В погоне за счастьем

Люси носит колготки в сеточку и синее платье, больше напоминающее топ. Люси красит губы вульгарно-красной помадой, смеётся заливисто сладко, откидывая голову назад, и, кажется, ежедневно нарушает пару десятков статей уголовного кодекса, на что, впринципе, всем плевать — в их мире такое привычно, в их мире такое восхваляется. Гажил раздраженно хмурится, в бессильной ярости поджимает губы, наблюдая за тем, как Люси опускается всё ниже и ниже — хотя порой ему кажется, что ниже некуда. И ему бы махнуть рукой на эту своевольную девицу, допить виски и свалить из этого бара, оставив бармену пару сотен чаевых — ему и плевать на неё, погрязшую в грязи и разврате настолько, что уже не может дышать. Но где-то глубоко, в закованном в сталь сердце, похоронившем чувства давным-давно, всё ещё теплится призрачный огонёк почти угасших чувств к Люси — другой, светлой. Не любовь, нет — лишь отголосок привязанности к девочке в розовых очках, некогда бывшей дочерью влиятельного магната. Та Люси верила в сказки, мечтала о прекрасном принце и её собственном «долго и счастливо», танцевала под дождем, не боясь промокнуть, и звонко смеялась по поводу и без — та Люси была счастлива. Поэтому он, мысленно обещая себе, что это в последний раз, допивает виски, мельком отмечая, что лёд на дне стакана уже давно растаял, и идёт к Люси, хватает её за руку, не заботясь о реакции её очередного парня на одну ночь, грубым рывком заставляет идти за собой — с ней нельзя церемониться, иначе вовек не сдвинется с места, — бросает глухое «тебе пора домой», и Люси, сдавленно шипя, следует за ним, потому что он гораздо сильнее и влиятельней её в этом мире, и возражать ему себе дороже. А ещё— она никогда даже себе в этом не признается — Люси хочет, чтобы её спасли. — Когда тебе надоест? — почти заинтересованно спрашивает Люси, лежа на заднем сиденье его джипа. Туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке валяются под водительским креслом, вызывающая помада осталась на губах какого-то парня из клуба — на секунду в этой чертовски уставшей Люси Рэдфокс узнаёт прежнюю, тёплую Хартфилию. Гажил не знает, о чём конкретно вопрос, но твёрдо уверен в своём ответе. — Никогда. Когда они приезжают к нему на квартиру, Люси уже спит — от неё за километр несёт алкоголем и дешевыми сигаретами (видимо, новая дурная привычка), а платье задралось до самого пупка; уже давно привычный ему вид. Гажил молча подхватывает её на руки, поправляя ей одежду — девушка сонно бурчит, недовольная тем, что её побеспокоили, но не просыпается. Гажил думает, что будь она чуть менее уставшей, наверняка бы возмутилась на тему того, что ей его помощь не нужна, что она сама дойдет (даже если будет с трудом стоять на ногах — такой уж характер у Хартфилии), а опека Гажила у неё уже в печенках сидит — как будто в подобных спорах она забывает, кем стала, и просто показывает настоящую себя: отчаянно хотящую быть самостоятельной, уязвимую и немного ребячливую. Гажил чувствует себя нянькой непослушного ребенка, норовящего вечно сбежать из-под наблюдения и сделать какую-нибудь гадость — смешное сравнение, но, тем не менее, точное. Но больше всего его раздражает (пугает) тот факт, что ему это нравится — Гажил садист, но никак не мазохист, и себя он любит больше, чем кого-либо на этой сумасшедшей планете. Но, что важнее, Гажил — правая рука Саламандра, босса Южного района и сильнейшего клана города; одно упоминание имени Рэдфокса вызывает у его врагов неконтролируемую дрожь и повышенное потоотделение — его боятся, и Гажилу это нравится. В народе его зовут Железным, перешептываются по углам о его жестокости и кровожадности, и Гажил, чёрт возьми, обожает это; его репутация — идеальная для наёмного убийцы и правой руки главы мафии. И в её рамки никак не вписывается несущий на руках заснувшую шлюху парень, который чертовски устал — в такие моменты он вспоминает, что ему всего двадцать пять, и он должен тратить свою молодость на какие-нибудь вредные, но чертовски приятные увлечения, а не на заботу о девушке, которая кубарем катится вниз, даже не осознавая этого. Но Люси — одна из немногих, на кого Гажилу всё ещё не плевать; школьно-университетская подруга с замашками принцессы — по крайней мере была. Их отношения ярко иллюстрировали собой сказку «Красавица и чудовище» — лучшая ученица, дочка влиятельного бизнесмена, красавица и брутальной внешности парень, инициатор почти что всех драк на территории учебного заведения, не скрывающий связи с мафией; метка Южных и сейчас чернеет на его левом плече. Из всех отношений, что когда-либо были у Гажила, эти оказались наиболее приближенными к понятию «лучший друг» — Люси умела слушать, молча поддержать, когда нужно, и никогда не навязывалась; за годы их знакомства Хартфилия сумела полностью отбить у Гажила даже намеки на предвзятое отношение к блондинкам и девушкам в целом. Люси — красивая и сексуальная, умеющая правильно подать себя; но Гажил смотрит на её роскошную фигуру и видит в ней маленькую плоскогрудую девчушку из четвертого класса, не без оснований считающую себя умнее всех других в их классе и не боящуюся надрать задницу главному школьному хулигану — в данном случае самому Гажилу. Конечно, он всегда мог в любой момент показать ей, что гораздо сильнее и не обязан её слушаться, но Люси была почти что до глупого искренней и светлой — такую не хочется ломать. Гажил молча садится рядом с ней на двухместную кровать, не раздеваясь, и бездумно смотрит на выключенный телевизор, висящий на стене напротив постели. Люси рядом мирно дремлет, чуть слышно посапывая, как младенец — Гажилу хочется наконец смыть с неё этот чертов макияж, потому что он ей не идёт, как и это платье; Люси к лицу пастельного оттенка помады и кружевные платья в пол — Люси принцесса из сказки с счастливым концом; он сделает всё, чтобы у неё был хэппи энд. На следующий день Гажил обнаруживает, что так и заснул, сидя в одежде на кровати — Люси рядом нет, а постель аккуратно заправлена. На прикроватной тумбочке лежит рваный клочок бумаги размером с ладонь, на котором идеальным почерком Люси выведено: «Пора это прекращать. Эти два месяца я провела, примеряя на себя чужую маску, роль, которую я больше не хочу играть. Пора принять реальность. Я благодарна тебе за всё — ты был единственным, кто напоминал мне, кто я есть. P.S. Ты уже знаешь, где я. Не можешь не знать.» Гажил с теплой усмешкой перечитывает записку ещё раз, замечая, что буквы почти не скачут, а значит руки у Люси не дрожали — едва ли не впервые за два месяца. Он даже не утруждает себя сменой одежды, садясь за руль своего джипа во вчерашних джинсах и пиджаке — есть лишь одно место, куда Люси могла пойти. На кладбище Магнолии привычно тихо и пустынно; живые не любят беспокоить мертвых. Среди ровных рядов серых памятников людям, которых больше нет в живых, Гажил взглядом находит светловолосую женскую фигурку в синем платье — она сидит почти что в самом конце кладбища, уткнувшись лбом в один из постаментов. — Наконец набралась смелости навестить его? — спрашивает Гажил, останавливаясь в метре от девушки — не хочет её тревожить. — Набралась смелости принять его смерть, — едва заметно кивает она, устало выдыхая. — Он ведь любил меня сильнее всего на этом свете. Гажил молчит, зная, что слова не помогут — да и не умеет он красиво говорить. Всё, что может, это положить ей руку на плечо, холодное, как могильный мрамор. Люси замерзла — сидит в коротком коктейльном платье на холодной земле рано утром, когда солнце еще не греет в полную силу, и тихо плачет; на её щеках блестят влажные дорожки слёз. Макияж она смыла — Гажил рад наконец видеть её лицо, пускай и зареванное, без вызывающей раскраски. — Сегодня я приму управление компанией у Козерога. Он сказал мне по телефону, что давно этого ждал, — глухо констатирует Люси, скашивая взгляд на стоящего за её спиной Рэдфокса. — У тебя получится. Ты всю жизнь к этому готовилась, Люси, — говорит ей Гажил то, что она должна была услышать. Люси нужно, чтобы в неё вновь поверили. Гажил никогда и не переставал. В ушах свистит прохладный октябрьский ветер, вызывая табун мурашек, волной пробежавших по телу. — Нам пора, Люси. Девушка молча встаёт, бросает последний тоскливый взгляд на могилу отца и идёт вслед за Гажилом прочь от обители мёртвых, в которой живым нет места. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? — с мягкой улыбкой спрашивает Люси, откинув голову на удобное сиденье в машине Рэдфокса. — В той же мере, как и то, что вчера ты была не настолько пьяна, чтобы забыть все события прошлой ночи, — усмехается Гажил, и сердце против его собственной воли начинает биться быстрее. — Почерк слишком ровный для девушки с похмельем. Люси кивает, признавая его правоту, и пристально смотрит на его непривычно сосредоточенное выражение лица — со стороны кажется, что Гажил полностью погружен в управление автомобилем. Но Люси знает, что Гажил может водить даже с закрытыми глазами — он все эти улицы как свои пять пальцев знает, а невероятно острые для человека слух и нюх помогают безошибочно определять местоположения остальных машин. — Я люблю тебя, — повторяет Люси, уже настойчивее. Тяжелые мысли о погибшем отце уступают неумолимой реальности, которая гораздо важнее. — Ты всегда был рядом. Ты буквально вытащил меня из бездны, куда я добровольно шагнула. Я люблю тебя. Гажил чувствует, что сердце готово вот-вот выскочить из груди, и его мутит от этого отвратительного чувства — с ним такое впервые. Но когда он отвечает «я тебя тоже», Гажил неожиданно осознает, что всё встало на свои места, стало целостным, правильным. Гажил и Люси, Люси и Гажил — так они провели, кажется, целую вечность; их уже нет порознь. Видимо, он всё-таки влюбился в Люси. Но ни капли об этом не жалеет.