Мерцающий город

Чем ближе Уцуро подходит к мерцающему городу, тем враждебнее становятся надрезы, погребённые под толщей песка, — альтана отталкивает собственное дитя. Уцуро знает, что такова плата за столетия, проведённые вдали от дома, в далёком космосе, и потому подземные толчки его не тревожат. Пустыня кажется немой. Уцуро помнит её другой — давным-давно в ней пели барханы и самумы*. Значит, вскоре эта брешь пропадёт. Иссякнет и засохнет, как мелеют когда-то полноводные реки. И, переведя дух, возродится за тысячи километров отсюда. Уцуро улыбается, но сердце саднит. Хранить привязанность к месту, где он родился, — одна из тех редких человеческих черт Уцуро, полностью избавиться от которых он так и не сумел. Очертания мерцающего города плывут по горизонту и становятся все менее смутными. Уцуро хочет обрести крылья, но… некоторым воронам суждено быть бескрылыми, верно, Оборо? Да и, в общем-то, какая разница — ведь тело Уцуро не знает усталости или жажды, оно будто создано для изнуряющих странствий и сражений. Насмерть. Надрезы на драконьих венах гудят. — Ничего не хочешь сказать? — доносится отчётливый шёпот альтаны. — Я вернулся, — отвечает Уцуро. Мгновение — и перед Уцуро распахиваются двери: увлекая вслед за собой зыбучие пески и палящее солнце, тает, словно мираж, бесконечная пустыня, а небо в одночасье порастает густыми кронами и толстыми, перекрученными стволами деревьев. Уцуро пересекает перелесок и, раздвигая тяжелые ветви, входит в чащу. В прожилках коры древа истины — колыбельной Уцуро, — окутывая его зеленовато-голубым приглушённым свечением, прячутся светлячки. Когда Уцуро обвивают поперёк туловища побеги, он думает о том, что пятьсот лет — слишком долгий срок для беспрерывного бодрствования. И засыпает. Ему снятся чьи-то имена, записанные в потрёпанную тетрадь, затупленная катана и полыхающее в огне додзё. * * * Осколки разбитых витражей — единственное, что уцелело в этой храмовой школе. Шоё нагибается и проводит ладонью по кровавому следу. Старый. Если смерть побывала здесь несколько месяцев назад, то нет смысла гнаться за ней по пятам: сейчас она наверняка бесчинствует в Эдо. — Беспокоишься за них? — Уцуро дремлет, но никогда не упускает случая вторгнуться в сознание Шоё и прочитать самые сокровенные мысли, которые Шоё никогда бы не произнес вслух. — Надеешься на лучшее? В Шоё нет надежды — лишь вера. Альтана дарит силу, неведомую людям, и бессмертие, паутиной оплетает Землю, скрываясь под пыльными дорогами, отвесными скалами и речными долинами, но уберечь Шоё от сомнений не способна — война с каждым днём разрастается. Уцуро подсказывает Шоё дорогу, и они, вновь становясь одним целым, сжимают бледной рукой пожелтевшие страницы в мягкой обложке, где тускнеют чернила пятилетней давности. Беззвучная просьба достигает Гинтоки. Шоё чувствует на себе пристальный взгляд Оборо, но не успевает поднять голову — перед глазами меркнет. Однако пустоту — как и тьму — не уничтожить острым клинком, и альтана, будто насмехаясь, всё ещё течёт по жилам. Бессмертным не дано уснуть. Мерцающий город растворяется дымкой.