Пшеничный локон

Он всегда так смотрит на нее, что Гермиона понимает – ей известна каждая его мысль. Все, что он не позволяет себе говорить, а она позволяет. Ей не жалко слов. Ей не нужно многого. Она говорит: – Я очень скучала… И ей достаточно того, что он задерживает дыхание. Задерживает дыхание и смотрит на нее, не отрываясь. Потом наклоняется и медлит с поцелуем. Каждый раз он словно ждет разрешения. * Они видятся пару раз в месяц в магловской части Лондона, на улице, где (им обоим это известно) не встретят никого из знакомых. Он всегда приходит намного раньше и ждет ее под фонарем. Когда она выходит из такси и видит его там – в неизменно черном пальто, со спрятанными в карманах руками, – у нее останавливается сердце. Он так не подходит сюда – к этому фонарю, к этой стене, к этой улице. Его лицо слишком напряжено, взгляд – слишком тверд. Эти люди, что проходят мимо, даже не подозревают, как много он пережил, сколько всего они пережили вдвоем. Он медлит с поцелуем, и Гермиона закрывает глаза, предвкушая прикосновение его губ. Его плечи напряжены, она проводит по ним руками, напоминая – мы одни, сейчас ночь, здесь нет волшебников, нас никто не увидит… И только в эту секунду, только когда ее пальцы перебираются в его волосы, мягко поглаживая и лаская, он отпускает себя. * Она все еще зовет его «Малфой». – Малфой, открой дверь, должно быть, принесли ужин. – Малфой, подай полотенце. – Малфой, который час? Черт, мне уже пора… Он сцеловывает свое имя с ее губ, как только она пытается произнести его. И она прекращает пытаться. Ей все равно. Откровенно плевать, как его называть. У нее есть его запах – на коже, на одежде, на слезах, когда они прощаются. Она плачет всего секунду, больше он не позволяет. Прикасается к ее векам пальцами, тянет ее на себя и крепко обнимает. * Потом ее жизнь продолжается. Работа, дом, дети, уставший после службы Рон, перед которым почему-то не стыдно. А она так хотела бы, чтобы стало стыдно. Чувство стыда – вот, что ей нужно, чтобы перебить другие мысли, другие желания… – Я не смогу сегодня, – шепчет она в трубку. Малфой случайно ставит ее на удержание, потому что все еще не научился нормально использовать телефон. Она не может сегодня, потому что у Гарри День рождения, и они всей семьей едут в гости. Джинни выглядит потрясающе в красном платье, с цветами, вплетенными в волосы. Они выходят на улицу после десерта, и Гермиона плачет. Плачет навзрыд, пока Джинни гладит ее по плечам и умоляет: – Не нужно. Прекрати сейчас же. Кто-нибудь увидит, они догадаются, они… Джинни осуждает ее, но никогда не произнесет это вслух. * – Я развожусь с Асторией, – произносит Малфой, застегивая рубашку. Гермиона стоит у окна и смотрит, как мигает вывеска в ресторанчике на углу. Скоро Рождество, а ее жизнь абсолютно ее не устраивает. Она не знает, что ответить. Не знает, нужно ли. – Я люблю тебя, – говорит она впервые в своей жизни. Потому что даже Рону не говорила. Малфой поворачивается, глаза его на секунду темнеют, но он быстро моргает, беря себя в руки. Возвращается к своей рубашке. Он тоже любит. Он любит, наверное, даже сильнее, чем она. И ей так страшно. Когда он уходит, она обнимает его крепче, чем обычно. Руки немеют, она впивается пальцами в его пальто, прижимается всем телом, и он закрывает дверь, прижимаясь к ней спиной – не может уйти. Они долго стоят так, целуются, молчат. Гермиона хочет спросить о многом. Она хочет знать, почему… Но вдруг он прижимается лбом к ее лбу и спрашивает: – Что мне сделать? Она знает, о чем он. Она знает – она видит, чувствует. Его сердце под ее ладонью бьется так сильно. Она снова вернется домой с его запахом на одежде. Рон снова будет делать вид, что не понимает и как будто случайно уснет в гостиной. Утром они снова будут пить кофе вместе на кухне, улыбаться друг другу и желать хорошего дня. Снова. – Ничего, – шепчет она. Потом проглатывает слезы. Это длится четыре года. Уже четыре года. Ей кажется, еще немного, и от нее ничего не останется. Малфой смотрит в ее глаза. – Ты уверена? – Да, – она проводит рукой по его щеке, уже немного колючей. – Я сделаю все сама.