Со временем становится легче

Have you heard, Have you tried to understand? It's all right It gets easier with time Услышала ли ты, Попыталась ли понять? Всё в порядке… Становится легче со временем… VAST — One more day

      В комнате было темно и тихо, только тиканье маленьких часов на прикроватной тумбочке и неровное глубокое дыхание нарушали застывшее безмолвие. Спящая девушка лежала неподвижно, изредка ворочаясь, сминая простынь в кулак, хмуря брови и прикусывая губы, но лишь затем, чтобы после перевернуться на другой бок и расслабиться. Сквозь приоткрытое окно в спальню, крадучись, пробирался ветерок, принося с собой в душное помещение ночную прохладу и свежесть недавнего дождя. Легкая сырость постепенно вытесняла застоялый горячий воздух и настойчиво тянулась к оголенным острым плечам и рукам, подрагивающим поверх одеяла. Едва лишь свежее дуновение коснулось смуглой кожи, как та в ответ незамедлительно покрылась мурашками. Девушка недовольно хмыкнула и попыталась нащупать случайно отброшенное во сне одеяло, но, так и не сумев этого сделать, лишь свернулась калачиком и крепче прижала к себе подушку.       Человек, в тусклом свете окна казавшийся лишь черным силуэтом, осторожно, не дыша, чтобы ненароком не разбудить спящую, поддел угол сползшего на пол одеяла и аккуратно накинул его на девушку, подвернув края и укрывая еще и некстати вынырнувшие сбоку смуглые пятки. С минуту он молча постоял около кровати, с грустью и какой-то непонятной тоской глядя на короткие темные волосы и лицо, казавшееся таким умиротворённым, таким спокойным, таким…. Он сам бы не смог точно сказать, что он видел в ее лице в этот момент, что он видел в нем все это время. Он даже вряд ли бы ответил, что видит, заглядывая в зеркало. Все вроде бы и просто, и сложно. Словно длиннющая нить Ариадны, призванная вывести из лабиринта, вдруг выпала из неосторожных рук и образовала на полу узор еще более путаный, чем сам лабиринт. Парень лишь мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и печально усмехнулся, отходя к окну и усаживаясь на подоконник. Но стоило лишь ему примоститься на деревянную перекладину, как та предательски скрипнула, разрывая тишину похлеще пожарной сирены. Парень чертыхнулся, а девушка подскочила на кровати, резко распахнув глаза.       Немая сцена длилась недолго. Она с застывшим взглядом и распахнутым ртом смотрела на него, он, замерев в нелепой позе, так и не усевшись до конца, смотрел на нее. Три, два, один…       — Это невозможно, — первой ожила девушка, чувствуя, как ноги наливаются свинцом, а пальцы начинают нервно подрагивать. Ну и пусть, лишь бы голос не дрожал, а пальцев в темноте не видно. — Тебя не может здесь быть.       — И, тем не менее, — парень пожал плечами и несколько скованно развел руки, мол, сама видишь, где я.       — Но ты умер, ты умер, — продолжала стоять на своем девушка. — Тебя убили прямо на моих глазах. Да тебе голову снесли!       — И это было крайне неприятно, хочу я тебе сказать. Шею до сих пор ломит.       Он все-таки уселся как следует, закинув одну ногу в тяжелом ботинке прямо на белый подоконник, и сложил руки на груди, словно приготовился к серьезной словесной обороне. Давно привыкшие к темноте глаза с любопытством и даже неким удовлетворением изучали изумление, перемешанное с испугом и непониманием на миниатюрном точеном лице. Он старательно изображал отстраненность, но в душе ликовал от произведенного эффекта. Хотя, какая тут отстраненность. Он сидит у нее в спальне и делает вид, что ему все равно, он просто в три часа ночи неподалеку шел в библиотеку. С тем же успехом он может изображать девственницу в борделе. Парень не смог сдержать усмешки от собственных ассоциаций.       — Что смешного? — тут же ощетинилась девушка, пятясь назад и вставая на пол. Босые пятки мгновенно заныли от холодного прикосновения ламината.       — Ничего, — все еще сжимая губы, замотал головой парень, — во всем этом нет совершенно ничего смешного.       И он действительно не находил в сложившейся ситуации ни одного повода для шутки. Она стояла перед ним такая хрупкая, замерзшая, напуганная, но как обычно не подавала виду. Слишком гордая, слишком сильная, через чур правильная. Нельзя быть такой правильной в реальности, где у каждого протагониста двойные стандарты и руки по локоть в крови, а таких вот святых простофиль полтора человека на весь город, да и тех ежедневно проверяют на прочность. Это никогда не станет смешным. Скорее ее надо бы пожалеть, хотя голову из них двоих оторвали именно ему. Да, это не смешно, но ирония налицо.       — Зачем ты пришел? — внимательные глаза с прищуром смотрели в его сторону, исследуя каждый миллиметр ненавистного лица как под микроскопом, пытаясь понять, где же тут подвох и что делать дальше. Куда бежать, чем защищаться, что сказать? И что не сказать?       — Я… — начал было парень, но вдруг замолчал, пытаясь сформулировать мысль. В его голове все вопросы звучали стройно и слаженно, но стоило им только устремиться из мозга к языку, как слова спутались и стали казаться нелепейшими из возможных сочетаний букв. Залегшая между бровей складка давала понять, что задумался он всерьез. — Бонни, я… Я просто хотел узнать, могло ли все быть по-другому?       — По-другому — это как? — опешила Бонни, не ожидавшая такого поворота. Кай и философские разговоры? Увольте. Уж лучше бы она вовсе не просыпалась.       — Ну, ты бы дала мне шанс, не бросила в тысяча девятьсот третьем, а колдующие мутанты с клыками не высосали бы из меня человечность Люка вместе с литрами моей крови и остатками адекватности. Ты бы со временем смогла разговаривать со мной, не давясь от отвращения, а я бы перестал по ночам просыпаться от кошмаров, не свихнулся окончательно и не убил бы кучу людей. Это могло бы быть? Чисто гипотетически?       — Чисто гипотетически, — эхом повторила Бонни, пытаясь осознать весь смысл сказанных им слов. Чисто гипотетически, в другой вселенной, в другое время и с другими людьми. Да, наверное, могло быть и такое. — Ты бы ловил ртом снежинки где-нибудь в Канаде, а я купалась бы в теплом Карибском море. Мы бы все-таки поделили этот мир пополам.       Кай лишь закрыл глаза и откинул голову, прислонившись затылком к стене. За окном проехала одинокая машина, урчанием мотора аккомпанируя барахлящему сердцу. Ее слова не успокоили, а лишь туже затянули узел из кишок и прочего ливера, заставляя болезненно сморщиться и как-то ссутулиться, лишь бы не тянуть эту странную органическую конструкцию в стороны, делая еще больнее. От внимательного взгляда Бонни не ускользнули эти мелочи. Она больше не стояла в позе бегуна на старте в ожидании выстрела, беседа неожиданно для нее самой оказалась не то чтобы интересной, скорее неожиданной и важной, из разряда тех важных бесед, которые иногда ведешь лишь с самим собой, не произнося вслух ни слова из страха придать им реальную силу. А что было бы, если? Вопрос-паразит, на который нельзя дать правильного ответа. История не знает сослагательного наклонения. А вот сердце знает, совесть знает, разум знает. И от них, в отличие от истории, не уйдешь, просто хлопнув дверью.       — Я все сделала правильно, — гордо вздернув подбородок, выдала она, словно щит складывая руки на груди.       Кай устало и печально посмотрел в ее сторону.       — Рад, что ты сама в это веришь.       — Ты убил много людей.       — Больше, чем Деймон? Или потрошитель Стефан, или Елена, или любой другой в этом городе? Скажи, как вы определяете, кто именно заслуживает второго шанса?       Бонни не нашлась, что на это ответить. Точнее, ответ-то она знала, но вслух его озвучить не решилась. Кай лишь чуть слышно прицыкнул языком, мол, так я и знал.       — Знаешь, — после минутного молчания тишину вновь разрезал звук его голоса, — если бы ты только могла вскрыть мою черепную коробку и заглянуть внутрь моей головы! — для наглядности Кай постучал пальцем по виску, — не думаю, что тебе понравилось бы то, что ты там увидела, но это невероятно интересно. Мозг психопата изнутри. Целый неведомый мир, состоящий из убийств и издевательств. Ты же так наверняка себе это представляешь? Море крови, в котором плавают ваши изуродованные тела. Но нет. Удивительно даже для меня, но нет. Там пусто, Бонни, как в чертовом космическом вакууме, как в гребанной Сахаре, тонны песка и больше ничего! Мне не нужна жалость, я не прошу сострадания, но я хочу, чтобы ты знала — я внутри пуст, как дефектный киндер-сюрприз. Оболочка есть, а игрушку внутрь не положили. Считай это заводским браком.       В порыве нахлынувших эмоций он спрыгнул с подоконника, в два шага выйдя на центр комнаты, а Бонни в ответ только сильнее стиснула себя руками, продолжая стоять в короткой пижаме и босая на холодном полу, желая закутаться во что-нибудь огромное и теплое как в доспехи и укрыться там с головой. Она не понимала, почему не может достойно ему ответить, почему молчит как напуганная маленькая девчонка, почему просто не заткнет ему рот и не выставит за дверь. Приходилось стоять и слушать. А Кай все не унимался.       — Я тот, кто я есть, жалею ли я об этом или радуюсь, это уже не важно. Еще в детстве мне объяснили, что я неправильный ребенок, из которого должен вырасти неправильный человек, и я сделал в точности, как мне сказали, других инструкций я не получал. Нет-нет, — Кай позёрски замотал головой, приближаясь к Бонни еще на шаг, — я ни в коем случае не делаю из себя жертву обстоятельств. Бедный маленький мальчик, которого не любила семья. Слишком жалкая позиция, оправдание для слабака. Решения я всегда принимал осознанно, так же, как и совершал все свои поступки, и я был готов встретиться с их последствиями.       — И к чему ты мне все это рассказываешь? — нахмурилась Бонни, — нельзя ли ближе к сути?       — Да просто вы, ребята, для меня загадка, — всплеснул руками Кай, — ваша политика двойных стандартов меня натурально наизнанку выворачивает! Неужели так сложно называть вещи своими именами? Если вы считаете убийц недостойными жизни, то почему сами до сих пор топчете эту землю? Зачем поете про дружбу, правду и справедливость, которые якобы защищаете, если на самом деле действуете в своих интересах? Почему нельзя просто признать, мол, мне захотелось, и я сделал. Мне было нужно, а остальное не ваше дело. Перед кем вам так жизненно необходимо выставляться героями? Не перед самими ли собой, чтобы, наконец, перестать задыхаться от этой нестерпимой трупной вони, что шлейфом тянется за каждым из вас?       — Как будто за тобой она не тянется! — фыркнула Бонни, понимая, что аргумент из разряда «дурак — сам дурак» вряд ли принесет ей победу в споре.       — Еще как тянется, — согласно кивнул Кай, — вот только я от нее не задыхаюсь, меня она не душит, я честен с самим собой. Психопат, убийца и честный человек, вот такие нелепицы бывают в жизни.       — Слушай, если ты пришел читать нотации, то убирайся к черту! — не выдержала, наконец, девушка, с трудом проталкивая в желудок застрявший в горле комок из обиды и горького осознания правоты мертвого психопата. Он не может быть прав, только не он, она не позволит тут издеваться над собой! Еще ее маньяки морали не учили!       Кай на секунду замолк, внимательно изучая ее пылающее праведным гневом лицо, а затем вдруг шумно выдохнул, отстранился и стал тем прежним задумчивым парнем, глядящим в окно. Тихим и непонятным. Непонятным настолько, что это даже пугало. Бонни невольно поежилась. Когда он отчитывал ее, как школьницу, за прегрешения всей их честной компании, то был похож на того знакомого ей привычного социопата, с которым она знала, как себя вести, что отвечать, как ненавидеть. Он не лез ей в душу, не задавал пространных вопросов и не заставлял даже на секунду представить мир без всего этого хаоса. Что было бы, если? Да ничего не было бы! Никакого «если» нет и быть не может. Все сделано так, как сделано, без обратной перемотки и запасных дублей, и совершено неважно, что она сама об этом думает.       — Я хочу извиниться, — раздался вдруг тихий голос со стороны окна.       Бонни, опешив, уставилась на Кая. Нет, это уже перебор.       — Я не должен был бросать тебя в девяносто четвертом. Так же, как не должен был стрелять в тебя из арбалета и ударять ножом.       — Ты уже извинялся.       — Значит, извинюсь еще раз, чтобы ты не думала, что с тех пор что-то изменилось.       — С тех пор изменилось очень многое, — мрачно протянула Бонни.       — С тех пор случилось многое, — поправил ее Кай, —, но мои извинения были искренними. Просто я умудрился сломать тебя настолько, что ты не придумала ничего лучше, как начать ломать меня в ответ. А я натура хрупкая, треснул сразу же, тут никакой Люк в качестве суперклея не помог бы. Вот только срослись мы оба криво, хоть твой случай, в отличие от моего, и не был клиническим.       Слова звучали все тише и тише, и только металлический скрежет, эхом следовавший за каждым срывающимся с губ звуком, выдавал и нервные напряженные мышцы, и сковавшие горло горечь и сожаление, а в серых глазах плескалась неуемная тоска.       — Где мы свернули не туда, Бонни? — вопрос стеклянным шаром повис в воздухе и, не получив ответа, рухнул прямо посреди комнаты, разлетевшись на тысячи осколков. — А ведь у нас был шанс выйти по дороге из желтого кирпича прямо к изумрудному городу.       — Тогда тебе стоило бы попросить у Гудвина сердце, — усмехнулась Бонни, машинально покусывая ноготь на большом пальце правой руки. — А мне мозги, чтоб в следующий раз сообразила вовремя свалить подальше от всего этого дурдома.       Кай в ответ глухо засмеялся, пряча лицо в ладонях. Их диалог стал напоминать ему перестрелку двух солдат, прошедших тысячу войн и слишком уставших от всего происходящего. Вроде и ранить хочешь, и убить было бы неплохо, но уже даже не целишься толком, лишь ждешь, когда уже все, наконец, закончится. Может, стоило выкинуть белый флаг, пока не стало слишком поздно?       — Почему ты продолжаешь меня мучить? Почему приходишь и ешь мой мозг чайной ложечкой, словно долбаная реинкарнация Ганнибала Лектера? Оставь меня в покое, — Бонни задумалась и добавила вымученное — пожалуйста.       Половицы скрипнули под подошвами тяжелых ботинок, занавески колыхнулись от едва уловимого касания руки, и уже через мгновение большие горячие ладони обнимали ее за озябшие плечи, а его лоб упирался ей в затылок. От него веяло теплом, и Бонни невольно сделала шаг назад в нелепой и неуместной попытке согреться.       — Я бы и рад, но не могу, — Кай звучал словно из другой вселенной, глухо и сразу со всех сторон, обволакивая и занимая собой все пространство комнаты, заставляя кожу покрываться мурашками и вздрагивать от чего-то непонятного и такого очевидного. — Мы слишком крепко связаны. Ненавистью, интересом, местью, болью, обидой, флиртом, желанием, виной и еще тысячью других эмоций. Все, что с нами происходило, все, что мы друг с другом делали, оставило в каждом из нас слишком глубокий след, проволокой прикручивая меня к тебе. Я хочу уйти, но не уйду, я всегда буду возвращаться к тебе. Чтобы убить или в очередной раз извиниться — уже не важно, но во всем, что я делал после девяносто четвертого, была ты, нравится мне это или нет.       — Месть не порождает ничего, кроме мести, — неожиданно для самой себя прошептала Бонни, закрывая глаза, — ненависть рождает лишь ненависть. Я заразилась ей от тебя.       — Тебе стало легче после того, как ты оставила меня в той вечной зиме? — по-прежнему держа ее за плечи, спросил Кай.       — Да, определенно, но я ни на минуту не переставала бояться. Сколько можно прожить в таком страхе?       — Долго, очень долго… — хрипло протянул Кай, прежде чем поцеловать ее в висок, обжигая кожу горячим дыханием.       Бонни вздрогнула и рывком села на кровати. Пустая темная комната, тишина, маленькие тикающие часы на прикроватной тумбочке и больше ничего. Чуть подрагивающими руками Бонни подтянула сползшее на пол одеяло, закуталась в него как в кокон и села на кровати, прижавшись спиной к стене поверх подушки. Сна больше не было ни в одном глазу, и у нее впереди была целая ночь, чтобы понять, как теперь спокойно засыпать, если твоя совесть решила вдруг нацепить личину твоего главного кошмара и начать выть от тоски на луну, да и на солнце в придачу. Тоски, до этого ей не знакомой, но внезапно ставшей такой родной, словно заботливо вскормленный домашний питомец. Тоски по несбывшемуся.

How are you? Are you ever coming back? I have changed And I've realized I was wrong Как ты? Вернёшься ли ты когда-нибудь? Я изменился И понял, что я был неправ.