Пицца
7 сентября 2015 г. в 20:45
Примечания:
Таймлайн: после падения в океан
— Фитц?
Голос звучный, мелодичный. Даже в этой короткой фразе слышен британский акцент. Как же приятно его слышать… Она всегда говорит так. Говорит, если можно так сказать, домом. В ее голосе слышны тихие дожди, ласковое солнышко, щебетание птиц и такая родная Британия. Она, конечно, об этом не знает. И не узнает, если я ей не расскажу. И вообще, мне многое стоит ей рассказать.
— Симмонс? — вопросом на вопрос.
Как и обычно, нас двое в этой комнате. В светлой лаборатории, где можно сделать практически все, что угодно. Но только на столе у меня вовсе не пробирки и не очередное устройство, а пицца — простая еда для простых людей, которыми мы оба так давно перестали быть.
— Пицца, Фитц? — конечно, она принимает условия игры в вопросы. Просто нечего сказать и нечего ответить.
Да, пицца, круглая, с толстым тестом и тянущимся сыром, с приторно-сладкими вялеными помидорами, подсохшими шампионами, тонкими кусочками колбасы и темнеющими на красновато-оранжевом фоне колечками маслин. Самая обычная пицца, которую я достал невесть где, и наверняка она невероятно вредная, а в той замызганной пиццерии вряд ли слышали о санитарных нормах. Сижу перед кулинарным «чудом» и будто бы и впрямь ожидаю от него какого-то волшебства, не решаясь нарушить целостность круга, взяв кусочек.
— Пицца, Симмонс, — первое предложение без вопроса в конце. Опять она побеждает, даже в такой глупой игре.
— Не думала, что ты ее любишь.
— Нет, просто хочу чувствовать себя частью общества. Присоединишься?
— Вообще-то, я надеялась, что ты предложишь, —, а я, в свою очередь, надеялся, что она надеялась.
Она медленно садится рядом, совсем близко, на что у меня замирает сердце. Смешно, но в детстве я всегда воображал себя роботом, не способным чувствовать что-то подобное.
Она — Джемма Симмонс, чертов гений в биологии, которая однажды почти выпрыгнула из самолета. Она видела во мне героя, хоть и вслед за ней на парашюте прыгнул совсем не я. Она великолепно готовит мой любимый сэндвич, заканчивает за мной предложения, когда взволнована и абсолютно не умеет лгать.
— Знаешь, пиццу можно есть, запивая чаем, к примеру, — как бы невзначай говорит она после минутной тишины.
— Или «колой».
— Так делают нормальные люди.
— Но мы-то вовсе не нормальные.
— Всего лишь немного умные.
Смеемся, потому что сейчас любая шутка покажется очень веселой. Это какая-то степень нервного расстройства, кажется — истерически смеяться, как наркоман под кайфом. Смех — ничто иное, как способ защиты.
Она медленно тянет руку к пицце, желая взять кусочек, но я, сам не зная зачем, хватаю ее руку:
— Джемма!
— Фитц, что-то не так?
— Просто дай мне… Собраться с мыслями. И вообще, знаешь… — почему этот глупый, неловкий момент, почему он? Я абсолютный дурак в выборе момента. — И вообще, я люблю тебя, Джемма.
Шокирована. Конечно, моя маленькая, шокирована, и я шокирован — взбрело же в голову сказать сейчас!
Симмонс смотрит на меня, а потом внезапно я чувствую вкус ее губ на своих. Она так близко, такая родная, такая нужная, безумно великолепная и неподражаемо умная. И я, чёрт побери, люблю ее. Мою маленькую рыжую Джемму Симмонс.
Открываю глаза, лежа в постели. Улыбаюсь приятным воспоминаниям, и смутно думаю о пицце — съесть ее, наверное, не судьба. Ищу рукой Джемму, но единственное, что чувствую — ком теплого одеяла.
А потом понимаю, что в очередной раз это было лишь галлюцинацией. И то, что Джемма знает, как сильно я ее люблю.
И именно поэтому Симмонс давно уже ушла. Ушла из команды, став работать под прикрытием. Ушла, потому что ей меня жаль, ведь она не может ответить взаимностью.
Но, кажется, без нее дела у меня становятся хуже и хуже.