Приговорённые к жизни

Судьбу пытает кавалер, В глаза глядит судьбе, Он после долгого пути, Ему не по себе: – Позволь стоять невдалеке, Позволь тебе служить. Чего ты кружишь надо мной, Довольно уж кружить. Вероника Долина

      Эльза резко осела и сразу же скривилась от прилива тупой боли в голове. По счастью, доспехи сумели защитить её от других ушибов, что немало способствовало тому, что через три минуты после не слишком удачного приземления девушка стояла на ногах. В глазах у неё плавали, искривляясь, цветные кольца, и ушах стучала кровь, обдавая лицо пульсирующим жаром. Немного погодя Эльзе всё же удалось осмотреться.       Она попала в огромное тёмное помещение, похожее на амфитеатр, где массивный потолок поддерживали какие-то топорные неказистые каменные колонны, казавшиеся просто сваленными в кучу валунами. То тут, то там она видела призрачные лужицы лилово-бардового цвета. Эльза сделала шаг, и её осторожная поступь отдалась в помещении хрупким шелестящим эхом. Меч, висящий на поясе, вдруг показался ей непривычно и неестественно тяжёлым, а инкрустированные тонкой позолоченной резьбой ножны сонно бряцали о доспехи. Мощные стены были пересыпаны тёмно-алыми фонариками, как будто сочные гранаты светились изнутри.       Эльза медленно продвигалась вперёд, пока не увидела то, что заставило её в изумлении остолбенеть. Перед ней выросло огромное странное сооружение, похожее не то на кочан красной капусты, не то на цветочный бутон, окружённое плотной каменной оградой. Оно испускало какой-то холодный едва заметный свет, трепещущий в темноте. Этот плод (другого названия Скарлетт не могла найти) уходил в потолок длинными, переплетающимися лозами, исчезающими во тьме, и пульсировал, словно чьё-то гигантское сердце.       Сердце.       Эльза почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она помотала головой, как если бы пыталась отогнать назойливое насекомое. Поборов секундное замешательство, волшебница двинулась вперёд, однако теперь она поминутно останавливалась и бросала короткие взгляды через оба плеча, дабы удостовериться, что она здесь одна. По непонятной причине, звенящая тишина вызывала у Эльзы острое беспокойство по поводу её поступи – до этого момента она была твёрдо уверена, что шагает максимально бесшумно, насколько это, разумеется, возможно в доспехах, однако сейчас ей казалось, что стены сотрясаются от производимого ею шума.       Мощные каменные стены давили из темноты, и Эльза почти физически ощущала чьё-то незримое присутствие, словно бы кто-то следил за ней, высунувшись из-за вон той неряшливой колонны. Наконец она подошла вплотную к огромному светящемуся сооружению. Только теперь, прислушавшись, Скарлетт уловила урчащий шум, идущий откуда-то изнутри этой штуки, пульсировавший медленно и гулко. Как завороженная, она потянулась к нему, предчувствуя на коже мягкость и бархат тончайших влажных лепестков (ну или что это было?), вывернутых наружу, прохладу и свежесть, податливую упругость, успокаивающую огрубевшие пальцы...       – Так-так-так!..       Эльза вздрогнула и порывисто обернулась; рука машинально легла на эфес меча.       Найтонмэйр стоял прямо у неё за спиной. Сейчас он казался намного выше, но волшебница-то знала, что на самом деле он достаёт ей едва ли до плеч. На измождённом неопределённого цвета лице графа застыла тонкая улыбка, почти учтивая.       – Я чуть было не оплошал! Не следует вам, милая, ошиваться здесь.       – Что ты такое?! – грозно вопросила Эльза, и тонкий прямоугольник стали сверкнул между эфесом и ножнами.       Грей, припавший ухом к стенкам фляги, вскочил на ноги. Это определённо был голос Эльзы! Да!       Он судорожно завертел головой, в надежде отыскать что-либо, чем можно было бы подать сигнал, но вовремя вспомнил, что он внутри фляги, чьи ровные и неуязвимые стены ещё не пропустили наружу ничьего крика. А Грей ни секунды не сомневался, что он не первый душевный гость Найтонмэйра и что здесь кричали, кричали долго и тщетно, пока алая вязкая жидкость не поглотила их и лишила плоти. Кстати сказать, его пятки уже явственно ощущали её ядовитый жар, ладони и шея потели, и оттого Грей всё лихорадочнее соображал, как бы ему дать о себе знать.       – Я? – услышал он учтивый до омерзения голос графа-который-не-граф. – Я всего лишь мелкопоместный дворянин, любящий уединение.       – Говоришь это после всего?.. Не знаю, кто ты на самом деле, но предупреждаю: отпусти моих друзей!       – Или что? – невинно поинтересовался граф. Грей сморщился от боли: проклятая кислота оставила свой ядовитый поцелуй у него на ступне.       Сверкнул меч, Эльза рванулась вперёд. Грей понял это по тому, что фляга сотряслась, и жидкость, всколыхнувшись, немного отступила от него. Правда, утешаться этим пришлось недолго, потому что она тут же вернулась в исходное положения, при чём едва не прожгла ему нос и не ослепила.       – Ну, ну, ни к чему махать здесь мечом, – примирительно заговорил граф, и Грею показалось, что он услышал в его голосе нечто, смахивающее на волнение. – Кто-нибудь может пораниться!..       – Что всё это значит? Где мы? – грозно спросила Эльза, крепче сжимая в руке меч.       Что бы ни собирался ответить Найтонмэйр, он этого не сделал, потому что в эту минуту раздался утробный рык или рёв, или что-то, отдалённое напоминавшее рокот вулкана и грохот землетрясения одновременно. Грей подумал, что Хромой Демон в лесу издавал подобные звуки, и мысли его в который раз вернулись к отцу. Страх и тоска били его в солнечное сплетение, мешая дышать, в глазах щипало.       Когда тряска и шум прекратились, Найтонмэйр сказал извинительно-беззаботным тоном:       – Конечно, разумеется, само собой! Совершенно не о чем беспокоиться. Я как раз собирался её убить.       Загадочный шум, от которого сотрясались стены и гудело в ушах, повторился, только на этот раз всё закончилось гораздо быстрее, и Найтонмэйр вдруг нахмурился: крупная морщина рассекла его высокий бледный лоб пополам.       – Ах вот оно как, ясно. Хорошо. Тогда вы займётесь ею, а я разберусь с этой.       Эльза выжидала, застыв в боевой стойке и пытаясь хоть немного вникнуть в сказанное, но, как ни крути, из бессвязных извергаемых графом фраз понять что-либо было почти невозможно. Да и вообще, вся эта странная ситуация казалась абсурдом, что больше всего и пугало. Пристально наблюдая за каждым, даже самым неуловимым движением Найтонмэйра, Эльза чувствовала, как ей в спину дышит алый пульсирующий жар, бьющийся, как птица, в виске и поглощающий биение её собственного сердца, сливаясь в один нескончаемый гул, сжимающий голову раскалённым кольцом.       Она сосредоточилась на спасительной прохладе клинка, и тошнота немного отступила. Эльза прикрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, пока шум у неё в голове не перестал бухать, как колокол, а превратился в мерный бой часов, без которого невозможно уснуть, а когда открыла...       То есть она очень вовремя это сделала, потому что Найтонмэйра против неё уже не было: он оказался у неё за спиной, готовый нанести удар, как бы он ни собирался это сделать. Больше машинально, нежели осознанно, Эльза выбросила в сторону правую ногу и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, ударила мечом туда, где только что стоял граф. Ей хватило доли секунды, чтобы понять, что она промахнулась. Найтонмэйр теперь маячил чуть сбоку, а на поясе у него болталась та самая странная фляжка, из которой он совсем недавно делал надрывные, судорожные глотки.       Болтаясь на скользком, пропитанном кислотой уступке, как на кренящемся во время шторма корабле, Грей проклинал графа на чём свет стоит. С каждой секундой его шансы на выживание таяли, как, наверное, растаяли десятки несчастных, чьи предсмертные крики до сих пор жили внутри стен, ему приходилось изворачиваться и принимать немыслимые, неадекватные позы, только чтобы не дать жидкости попасть на кожу – таяли со скоростью терпения. Грей сжал зубы, каждое мгновение казалось ему невыносимо долгим, как будто кто-то превратил время в липкую тянучку, которую растягивают и растягивают без шанса отцепить эту дрянь от ладони.       Эльза вдруг ощутила – удивительным потаённым чутьём – что её тело двигается самостоятельно, словно кто-то невидимый бережно взял её за запястье и потянул в нужном направлении, заставляя всё тело идти за ним. Секунду спустя её меч с хрустом вонзился во флягу, а Найтонмэйр коротко взвизгнул, словно его неожиданно ущипнули. Алая жидкость хлынула ему на брюки, на сюртук, стекала на пол. Грей стоял, прижимаясь спиной к стене, глядя на убегающий поток со смесью торжества и величайшего облегчения. Теперь дело было за малым: ему осталось дождаться, пока меч вынут из фляги, чтобы затем просто выскочить наружу. Что будет потом, однако, Грей слабо себе представлял.       Эльза резко выдернула меч, и жидкость потекла обильнее. С трудом понимая, что именно произошло, Скарлетт успела лишь поймать себя на удивлении от того, что в такой маленькой фляге помещается столько жидкости. Найтонмэйр с парализованным открытым ртом смотрел, как его драгоценное удобрение утекает в землю, маячившую в пробоинах каменного пола, как одежда на нём потяжелела и крупные капли, колеблясь, падали ему на ботинки.       Сделав глубокий вдох, Грей прыгнул.       В первую секунду ему показалось, что земля в нескольких сотах метров от него, но уже через мгновение это были какие-то пара десятком сантиметров. Он рухнул на пол лицом вниз, чувствуя щекой живительную прохладу влажного камня, глаза ласкала спокойная, неназойливая полутьма. Грей уже успел забыть, что с ним произошло и приготовился заснуть и наплевать на всех, кто имеет что-то против.       – Грей?! – выдохнула Эльза. Это было как пощёчина, звонкая, смачная, свалившаяся словно бы ниоткуда, оплеуха наотмашь, которая заставила Грея резко открыть глаза и вернуться к реальности.       Подняв глаза, он увидел Эльзу. Она стояла в боевой стойке, сжимая меч так крепко, что побелели костяшки пальцев. Найтонмэйр в этот момент пялился на этих двоих беспомощно и возмущённо, как смотрят (на заднем плане не помешали бы раскаты грома) перед гневной фразой «Я буду жаловаться!» или «Вы считали карты!». Мгновение спустя он занёс руку, и, что бы он ни собирался делать, этот выпад был адресован скорее Грею, от которого, как графу казалось, он давно избавился.       – Грей, сзади! – крикнула Эльза. Грей моментально повернулся, всё ещё полулёжа на холодном сыром полу, но этого было вполне достаточно, чтобы сколдовать.       Огромная сосулька, выросшая прямо из земли, стремительно двинулась на графа и уж точно проделала бы в нём дырку, если бы он не отскочил, при этом ноздри его раздувались.       И вдруг опять раздался грохот, ещё сильнее, чем раньше, ещё яростнее и как будто на октаву ниже. Грей чувствовал, как его собственные голосовые связки дрожат, словно этот утробный рык издавало и транслировало его собственное тело. Этот протяжный вибрирующий аккорд заставил всех троих оцепенеть, а Грей даже перестал дышать. Даже сейчас демон из его детских кошмаров умудрялся дотянуться до него и упреждающе сжать горло тисками ужаса, выплыть, зареветь потусторонним голосом, разрушать его мир чьими-то посторонними руками, заглянуть к нему в глаза чужими глазами, заставить его колени судорожно плясать, осушить горло, опустошить разум. Грей открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли у него в глотке, как кость, и он так и остался сидеть.       Стены заколебались, с потолка (на какой бы высоте он ни находился – ибо разглядеть что-либо там было невозможно) посыпалась пыль; маленькие кусочки камня падали на пол и тут же начинали мелко-мелко отскакивать. Усилием воли Грей заставил себя захлопнуть рот и встать. Его качало из стороны в сторону (пребывание внутри фляги давало о себе знать), стоило ему опустить ногу, как вдруг оказывалась, что земля намного ближе, чем он предполагал, в висках бухали молотки.       Он повернулся к Эльзе и увидел, что её губы шевелятся. В творившемся шуме казалось, что все утратили голос, крики были беззвучны, были только движения рта, робкие и беспомощные.       Внезапно всё стихло. Тишина навалилась на них, словно их с головой окунули в воду. С минуту Эльза и Грей смотрели друг на друга, а когда обернулись к Найтонмэйру, оказалось, что он вовсе не смотрит на них – он стоял вполоборота, напряжённо вслушиваясь в тишину, на виске у него блеснул капелька пота. В приглушённом гранатовом свете его узкое, обычно болезненно зеленоватое и даже голубоватое лицо казалось пепельно-серым. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем он пошевелился, моргнул и сглотнул.       – Как пожелаете, – произнёс он одними губами. – Значит, ждать мы больше не можем.       «С кем он разговаривает?» – в очередной раз спросила себя Эльза и в очередной раз была вынуждена признать, что не имеет понятия. Она вообще плохо понимала, что происходит. Всё это напоминало какую-то сумбурную, непродуманную постановку, где человека, не видящего своего текста в глаза, выпихнули на сцену, озябшего, беспомощного, вынужденного наблюдать, как все прочие актёры, не обращая на его растерянный, обескураженный вид ни малейшего внимания, уверенно декламируют свои реплики. При этом, когда этот бедолага предпринимает тщетные, жалкие попытки каким-то образом вклиниться в ткань действия, прочие, злостно его игнорируя, идут дальше, оставляя несчастного на два, а то и на три шага позади себя.       Эльза уже даже не была уверена, имеет ли смысл вступать с ним в битву. А вот Грею вся эта бесконечная буксующая игра в кошки-мышки уже порядком надоела. Усталый, изнурённый, не на шутку разозлённый, он не хотел видеть никого, кроме отца и своей кровати. Если для того, чтобы наконец выбраться отсюда, нужно было наподдать этому графу-или-как-там-его (что представлялось Грею весьма заманчивым) по первое, второе и третье число, волшебник смело был готов выдвинуть себя в числе добровольцев, а, коли представится возможность, стать пионером в этом деле.       – Ледяной...       ...Найтонмэйр задумчиво повернул к нему голову, и его тонкие губы собрались в блёклую, невыразительную улыбку.       ...Грей как раз собирался произнести «гейзер», когда раздался щелчок, эхом отскочивший от стен, и Найтонмэйр исчез, оставив после себя только сгусток пара, который, впрочем, улетучился прежде, чем Фулбастер успел сотворить заклятье. Он и Эльза застыли, глядя на то место, где только что стоял граф, окончательно сбитые с толку.       Если бы на этом всё закончилось.       Минуту спустя земля сотряслась. Стены заходили ходуном, колонны вертелись и плясали, как колёса вокруг своей оси на детской пирамидке, во все стороны летели искры, противный скрежещущий грохот заполнял собой всё огромное пространство. А где-то в недрах, где-то глубоко рокотало ужасное нечто, торившее себе дорогу на свободу. Грей перестал различать, где верх, низ, право и лево – всё слилось в один грохочущий, ревущий хаос. Он лихорадочно искал глазами лицо Эльзы. Она смотрела куда-то в сторону, смотрела и кричала – вернее, Грей этого не слышал, но зато видел, как рот её открывается и закрывается; усилием воли заставив себя держаться на ногах, Грей устремил взгляд туда, куда, словно заворожённая, смотрела Скарлетт.       И остолбенел.       То самое странное сооружение – нечто среднее между розой и кочаном капусты – излучающее непонятный красновато-бардовый цвет и пульсирующее, словно огромное сердце, вырванное из тела, начало подниматься наверх, рассеивая тьму на своём пути. Оно двигалось медленно и мучительно, словно каждый сантиметр давался ему с трудом, пытаясь вырваться. Что бы это ни было, теперь оно висело в нескольких метрах над головами волшебников, разбивая каменный потолок, откуда падали целые глыбы, оставлявшие в полу глубокие тёмные выбоины. Но несмотря на все свои потуги, окончательно освободиться оно не могло. Эльза видела, как пол – там, где покоилось светящееся нечто – дрожит, словно что-то рвалось из-под него наружу. Наконец пол оказался вскрыт, камни полетели во все стороны и уж точно сбили бы Эльзу с ног, если бы Грей не успел сколдовать щит. И, хотя щит раскололся через несколько секунд после столкновения, Эльза осталась цела.       В воздух взметнулся густой столб пыли, а в следующее мгновение он, подхваченный бешеным потоком ветра, бросился в сторону магов, заставив их зайтись в кашле. Грей чувствовал, что задыхается, что ему срочно надо глотнуть воздуха, но тут его накрыла волна острой боли, ударившей точно в солнечное сплетение и ещё долю секунды въедавшаяся в тело. Было ощущение, словно великан с силой сжал его в своей гигантской лапище, и теперь все его внутренние органы отъехали в теле куда-то не туда, в том числе и в сторону горла. С неимоверной силой и на чудовищной скорости его швырнуло в стену. Глазницы стали слишком тесными для глаз, череп – для мозга, позвоночник вроде как вынули и поколотили, небрежно вшив его обратно в спину, слух напрочь отказал. Всё тело ныло и кричало, каждую клеточку словно избили молотком. Он медленно сполз по стене, пересчитав все выпуклости и шероховатости, отметив каждую неровной полосой крови. Не видя ничего, кроме темноты, Грей тонул в боли до тех пор, пока вовсе не перестал чувствовать.       Эльза в ужасе проводила глазами безвольное тело Грея, летевшее в стену, как пушечный снаряд. Она хотела закричать, но не смогла. Броситься ему на помощь у неё тоже не получилось – стоило ей сделать шаг, как прямо перед её носом возник огромный валун, отделившийся, очевидно, от раздираемого потолка. Скарлетт ничего не оставалось, кроме как в последний раз взглянуть на исчезающее во тьме нечто. Теперь девушка совершенно ясно осознавала, что то, что отправило Грея обнимать воздух, было корнями. Огромными, толстыми, мощными, извивающимися корнями. Корнями чего, было не так важно. Тем более, что очень скоро оно окончательно исчезло в потолке, оставив там огромную зияющую дыру, сквозь которую лился приглушённый свет. Это был солнечный свет. Что бы это ни было, оно выбралось на поверхность.       Времени у них не было. То, что раньше удерживало массивный потолок, разъезжалось, расползалось и рушилось, и, чтобы не оказаться погребёнными заживо, им следовало поторопиться.       Петляя между намертво вбитыми в пол глыбами, Эльза наконец добежала до Грея. Он лежал на земле лицом в низ, а его крепкая спина превратилась в одно сплошное кровавое месиво. Конечно, могло быть и хуже, потому что глубоких ран у него не было, однако без всего этого они прекрасно могли бы обойтись. Когда Эльза его перевернула, он был без сознания, но дышал, тихонько постанывая и поскуливая от боли.       – Грей.       Никакой реакции.       Эльза закусила губу. Стены дребезжали.       – Грей, пожалуйста.       Он не отвечал.       Эльза проглотила комок, попрекая себя в бессилии. Вот если бы рядом оказалась Венди...       – Грей, вставай, прошу тебя, – сказала она громче. Он простонал что-то неразборчивое, и веки задрожали, но секундой позже вновь омертвели.       То место, где раньше стояло нечто, уже было не разглядеть. Это было месиво из пыли, каменной крошки, земли и огромных чёрных сталагмитов, засевших в надтреснутом, вывороченном полу.       Эльза подумала про Сильвера, и ей стало невыносимо.       – Грей, нам нужно найти дядю, Венди и остальных, – говорила она, изо всех стараясь сделать так, чтобы голос не дрожал. – Мы должны вернуться домой, в гильдию. В Хвост Феи.       Десять секунд, показавшиеся Эльзе вечность, Грею потребовалось на то, чтобы заставить веки приподняться. Голова у него гудела, говорить, смотреть, слышать было больно, но он приподнялся, хотя ни ноги, ни руки его не слушались. Он сглотнул, что вызвало во всём избитом теле бурный протест, но Грей понадеялся, что оно потерпит до вечера, если только он уже не настал.       С помощью Эльзы он поднялся на ноги, всё ещё качаясь. Он опирался на её плечо, и этот жест вызвал в обоих тёплое ощущение ностальгии. Они стояли посреди рушащейся комнаты и смотрели наверх – туда, где простирался их единственный путь на свободу.       – Что будем делать? – спросила Эльза скорее у себя, чем у Грея. На самом деле, она и близко не представляла, что тут можно поделать – если только у них тотчас же не вырастут крылья и они не улетят прочь.       – Э... Эльза... – прокряхтел Грей глухо. – Отпусти меня на секунду.       – О чём ты? – быстро возразила Эльза. – Ты еле на ногах стоишь.       – Я вытащу нас отсюда.       Эльза колебалась.       – Ну же.       Она осторожно взяла его запястье и медленно, выверенными движениями, опустила со своего плеча. С минуту Грей боролся с приступом тошноты и бесконечной пляской пространства, его окружающего, сжал руку в кулак и накрыл его другой ладонью. Ещё раз сглотнул и выдохнул:       – Ледяная тропа.       Их подхватил непонятно откуда взявшийся вихрь, обнявший их приятным холодком за талии, как шаловливый словоохотливый старик приобнимает хихикающих дамочек за коктейлем. Они неумолимо летели вверх, а падающие им навстречу камни вдруг оказывались с другой стороны – ледяная тропа петляла, извивалась и выгибалась, но продолжала неуклонно двигаться к дыре в потолке, пока наконец не достигла её, а затем и миновала. Только теперь Эльза позволила себе вздохнуть с облегчением.       Холодный бодрящий воздух обнимал разгорячённое влажное лицо Грея своими мягкими живительными ладонями, постепенно дышать становилось легче, а шум, стоявший в ушах сплошной грохочущей стеной, мало-помалу стихал и уступал место ласковому свисту встречного ветра. Было в этом что-то сродни пению птиц или шуму волн, накатывающих на берег своими огромными порывистыми лапами, что-то такое изумительно простое и одновременно невероятно заковыристое; пахло пожухлой травой и холодом – если только холод способен пахнуть... Но было и что-то ещё, что-то, отчего вся красота рассеивалась и обращалась в ничто, как облако пара, который разгоняют рукой.       На одно мгновение – на одно безумное мгновение – Грею показалось, что он слышал крик Люси.

***

      Всё шло совершенно не так, как планировалось.       И Найтонмэйр был вынужден признать, что повёл себя чересчур самоуверенно и недальновидно, позволив себе недооценить волшебников. Более того, из своего глупого, столь часто служившего ему недобрую службу честолюбия он предпочёл не думать о возможных досадных случайностях, лелея иллюзию безоговорочной блестящей – заранее предрешённой – победы. И вот теперь его воздушный замок, столь нежно им взращенный и воспаривший исключительно благодаря огромным мощным крыльям амбиций, стремительно терял высоту. Это пока сложно было назвать падением, но если произойдёт ещё хоть что-нибудь, что не должно было произойти, он рухнет на землю и раздавит его, Найтонмэйра, и тогда они узнают, нет, они решат, что были правы...       Этого нельзя было допускать. Ведь это и было то, ради чего он затеял всё это. Утереть нос. Поставить на место. Показать, кто тут главный.       Ещё рано сдаваться. В конце концов, он ждал этого не один год, слишком много сил вложил, слишком много рисковал, чтобы теперь пришла эта кучка волшебничков и разрушила всё, что он с таким трудом создал. Найтонмэйр был гордым, но это была гордость мальчишки, который закуривает на людях папиросу и носит кожаную куртку на три размера больше, всего лишь желая казаться взрослым – Найтонмэйр был смышлёным и вздорным, а это гремучая смесь, особенно если ты демон. Найтонмэйр был безрассудным, но не был лишён духа авантюризма. Впервые за всю свою, безусловно, очень длинную жизнь, он поставил на кон всё, даже самого себя, своё существование.       Он был частью Адского Виноградника, а Адский Виноградник был частью его, они были единым целым. Сердце Виноградника билось в его груди, а собственное сердце Найтонмэйра (если только таковое существовало) пульсировало где-то внутри тела Виноградника. Это была взаимовыгодная договорённость, хороший бизнес. Только вот всё время приходится глотать эту дрянь. Найтонмэйр достал из-за пазухи свою пустую, продырявленную фляжку и брезгливо потряс ею над полом – на горлышке сверкнула одна-единственная капля, которая, впрочем, уже ничего не меняла.       Найтонмэйр быстро обернулся и посмотрел на купол из чар, защищающий самое важное, то, ради чего граф рискнул нарушить неписаные законы, соблюдаемые сотнями лет. Маленькая, жестяная коробочка, поблёскивающая на свету, такая обыкновенная, такая неприметная, она и пугала, и притягивала, и завораживала. Осторожно, медленно, так, словно любое неверное движение могло причинить им боль, граф стал снимать чары, слой за слоем. Они были похожи на прозрачные, тончайшие листы целлюлозы, Найтонмэйр аккуратно оттягивал кончик, затем, подёргав пальцами, дабы освободиться, принимался за следующий, пока наконец коробочка не освободилась.       Нежно, как только что вылупившегося птенчика, он взял её в руку и неожиданно для себя расхохотался.       Время теперь работало против него. Но это не имело значения. Найтонмэйр больше не кланялся ни времени, ни Бесконечности, ни своему Создателю.       Всемогущему. Бессмертному. Великому.       Зерефу.