На грани...

      — За что? Генри, объясни мне, за что? — она со слезами на глазах стоит посреди лаборатории, и во всей ее позе читается такое осуждение, что ему отчаянно хочется все объяснить хотя бы самому себе, во всем разобраться, сделать хоть что-то такое, что могло бы им помочь — ему и Эмме.       Генри находит ее красивой даже сейчас, когда разум его помутнен почти что наркотиком — чертовой формулой. Без нее он теперь не может существовать — Хайд, завладев его телом, выпивает все новые и новые десять миллилитров.       Хайд не собирается исчезать. Он постепенно входит во вкус: жизнь кажется ему все более и более интересной, все более и более соблазнительной...       Генри страшно.       Но еще страшнее — потерять Эмму.       Его единственный свет, его тепло, его покой...       Она снова и снова пытается пробиться к нему, а он снова и снова ей это запрещает. Ей нельзя страдать из-за него.       Эмма должна быть счастливой.       Он повторяет это, будто бы мантру. Генри хочет ей пронзительного и одновременно тихого счастья.       Молиться о ней, вседневно молиться...       — Я прошу тебя... прошу! Объясни, объясни, что происходит, почему все так... так неправильно? Ты перестал мною интересоваться! Не может быть, чтобы я была тебе просто не нужна...       Он качает головой.       Как объяснить ей, что он никогда не причинит ей вреда? Что все лишь ради ее спокойствия?       Эмма мягко касается его щеки, сокращая расстояние между ними.       Генри, видимо, никогда не перестанет чувствовать всепоглощающую вину. Все это несправедливо. Эмма не должна платить за его грех . Не должна мучиться в неизвестности...       Но сказать ей?       А вдруг она не примет? Сможет ли он увидеть осуждение в дорогих глазах? Увидеть и не ослепнуть от боли?       Она не всегда понимает его.       Он не позволит ей познать все темные закоулки его души.       Эмма обнимает его.       — Уходи... ты, гордая женщина, зачем так унижаться перед убийцей и монстром... уходи, мой ангел, — шепчут его губы, но Эмма слышит иное.       Беги. Беги прочь, пока твоя душа не вывернута наизнанку. Беги...       Эмма ежится.       — Я уйду. Понимаешь? Уйду, и ты меня не найдешь, я... — в глазах девушки горят проклятые слезы, и они прожигают ядреным огнем его сердце.       Это хуже формулы. Хуже пламени в груди, возникающем при трансформациях.       Генри кивает.       Это очень больно — отказываться от нее.       Практически до дрожи.       Он так много делает для блага других, что в груди нехорошо ломит.       Она отступает от него, и на ее лице остаются дорожки тихих слез. Она справится без него...       Мужчина практически падает ей в ноги.       Она справится. Он — нет.       — Эмма... Эмма, пожалуйста, я... не оставляй меня. Мне нужна ты, нужна!       Она кивает, чуть испуганно и немного неуверенно.       Он знает: не простит.       Генри смотрит, как она уходит, и прежде чем злая тьма захлестывает сознание, понимает, что Эмма все равно вернется.       Вернется, его гордая, сильная девочка...