Пять дней Фотофиниш.

      Наутро после очередной неспокойной ночи Фотофиниш обнаружила себя в кресле, укутанной в клетчатый шерстяной плед. На кофейном столике пони обнаружила поднос с круассаном и чашкой еще дымящегося кофе. Обернувшись к двери, будто чувствуя, что Клауди ждет её отзыва о завтраке, она откусила кусочек. — Все-таки она умеет делать приятное. — кобылка взяла поднос и вынесла его на балкон с тканевым козырьком, искусным плетеным столиком и стулом.       На улице моросил мелкий дождик, что ничуть не мешало Фотофиниш расположиться и начать завтракать. Пони на улице старались двигаться побыстрей — спрятаться в ближайших кафе и лавочках. Те же счастливцы, что не забыли взять зонт, попросту сидели на скамейках узкой аллеи, куда выходил балкон квартиры Фотофиниш. Еще молодые деревья были украшены лампочками, оставшимися после прошедших праздников, фасады домов увешаны афишами и вычурными магазинными вывесками — все это необычайно нравилось пони-фотографу. Купив квартиру здесь лет пять назад, она частенько выходила на балкон и зорким профессиональным взглядом выискивала интересные типажи, замечала малейшие изменения в окружающей обстановке, нередко беря с собой фотоаппарат. Перевесившись через перила, останавливаемая лишь паническими выкриками Клауди Хувз, пони делала снимки, которые были дороги её сердцу.       Именно такие фотографии она и вывозила на именные выставки, организованные в основном для узкого круга лиц. Это была ее отдушина — работа, которую Фотофиниш делала для себя, не получив ни бита в награду. Теперь же… Когда после неприятной истории с Флаттершай дела пошли плохо, и заказы измельчали, ей пришлось устраивать и коммерческие мероприятия, посвященные исключительно продаже таких работ. Провал был последней каплей. Богема явно дала понять, что её искусство, искреннее, давно отставшее от модных тенденций, никому не нужно. И дело было вовсе не в том, что она не могла по-другому… она просто не хотела. Художник внутри неё уставал от единообразных фотосетов и худосочных моделей. Фотофиниш хотелось другого. Дожевав еще теплый круассан, она откинулась на спинку стула и предалась воспоминаниям о работе над той самой экспозицией. Да… это, должно быть, была чуть ли не самая откровенная, самая интимная её серия снимков. Пони вспоминала, как вместе с Клауди и ее другом — Голден Глассом усаживались в самолет до Мустангии. Дальше-поезд. Фотофиниш помнила эту дорогу, которой она когда-то совсем ребенком уезжала из родного дома, до мельчайших деталей. Она внимательно, с неподдельным восторгом подмечала каждый знакомый сельский домик, покосившийся от времени сарайчик. Фотографировала стареющего отца, делала это быстро, будто невзначай, увековечивая на пленке каждый миг его скромного быта. Пони могла часами сидеть на необъятном лугу, окаймленном высокими заснеженными горами, наблюдая за тем, как светло-желтая пегаска и серый единорог резвятся как дети, смеются, валяют друг друга в желтом море из одуванчиков. Она лишь выжидала момент, удобный для съемки, секунду, во время которой можно было запечатлеть всю жизнь и бесконечное счастье, заключающееся в этих двоих… — А, вот вы где! — в дверном проеме показалась Клауди в промокшем дождевике, с боков ее свисали тяжелые брезентовые сумки из магазина неподалеку, — Я подумала тут… Вы вчера очень расстроились из-за этой Флаттершай. Может, что-то вкусненькое на ужин вас развеселит? — Спасибо за завтрак, кстати. — Фотофиниш зашла в спальню, — Ты сама сделала? — У меня было много времени с утра, я встала очень рано. — Что ты сегодня хочешь сделать? — Ну… — пегаска повесила свой дождевик в прихожей и отнесла сумки, — У меня есть несколько вариантов… Хотите пирог? — Было бы неплохо. — улыбнулась голубая пони, — Прости, если вчера тебя обидела. — Я понимаю. — Они смеялись прямо мне в лицо, понимаешь… — кобылка буквально свалилась за обеденный стол, — Я вложила в эту выставку столько души… Они сказали, что мои фото… чересчур пасторальные! Сельская тематика не в тренде! Им всем нужна агрессия, победа, кровь, культ обнаженного тела! — А мне нравятся ваши фото. — тихо ответила Клауди, — Мы с Глассом здорово получились… — Им плевать… Ты сама-то позавтракать успела? — Нет еще, вот сейчас буду. — пегаска хотела уже распаковать покупки, но ее прервал громкий дверной звонок. — Гласс сегодня должен прийти? — Ой! — желтенькая пони вжалась в угол, ее мордочка изображала страх, — Это ОН, наверное! Сегодня ко мне приставал… — Кто это? — слегка разозлилась Фотофиниш. — Какой-то журналист. Просил, чтобы я привела его к вам… он угрожал, что напишет что-то плохое про маму, что она умерла в… — Вот гад! А ну-ка впусти его! — голубая пони быстро переместилась в спальню, туго завязала на себе первый попавшийся в гардеробе халат… — Доброе утро! — в прихожей возвысился темно-зеленый единорог с огненно- рыжей гривой, — Надеюсь, я не сильно расстроил ваши планы своим визитом? — То, что вы заявились ко мне домой без приглашения, используя гнусные уловки, уже достаточно оскорбительно… Вы ведь наверняка пришли брать интервью? — Именно так, мисс Фотофиниш! — прицокнул копытом журналист, — Хоть наше знакомство и началось не совсем правильно, думаю, вы не откажете мне в такой чести? — Во-первых, я до сих пор не услышала вашего имени… — Сурс Файндер. Газета «Светское обозрение». — Скажите, в стиле вашего заведения так врываться в дома интересующих вас пони? — Я вызванивал вас весь вчерашний вечер… — Проходите на кухню. — прервала Фотофиниш, — Присаживайтесь. Чая не предложу. — Что же… — Сурс Файндер магией достал из кармана черного пиджака блокнот и карандаш, — Думаю, начнем с такого вопроса… — Уясним одну вещь. Я хочу узнать, по какому праву вы решили, что можете шантажировать девочку, угрожать чести ее матери? — Отнюдь! Я никогда бы такого не сказал, возможно, ваша… служанка что-то напутала! — По-первых, у нее есть имя. И если уж вы соизволили вынюхивать что-либо про ее мать, то могли бы и удосужиться обращаться с ней уважительно. Во-вторых… У меня гораздо больше оснований верить ей, нежели вам. — Что ж…- журналист оглянулся по сторонам, — А откуда у вас этот очаровательный букет? Там, под дверью. — Какой букет? — кобылка тоже обнаружила изысканную корзину цветов, стоящую у входа в кабинет, — Видимо, я его не сразу заметила… — У вас есть тайные поклонники? — единорог неприятно улыбнулся? — Вы не напишете ни слова об этом. — прошипела пони, — Иначе ваша газетенка закроется в течение этой недели. — Мисс Фотофиниш, вот уже второй день пошел после вашей, так сказать, не совсем удачной выставки. Мы до сих пор не получили от вас никакого публичного заявления, ни единого отзыва… Вы что-то готовите? — У меня совершенно нет желания комментировать это. — ответила пони, — Я всего лишь решила показать публике личное. Мои собственные чувства и переживания, искусство, которое я делаю не в коммерческих целях с самого начала. Я была вынуждена организовать продажу из-за своего не очень хорошего положения… Однако, публика все ясно дала понять. Что же… Если наша, так сказать, элитная аудитория не готова хотя бы на малую толику вытащить голову из песка и посмотреть за пределы… тренда, то они снова станут доступны лишь узкому кругу — тем, кто знает меня и понимает, с каким чувством было сделано то или иное фото. — Ясно… Значит ли это, что вы планируете прекратить карьеру? — Вам нужна сенсация? Не думаю, что вы услышите от меня чего-то подобного. Я занимаюсь фотографией всю свою осознанную жизнь. Первый свой фотоаппарат я получила от отца в свой десятый день рождения… Я ни в коем случае не брошу любимое дело, тем более, если бы и ушла, то сделала это тихо и не сообщала бы об этом в СМИ, а вам и подавно. — Мне кажется, у вас ко мне предвзятое отношение… — Вы врываетесь ко мне в дом без приглашения, пугаете мою, как вы выразились, глупую служанку, которая что-то напутала, задаете мне… весьма неприятные вопросы. Понимаю, они сейчас актуальны для вас, но на вашем месте я бы проявила субординацию. Мы с вами находимся на разных социальных уровнях… — Я беру у вас интервью и задаю те вопросы, которые мне поручил задать редактор. Я журналист, и это моя работа. — Не сказала бы я так о вас… Вы обычный писака… Настоящие репортеры занимаются серьезным делом. Путешествуют по миру, снабжая нас новостями, держат копыта на пульсе истории. Вы же занимаетесь какой-то ерундой. — Ответьте, считаете ли вы, что такой грандиозный провал еще больше ухудшит ваше финансовое положение? Можем ли мы ждать распродажи имущества, аукционов? — Нисколько. Все-таки, я фотограф мирового уровня, моя работа стоит достаточно дорого. И если сегодня у меня и нет контрактов, то вскоре они обязательно появятся. — Но ведь только вчера издательство «Гламур Сити» разорвало контракт с вами и стребовала с вас неустойку в размере… — Вам нравится ваша работа? — язвительно перебила Фотофиниш. — Она высоко оплачивается и достаточно уважаема. — Вы смеетесь? Возможно, вы и получаете много денег, по крайней мере, эти гроши для вас таковыми кажутся, но… Спросите у себя, кому вы нужны? Вы не можете позволить себе приличную одежду, — Фотофиниш презрительно ткнула в масляное пятно на пиджаке писаки, — Вы наверняка стараетесь меньше общаться с родственниками, ведь ваша деятельность может повредить их благополучию и репутации… Друзья… У вас их нет. В детстве вы были страшным клеветником и ябедой, поэтому и стали в итоге тем, кем вы являетесь. Все, кто пытался с вами ужиться, давно вас покинули, не говоря уже о противоположном поле. Кому захочется быть рядом с газетной крысой… — Не хотите отвечать на вопросы — так и скажите! — Сурс Файндер раздраженно встал из-за стола, — Кстати, — обернулся он, — забыл напомнить. Издательство оплатит вашу неустойку в случае, если вы предоставите нам сенсацию… — Если вы, — Фотофиниш не на шутку разозлилась, — сочли меня за портовую шлюху, что расставляет ноги за выпивку и поломанный четвертак… Боюсь вас огорчить — вы ошиблись. Слова Фотофиниш не продаются. А теперь попрошу убраться прочь из моего дома и больше никогда здесь не появляться! Негодяй! Клауди! Сопроводи нашего «уважаемого» гостя к выходу. — Пожалуйста. — пегаска подала разгоряченному журналисту пальто. — А теперь присядь и послушай извинения господина… — Знаете ли, это уже слишком! — Будь здесь Джером, — прикрикнула пони-фотограф, — он бы уже давно набил вашу мерзкую рожу! Сейчас же извинитесь перед девочкой за свои слова! — И-и-и-извините! — неприятно затянул писака и выскочил из квартиры, уловив удобный момент.       Фотофиниш захлопнула дверь за нежеланным гостем и устало уселась в прихожей. Клауди, даже ничего не спрашивая, отправилась на кухню и вскоре поднесла хозяйке кружку горячего кофе. Голубая пони одарила пегаску лишь благодарным взглядом. — Позвольте спросить. — Клауди Хувз внезапно остановилась, лишь краем глаза держа Фотофиниш в поле зрения, — То, что он говорил о маме… правда? — Присядь… — кобылка произнесла это низким, будто загробным тоном. Испуганная желтенькая пегаска тихонько приземлилась рядом, на её глазах навернулись маленькие слезки, — Рано или поздно… Так или иначе ты бы узнала об этом. Не в таких обстоятельствах, конечно. — Неужели… — Прежде всего, запомни, Клауди, твоя мать была прекрасной пони. Отличной актрисой, превосходной моделью, лучшим другом… Когда мы встретились в первый раз, она была в… плохой компании. Они очень много пили, делали много нехороших вещей, Клауди. На какое-то время я вытащила ее из этой ямы. У неё были роли, фотосессии. А главное… появилась ты. Я… никогда не спрашивала её об обстоятельствах. Она очень тебя любила, хоть и могла лишь изредка тебя видеть. — Я… — всхлипнула пегаска, — Я почти не помню ее лица… — У меня тогда было куда больше времени. Я не занималась таким количеством проектов одновременно. По большей части… Делала то, что хотела. Я часто сидела с тобой, наверное, ты этого не помнишь. А когда приходила Шайни, мы вместе усаживались в гостиной… А потом они вернулись. Пронюхали, что их подружка разбогатела, думали, что теперь смогут пить бесконечно… А Шайни… Теперь она их боялась. Понимаешь, она думала, если скажет им все, раскроет карты, то они отстанут. Я как чувствовала, что ее нельзя отпускать с ними… — Мама… — Клауди, зарыдав сильнее, уткнулась носом в плечо Фотофиниш. — Они накачали ее какими-то таблетками… Она умерла от них — отравилась. Ей никто не помог. А этих мерзавцев так и не нашли. Ну же, ну же… — голубая пони по-матерински пригладила гриву пегаски, — Не плачь. Она в этом не виновата. На, выпей кофейку. Тебе станет легче… а лучше… — Можно я пойду спать? — Приляг. Я придумаю что-нибудь, чтобы тебе стало легче. — отпустив пони, Фотофиниш еще несколько минут просидела у двери абсолютно неподвижно, а потом, болезненно зажмурившись, пошла к телефону. Гудки… — Алло? — Здравствуйте! Я могу услышать Джерома? Это его работодатель. Видимо, мы повздорили позавчера… — Здесь такие не живут. — однозначный ответ, и снова гудки. Пони положила трубку, обратив внимание на ту самую корзину цветов. — Кто бы это мог быть…? Может, писака этот прислал, что б задобрить? Вряд ли… Мозгов не хватит. — Фотофиниш прилегла возле корзины и глубоко вдохнула аромат свежих цветов, — Хорошенькие… Да тут еще и записка… — кобылка положила красивую открыточку на пол и принялась читать: «Дорогая! Я так боялся тебе писать… Но… Думаю, тебе понравятся цветы. Я знаю, последнее время твое творчество… слишком низко оценивается. Знай, они не правы. Никто из них, никто из тех, кто смеется над тобой, не прав. Я прошу тебя, дай мне всего несколько дней, и ты поймешь, что ничего еще не закончено. Твое творчество красочно и многогранно. Уже много лет оно доставляет радость окружающим. Я храню у себя копии всех твоих фото, всех работ. Каждый день я вижу в соседней лавке то… Помнишь, в лесу под Понивиллем? Торговец говорит, что это фото напоминает ему о доме. Я… Я не знаю пока, что еще написать. Прости, если мой подарок каким-то образом тебя расстроил или доставил неудобство. Если так, то просто… выброси цветы. Я пойму и перестану их присылать. Ты-лучшая, помни об этом.» — Как-то коряво. — заключила пони, — Но… доброе слово и кошке приятно. Оставлю здесь, пусть стоит… — Фотофиниш расслабленно выдохнула (все-таки, цветы не оказались подарком недавнего неприятного гостя и не посланием очередного кредитора) и снова направилась к телефону. На этот раз — вызванивать Голден Гласса.       Фотофиниш всегда, как это ни странно, испытывала проблемы с памятью. Судьба, будто насмехаясь над ее любовью запечатлевать короткие мгновения жизни, напрочь отшибла ей способность запоминать надолго номера телефонов, названия улиц, даже собственное расписание. По большому счету, именно для этого она и держала Клауди дома, за исключением обещания, данного ее матери, держать желтую пегасочку при себе ровно до того момента, пока та не заведет семью. Клауди Хувз хранила все телефоны в многочисленных записных книжках, складывала их в специально отведенный под них комодик в гостиной, сортировала по годам и месяцам. Следила она и за распорядком пони-фотографа. Зная, как Фотофиниш ненавидит будильники (из-за хронической мигрени любой подобный шум мог на целый день наградить ее головной болью и скверным настроением), пегаска каждое утро исключительно осторожно прокрадывалась в спальню хозяйки, неся на спине поднос с завтраком, стаскивала с Фотофиниш одеяло, раскрывала шторы и балконную дверь и тихо, но уверенно заявляла о наступлении утра.       За годы совместного проживания между ними возникла особая связь — смесь родительской опеки и искренней, настоящей дружбы. Знакомые Клауди были безоговорочно вхожи в дом голубой пони, вольны устраивать любой дебош (в пределах разумного, естественно). Фотофиниш лично встречала каждого гостя пегаски, проверяя его, как примерная мать, на намерения… Теперь же… Клауди Хувз была уже в шаге от того, чтобы навсегда съехать от своей опекунши. Даже малейший намек на это колол белогривую кобылку в самое сердце, хоть она и понимала, что рано или поздно этот день настанет. Фотофиниш просто старалась не думать об этом. У нее была идея. Вряд ли она сработает, но… стоит попробовать.       Номер мастерской Голден Гласса был набран на удивление легко. Видимо потому, что часто попадался на глаза. Фотофиниш откашлялась и принялась ждать ответа. Гудки на той стороне провода прекратились. — Гласс? Добрый день! Это Фотофиниш… Приди сегодня ко мне домой, Клауди понадобится твоя поддержка. — дождавшись положительного ответа, пони положила трубку и с облегчением выдохнула. — Только бы он согласился. — кобылка решила, что ей не помешало бы теперь заняться делом.       Вернувшись в спальню, она аккуратно извлекла из жесткого кожаного чехла свой фотоаппарат и несколько снимков, которые она не стала выставлять на всеобщее обозрение. Она проявила их еще в поездке. По большей части это были снимки ее отца. Фотофиниш давно хотела себе такие. Для такого она даже специально приобрела у Гласса серебряную рамку с искусной резьбой… Теперь нужно было выбрать лучшую. Что-то, чтобы позволило ей навсегда запомнить любимого папу таким, каким он был для нее в детстве и сейчас: вечно добрым, всепрощающим, любящим. Наконец, найдено. Жеребец темно-коричневой масти, с густыми, закрученными вверх усами, одетый в свой любимый серый пиджак с замятыми от закатывания рукавами и старую фетровую шляпу шоколадного цвета, он стоял возле темного деревянного амбара, опершись на вилы. Он улыбался, отчего морщины очерчивались еще больше, его большие голубые глаза с неподдельным добродушием смотрели прямо на фотографа. А позади были горы, заснеженные вершины Мустангии, возле которых голубая пони провела свое детство в развеселых играх с соседскими жеребятами. Фотофиниш живо помнила эти короткие дни поездки…

***

      Фотографию она сделала в самый первый день. Пони помнила, как отец вынес на улицу простенький деревянный поднос с тремя кружками холодного чая. — Вона! Прям как у вас в Кантерлоте сделал, все модницы так пьют! — Спасибо! — Клауди подскочила с душистой зеленой травки и ловко подхватила себе кружечку. Голден Гласс, будучи единорогом, без труда взял чая и себе. — А ты будешь? — отец подсел к Фотофиниш, выбирающей с серьезным видом очередной объектив. — Да, спасибо… — Положи уже свою щелкалку. — жеребец ласково отобрал у дочери фотоаппарат и сложил его в сумку, — Успеешь еще… — Подумать только, — кобылка с упоением отхлебнула чая, — три года не виделись. — Поди, совсем тебя эти буржуи доконали, раз не могла приехать? — Да я, по правде… Сама ненароком столько контрактов понабрала, не знала, как управиться со всеми… — Это-то я все понимаю, родная, — тяжело вздохнул жеребец, — да ведь и я не вечный… — Не говори так. Ты еще многим фору дашь. — Кашлять я как-то стал странно, прям как твоя мать тогда. А я очень хочу внуков повидать, Фоти… Сарай еще этот… Крыша прохудилась, чинить сегодня буду. — Можно тебя пофотографировать будет? — Знаешь, порой мне кажется, что это твое призвание нехило тебя испортило… Эх, где же сейчас моя девочка, которая носилась колбасой по лугам? — В детстве, пап. Пони меняются. — Да я ж и не спорю… Поверить не могу, Фоти, ты уже совсем взрослая, казалось, я тебя еще вчера в Кантерлот учиться отправлял. — отец поднялся на ноги и ушел в дом, — Пойду за инструментами.

***

      Фотофиниш немного отпрянула от воспоминаний, когда в гостиной раздался тяжелый стук в дверь. О госте нетрудно было догадаться… Кобылка быстро открыла парадную и встретила темно-кремового единорога с короткой золотистой гривой и карими глазами. Кьютимарка Голден Гласса изображала красивый золотой кубок, инкрустированный рубинами. — Проходи. — тихо сказала белогривая, — Присаживайся на кухне. — А где Клауди? — с порога поинтересовался единорог. — Ей пришлось узнать кое-то очень неприятное для нее. Пусть проплачется… Потом успокоишь ее, как ты умеешь. Тебя угостить чем-нибудь? Уже время обеда… — Я бы не отказался, если честно. — жеребец слегка застенчиво уселся за стол. — Со вчерашнего вечера осталось рагу… Минут через десять подогреется… Знаешь, — Фотофиниш села напротив собеседника, — Клауди неплохо готовит. Пересаливает, правда… — Вы же не для того меня позвали, чтобы кормить, правда? — Как дела в мастерской? Как заказы? — Вчера начал работать над тем браслетом… Помните, я рассказывал в Мустангии. Отменное серебро, двадцать пять бриллиантов… Набрасываю эскиз. — Скажи… А обручальные кольца ты сам будешь делать или закажешь на стороне? — О чем вы? — слегка удивился Гласс. — Мне тут птичка нашептала, что ты сделал Клауди предложение. — Она еще не ответила. — Думаешь, она упустит шанс выйти замуж за молодого и симпатичного ювелира? Тем более, она и без того души в тебе не чает… Я гарантирую тебе, что она согласится. Ты для нее — лучшая партия. Тем не менее, я хочу узнать о твоих планах на будущее. Какой у тебя капитал? — Около пяти тысяч на свадьбу… — Насчет этого не беспокойся. Я оплачу ровно половину всех расходов. У тебя есть какие-то другие деньги? — Восемьдесят тысяч. — изложил жеребец. — Я так думаю, что за эти деньги мало чего путного можно приобрести. — Фотофиниш неоднозначно подмигнула, — У меня к тебе есть небольшое предложение. Готов выслушать? — Как вам будет угодно. — У меня есть достаточно приличный домик за городом. Два этажа, просторная гостиная, две спальни, две ванные комнаты… Я использовала его для дружеских посиделок, так сказать. Теперь же, поскольку Клауди уезжает, здесь, в квартире, освобождается целая комната, я могу ее переделать под что-нибудь еще, расширить салон, к примеру. А вам нужно много места, Гласс, уж куда больше, чем ты можешь позволить за восемьдесят тысяч. Я предлагаю тебе… купить мой дом и заплатить за него чисто символические десять тысяч. — Я даже не знаю, что сказать. — Голден Гласс удивленно улыбнулся, — Это очень щедро с вашей стороны. — Ты не понимаешь сути. Я хочу, чтобы Клауди, ты, возможно, ваши будущие дети всегда находились под моим присмотром. Основное мое условие таково: я могу в любой момент приехать к вам и разузнать, как вы там живете. По большей части это касается тебя. — В каком смысле? — Я просто за нее переживаю. — Мисс Фотофиниш, я обязательно подумаю над вашим предложением. — Уверил Гласс, — Но мне не совсем нравится ваше недоверие. — Пойми сам. Я не пытаюсь тебя обидеть, просто переживаю. — Я не знаю, как, правда, она отреагирует. Она давно мечтала съехать. — Странно. — удивилась Фотофиниш, — Мне она такого не говорила. — Она давно говорила, что хотела жить… самостоятельнее. — Ясно. — Голубая пони будто почернела от обиды, — Иди к ней. — кобылка снова ушла в свою спальню. Сняв с себя халат, укутавшись в плед, она вышла на балкон. За окном уже вечерело. Усилившийся дождь методично загонял пешеходов по домам, щедро поливая их с ног до головы, владельцы забегаловок спешно сворачивали деятельность на своих летних верандах, стараясь как можно скорей обслужить и, наконец, вытурить своих клиентов. Откуда-то издалека уже доносились первые раскаты грома.

***

— Может, поможешь мне, а? Прям, как раньше. — отец вынес большой ящик с молотками, отвертками, кусками шифера и прочих строительных радостей. — Да я уже все позабыла. — Черт с ним тогда. — жеребец отложил инструменты, — Потом доделаю… Я так понимаю, что говорить о твоей личной жизни бесполезно? — Ну, если ты так хочешь… — Посмотри на этих двоих. Как им тут хорошо… — Они хорошие. — заключила Фотофиниш, — Удивительно, что судьба так умело сводит пони вместе… порой. — А у тебя есть кто-то на примете? — поинтересовался отец. — Даже не знаю… Кантерлот — не тот город, чтобы искать там пару. Ты не поймешь. — Да я-то как раз все понимаю. Я и тебя прекрасно понимаю. Просто… это все очень грустно. Я мечтаю, что когда-нибудь ты вернешься сюда, заживешь нормальной жизнью. — Думаешь, я сама этого не хочу? — болезненно вопрошающим взглядом посмотрела Фотофиниш, — Я бы сейчас все отдала, лишь бы жить, как прежде. Но… уже ничего не вернуть. Более того, а как же мое искусство? — Не спорю… — Есть один жеребец… — пони стеснительно опустила голову, — Он… простой. Только я боюсь, пап. Боюсь опять остаться обманутой, как тогда… — Этот твой Хойти был редкостным козлом, я тебе еще и тогда говорил. — Продать бы все к черту и переехать сюда… как же здесь хорошо… — Фотофиниш жалостливо оглядывала далекие заснеженные вершины.