза. Ты впервые ушла так далеко от своего дома и… не собиралась туда возвращаться. Теперь твой дом был рядом с Канкри, и даже если нужно идти под солнцем, ты сможешь это сделать. Канкри сперва волновался, что ты устанешь, но замолк, видя твою обиду. В самом деле, что он о тебе думает? Ты кормила сама себя с двух оборотов. Уж как-нибудь переживешь дневной переход. И ты, конечно, выдержала, но ужасно обрадовалась, когда впереди показался город. Названия этого города ты не знала, а когда знаками спросила об этом у Канкри — он только плечами пожал. — Какая разница, как называется? Главное, что мы тут еще не были, и здешние тролли до сих пор не знают, что достойны жить лучше, чем сейчас. Ты ходила следом за Канкри и Долорозой, распахнув рот от впечатлений. Здесь было множество троллей, с разными знаками и формой рогов, ты смотрела на каждого и пыталась запомнить, записать в памяти. Вы гуляли по городу до середины ночи, Канкри подходил к троллям, о чем-то с ними говорил, ты же следовала за Канкри в отдалении, слишком взбудораженная, чтобы прислушиваться. Причину столь долгой прогулки ты поняла уже позже, когда вы вышли на площадь, Канкри встал на возвышение, и его обступили тролли со всех сторон. Когда Канкри заговорил, замолчали все, а ты, если бы уже не была влюблена, влюбилась бы еще раз. Он не рассказывал тебе про гемоспектр, так как это было неважно, а сейчас, всем этим троллям, которые взирали на него кто восторженно, как ты, а кто с подозрением — рассказывал. Невозможно было не заслушаться. Он говорил о лучшем мире, где все равны, о том, как было когда-то и может стать теперь — только и нужно каждому решить, что для него будет лучше. Когда Канкри закончил свою речь, а тролли принялись задавать вопросы, ты так и осталась стоять неподалеку, пальцы твои сжимались и разжимались — ты чувствовала острую, невероятную потребность записать все то, что сейчас услышала. Ты взяла Долорозу за руку, чтобы не нервничать так сильно — а она засмеялась и погладила тебя по голове. Как сильно ты хотела бы сейчас сказать, что твой Канкри был прекрасен, что нет на свете тролля лучше него — но ты смогла лишь заключить его в объятья, когда он подошел к вам, и поцеловать — так сильно, чтобы он почувствовал всю твою любовь и восторг. Ты не сразу заметила, что за спиной Канкри стоит еще один тролль — высокий, тощий и с двойной парой рогов, а как заметила — испугалась. И взревновала одновременно, горячо и отчаянно, видя, как Канкри отошел от тебя и похлопал этого незнакомого тролля по плечу, а тот криво улыбнулся. Неужели Канкри предпочел тебя ему. Потому ли, что ты разучилась разговаривать или потому, что прожила всю жизнь вдали от городов?.. Но твои опасения оказались беспочвенными. Нового знакомого звали Митуна, и он был столь вдохновлен речью твоего Канкри, — о, ты не удивлена! — что решил присоединиться к вам. Он понравился Долорозе сразу, в отличие от тебя когда-то, — а это значило, что Митуна может стать частью вашей команды. Канкри был счастлив, что его речь побудила пусть и одного тролля, но восстать против гемоспектра, а значит, счастлива и ты. Как же иначе. Правда, гораздо счастливее ты стала, когда Долороза, отошедшая от вас троих на несколько минут, вернулась с большой тетрадью, пером и чернилами — и вручила их тебе. И как она только догадалась, что тебе нужно? Ты тут же забыла про Митуну, про свою дурацкую ревность, поблагодарила Долорозу радостной улыбкой и принялась строчить, записывая речь Канкри, чтобы перечитывать ее и показывать другим. Так и стало вас четверо: Канкри, ты, Долороза и Митуна. Вы путешествовали, Канкри проповедовал, ты записывала, и троллей, которых восхищали речи твоего возлюбленного, становилось все больше и больше. Канкри начали узнавать в лицо, и вам пришлось научиться быть осторожнее. Тут уж наконец пригодились твои способности: ты показала пещеры, в которых можно прятаться, научила своих спутников отличать съедобные ягоды от ядовитых, а Митуна оказался неплох в охоте. Но, конечно, с тобой он не мог сравниться, он и сам это признавал. У вас даже появился потом свой маленький корабль, и все стало гораздо проще. Иногда ты вспоминала о Хоруссе и высматривала в толпах троллей в разных городах высокого тролля с красивыми рогами и длинными волосами, но ни в одном городе из тех, в которых вы побывали, его не было. Пожалуй, ты скучала по нему и вашей переписке. Хотелось бы все-таки Хорусса однажды встретить. Но кто же знал? Кто же знал, кто же знал, что снова вы встретитесь, когда он направит стрелу тебе в грудь. Ты до последнего надеялась, что Канкри спасется. Тебе не было дела ни до Долорозы, ни до Митуны, ты лишь молилась — пусть кто-то из тех тысяч троллей, что следовали вере Канкри, встанет за него, пусть его спасут. Никто не встал, и твоего Канкри заковали в раскаленные наручники и подвесили на потеху толпе, он кричал, и ты кричала, вырываясь из рук стражников, и захлебывалась слезами. Нет-нет-нет, как же так. Разве вы сделали что-то плохое? Разве вы сражались? Или убивали потехи ради, как высшекровные? Нет! Вы лишь хотели лучший мир для всех, так почему, почему же, что за несправедливость! Когда стало ясно, что никто не спасет твоего возлюбленного, ты стала молиться о другом. Чтобы его мучения скорее прекратились. Раз этот мир достаточно глуп, чтобы отказаться от лучшей участи, пусть так! Лишь бы твой Канкри больше не страдал. Ты вновь залилась слезами, и склонила голову к земле, когда Канкри закричал свою последнюю проповедь, столь яростную, что у тебя горели уши, но ты запомнила все до последнего слова — просто по привычке, не надеясь спастись. Канкри замолк, ты вскинулась — и когда увидела синее оперение стрелы, еще дрожащее после выстрела в его груди, зарычала от боли столь громко и отчаянно, что стражники едва удержали тебя. Толпа хохотала над мертвым Канкри. С него сняли одежду и кинули тебе под ноги издевательским жестом, но ты была даже благодарна — теперь сможешь умереть, слыша его запах. Тебя вытолкнули вперед, и ты упала на колени, прижимая к себе штаны Канкри. Если бы исчез стражник позади, можно было бы убежать. Толпа была так велика, что не составило бы никакого труда скрыться между троллей, а тут совсем рядом лес, там бы тебя никто не нашел. Ты подняла голову, когда убийца Канкри повернулся к тебе, и зашипела. Ты могла бы сказать, что узнала его. По ширине плеч, или по рогам — но нет. Ты узнала его лишь когда он назвал твое имя, недоверчиво и почти испуганно: — Мяулин? И тогда ты вправду поняла, кто это. Вот вы и встретились вновь. Лучше бы не встречались — теперь ты запомнишь его не как старого друга, а как тварь, убившую твоего Канкри. Ты посмотрела ему в глаза, пытаясь взглядом проникнуть сквозь черное стекло очков. Хотелось бы тебе крикнуть: «Ну же, стреляй! Я хочу снова быть с Канкри!», но из горла вырвался лишь новый яростный рык. Хорусс поднял лук, натянул тетиву; стрела дрожала. Ты зажмурилась, свернулась клубком, все же не в силах сдержать дрожь — но стрела поразила не тебя. Толпа шумела, все еще смеясь над Канкри, и едва ли кто-то заметил, что на землю упала не ты, а стражник. Хорусс сказал тебе одними губами — «беги». И ты побежала. Побежала, не оглядываясь, прижимая к себе то, что осталось от Канкри и унося с собой все его речи внутри головы. И никто тебя не догнал. Кроме одиночества. Теперь и отныне — твоего единственного спутника до конца твоих дней.