За мгновенье до смерти

All my life they let me know, How far I would not go. But inside the beast still grows, Chewing through the ropes.

      Кровавый дождь стекал по щёкам, обжигая, впиваясь пальцами в сердце, что билось. Волосы насквозь промокли, но Хром чувствовала только обжигающий жар, как если бы она сидела у печки. Спиной она чувствовала холодный бетон — признак того, что она скоро проснется. Мукуро удерживал её в своих ментальных ученических снах — так проходило обучение Докуро. Жёстко подавляя свою волю, принимая взаправду реальности отвратительного сна. Словно Рокудо пытался провести её через каждый круг ада, смотреть, как душа ломается, как магические резервы опустошаются до дна, что даже не хватает на простую иллюзию.       В её снах редко была цветочные поляны и яркие краски, где Хром могла быть просто Наги, просто собой. Мукуро не давал этого шанса с тех пор, как они вернулись из будущего домой. Докуро поняла, как она была слаба для всего.       «Наги!»       Кровавый дождь пропал, а удушающий жар из легких сменился чем-то привычным, прохладным. Цветочная поляна, настолько светлая, что у Хром выступили слезы. Белое платье, словно воздушное одеянье небес — чистое, как душа, и так иронично противоположное чёрной душе.       — Мукуро-сама? – спросила Наги, оглядываясь на голос, хотя знала — она никого не увидит.       «Я скоро вернусь».       Наги кивнула, смахивая слёзы во сне, и закрыла глаза — она теперь могла наконец-то проснуться в своих развалинах под тонким летним одеялом.       Долгожданное утро после томительной ночи, хотя на самом-то деле прошло всего четыре часа ото сна, и солнце разве что едва выглядывало где-то за кромкой горизонта, но Хром была счастлива. Она не любила кровавые сны, где все семь кругов ада сменяются как секунды на часах. На глазах — неприятной коркой застывшие слёзы, но грусти она не чувствовала — словно застыла.       Хром умылась водой из тазика, который она обычно вытаскивала на улицу — с вечера здесь моросил теплый по-летнему осенний дождь, и прислушалась к тишине бетонных стен. Что-то странное. Просто пустота, просто безмолвные камни, словно чего-то не хватает. Докуро встала и словно безудержная тень прошлась по каждой комнате заброшенного здания в Кокуё. На неё смотрели бездушные обломки и поломанная мебель, продавленный диван, давно покрывшийся пылью, а здесь — вчерашние обертки от закусок Кена и Чикусы. Вчерашняя упаковка от шоколадного молока М.М.       Хром убрала весь мусор и даже заботливо подмела на месте обыденной трапезы их компании, а после вернулась в свою комнатушку, забралась в старое кресло и завернулась в едва сохранившее ещё тепло тонкое одеяло. Тишина, в которой не было даже тикающий часов — так знакомо и больно, словно бы весь мир против тебя.       Хром поняла, что снова осталась в Кокуё в одиночестве, и ничем нельзя было заполнить эти ужасающие её как никогда стены.

***

      С самого детства Хром — умная девочка, она могла самостоятельно найти выход, самостоятельно научиться всему необходимому. Её отличали от других детей пустые глаза — такие бывают только у нелюбимых детей. Тихий голос, словно от боязни, что её снова накажут, но любопытство к миру, потому что никто не объяснял. Родители вечно спихивали девочку друг другу, а после — на бабушку с дедом, и долго-долго кричали, пытаясь выяснить, в кого же пошла «эта мерзавка». Хром тогда не знала значения такого слова, но понимала — это она, и что это что-то плохое, раз родители снова кричат.       Хром не было одиноко из-за отсутствия друзей; её друзья — это уличные кошки, которые по пятам бегали по улицам, выпрашивая кусок колбасы. Она раздавала им имена, запоминала, записывала, разговаривала с ними. Когда она однажды принесла домой маленький комочек тепла — чтобы было не так одиноко, то мать отхлестала её по щекам, а на следующий день маленький пушистый Мияко оказался где-то далеко, в картонной коробке с миской воды.       После этого Наги быстро научилась жить в одиночестве, не привязывая к себе никого именами и даже не запоминая их. Кошки шмыгали мимо ног, полосатые, рыжие, худые и толстые, но девочка больше не смотрела вниз, прикусывая губы зубами, потому что знала — нельзя. Но всё же, где-то в переулке под крышей была заботливо поставлена коробка, а в ней — лоскутки и мягкая вата для тепла.       Затем она научилась жить без своих органов в теле — почти не ощущая их, боясь съесть лишний кусок, ведь она знала, её желудок лишь наполовину — иллюзия. Как и иллюзия воспоминаний, где мама плакала, а рядом стоял отец, крепко сжимая руку дочери. Так было проще, чувствовать себя нужной. Но едва стоит Мукуро ослабить хватку — всё это схлопывалось, как мыльный пузырь под сильным ветром.       Но она даже научилась создавать своё тело сама — ведь Мукуро тоже не всесилен, и однажды это едва ли не стоило жизни для Хром. Почему-то именно тогда ей отчаянно хотелось жить, и она в панике сжимала простыни. Изнутри жгло, рвалось наружу всхлипами, но не было слёз — Докуро задыхалась, выплёвывая сердце. Где-то там с ней задыхались крики о помощи, где-то там она не могла разомкнуть век, хотя в темноте страшно. Никогда не знаешь — смерть это или просто судорожный бред.       Но за мгновенье до смерти Хром снова проснулась, а в глазах — отчаянная благодарность и слёзы. Снова жива. Наги и Хром трижды рождалась и дважды умирала, и ей не хотелось третьего раза. Тёмные глаза взрослого Хибари Кёи тогда смотрели не с привычным стальным презреньем и равнодушием, а с непонятной улыбкой во взоре. Его рука с силой сжимала хрупкую ладонь Хром; она чувствовала чужое тепло, она чувствовала собственное тепло иллюзий. Она даже чувствовала, что её тело прибавило в весе — иллюзии стали реальней.       Докуро надеялась, что однажды сможет восполнить эту пустоту иллюзий чем-то настоящим когда-нибудь.       — Ты теперь можешь жить и полагаться лишь на себя, — бросил он ей, уходя из комнаты подземного убежища.— Начни жить для себя сейчас, потом будет не больно падать на асфальт. И если будет плохо — найди меня.       В ней просыпалась цветами с нежно фиолетовыми бутонами надежда и вера в людей, страшно, колко, больно, но красиво до ломоты в висках. Хотелось дотронуться и понять, да, не всё то — мир, что в кровавых снах.       Тогда впервые Хром плакала, как маленький ребенок, потерявший среди толпы свою мать.

***

      Хром никогда не боялась уходить, — она всегда уходила первой, оставляла всех позади, забывая, словно так оно и надо. Не привязываясь ни к чему. Так не больно, не душно, не давит ворот мешковатого свитера, нет разочарований и лишних иллюзий. Их как раз с головой. Так думала Докуро, но при этом, успев привязаться к Чикусе, Кену, Мукуро, и даже к М.М., наплевав на собственные принципы и заветы. Она знала, что в их маленьком, забытым богом, мирке, спокойствие тоже не вечно, и некогда приветливые стены однажды покроются инеем.       Рокудо Мукуро был спасён из-за глубоких подземно-подводных тюремных застенок. Хром радовалась, будто маленький счастливый щенок, узнав, что её не бросали, что наконец-то можно вздохнуть с облегчением. Но кольцо на пальце почему-то жгло неприятно, будто чужое, а в груди поселились нотки сомненья.       — Я вернулся, моя милая Хром, — первое, что сказал ей бархатный, но отстраненный голос. Но теперь перед ней — не иллюзия в её голове, не мираж в отраженье витрин — а Мукуро и привычный нахальный прищур разноцветных глаз.       — Отдавай кольцо, — недовольно буркнула М.М., едва удостоив и взгляда. Смущение, скрывалось за неприязненным взглядом, который сейчас так непривычно уперся в стену поверх головы.       — Кольцо? — неуверенно переспросила Хром, пытаясь унять непонятную дрожь в самых коленках.       — Рокудо ведь хранитель Тумана, а кольцо — у тебя, — неохотно продолжала М.М, наблюдая, как нет сегодня поддержки даже от Кена — тот попросту сбежал под шумок, подсматривая в отражение битых стёкол.       И Хром заупрямилась — она впервые чего-то хотела сама. Душа протестовала, руки тряслись, а в глазах немой укор, но понимала — Хром лишь снова замена. Замена дочери, замена подруги, замена… даже тело замена, но тут — впервые она один на один со свободой.       Кольцо слезало с пальца неохотно — оно жгло и искрилось, прирастая к фаланге, а после, упало из дрожащей протянутой ладони под камни бетона. Звонкий стук металла об камень, словно разбитые мечты, а после затишье.       — Я пойду… — слабо прошептала Докуро, вернувшись на ватных ногах в свою комнатушку.       А на утро осыпалось прахом — записка и школьная форма, и снова пустые бездушные стены, и ты как котёнок — на улице в пустой коробке с миской воды.       Ещё одна смерть для той, что привыкла всегда умирать.

***

      Хром ходила, рассматривала новый мир, за новыми красками с и горьким запахом свободы. Ментальный заслон — она так мечтала о нём, ведь теперь не будет кровавых дождей и костей под ногами, хрустящих, как осенние листья. Мукуро теперь — не часть Хром, а значит Наги, именно Наги, может быть наконец-то собой. Улицы все сменялись калейдоскопом, но было тихо, пустынно, а Хром так хотелось тепла.       Она брела с тяжёлыми мыслями, с едва воссозданными внутренностями, чтобы не умереть, с жаждой чего-то чужого на своих ладонях, и так было, пока холодный дождь не загнал её под крышу какого-то дома. Руки и ноги продрогли, хотелось немного поесть, — банка рыбных консервов, засунутая втайне Чикусой, была уж пуста. Рядом с ней — в кармашке записка кривым едва разборчивым почерком: «Не сдохни». От Кена.       Окно второго этажа распахнулось настежь, обдав макушку Наги холодными каплями. Она, от испуга, потрясла головой и неловко отпрыгнула вбок. Хром подняла голову и застыла, будто бы снова окунувшись в тепло после мороза. Она стала припоминать забытое чувство, едва мерцал ответ на вопрос — почему она ещё здесь, ещё жива. Почему-то терпкий вкус базилика на языке и чужая ладонь на постели.       Сверху смотрели с непонятной улыбкой во взоре чьи-то давно знакомые тёмные глаза.       — Что ты тут делаешь?       — Не знаю… дождь, — замялась вечно неуверенная Хром под фырканье Хибари Кёи. — Я хотела… сказать спасибо. Помнишь? Там, в будущем ты меня спас. Взрослый Хибари Кёя.       — Это ему говори, а не мне. Я не могу этого знать, тем более — помнить, — хотел было захлопнуть окно Хибари, но почему-то на миг поддался вперед. — Как ощущения?       Бледная, ещё ощущавшая тяжесть от части потерянных органов, с осенним насморком и странным болезненным кашлем, с едва теплевшим взглядом, — Хром лишь молчала, едва улыбаясь печальной улыбкой. Очередная смерть подкрадывалась к её ногам с хриплым дыханием в легких и молчаньем напротив.       И за мгновенье до смерти…       — Я же говорил, если плохо — найди меня.       …Хром стала жить.