Небесный шторм

Небо вздымается темно-серыми стальными волнами. Небо мятежно, волны его падают вниз, захлестывают с головой, целиком. Молнии разрезают это небо, короткие и яркие, как удар вакидзаси. Небо отвечает на эти удары разъяренным, полным гнева ревом, громом, что всегда слышен где-то в отдалении. Вокруг, посреди темных лесов, бушует шторм. Море на небе, море низвергается валом на землю. Он идет по размокшей грязи, по скользящей под ногами дороге. Медленно-медленно. Тихо-тихо смеясь над этим штормом. Небо сваливается своими ледяными водными потоками прямо на него. Глупость какая. Там впереди – ничего. Там впереди – только глубже станет это море, и поглотит его целиком. Захлестнет своими волнами. На самом деле, не бессмертен же он. В такую же грязь, в расплавленную, растоптанную землю падали тогда белые цветы на небесно-голубом фоне. Белые, чистейшие. Он видел это, видел и смеялся над теми, кто присягал ему на верность. Всегда, всегда этот страх, это плохо скрываемое опасение. Князь Нобунага казался им даже менее опасным. Более… логичным и предсказуемым? Или просто считали они, что он-то победит? Что господин над их господином имеет большее величие? А может, просто заплатил им монетой звончее, пригрозил клинком страшнее – вот и все. Люди не любили генерала Акечи, люди боялись. Они знали, что бросит их ради красивого хода, ради большой победы, ради больной своей идеи – бросит, в самое пекло швырнет. Сам войдя туда первым, не раздумывая, звонко смеясь. И шли они, за красивыми страстными речами, за безумным блеском в глазах. И уходили, и бросали нежные китайские колокольчики в сырую страшную землю, не выдержав. При первой возможности, при первом послаблении. Чертов демон войдет туда первым – потому что господин Акечи – не человек вовсе. Они – не пойдут за ним. Не пошли, остались под воротами храма. От них не было бы пользы – только глупые крики ужаса. Правильно. Все случилось, как должно. Он исполнил свою невозможную мечту. Он все сделал, все предусмотрел… зрители разошлись... дальше им было бы скучно смотреть на багрово-алый занавес, на алый плащ поверженного божества. Очередная мутная волна небесного моря захлестывает его с головой. Мицухиде тихо смеется, и так же медленно, словно гайдзинская Смерть с косами, темной фигурой движется в распоротом молниями пространстве. *** Страшно, страшно! Гроза - ужасная. Она гремит, трещит, словно вражеские аркебузы. Она сверкает, ослепляя. Дождь тоже слепит, и почти ничего не видно. А вот как кто-нибудь бежит следом? А вот как там, впереди, убивают людей? Хидеаки не видел ни разу, как убивают. И сейчас он бежит, бежит долой с поля боя, где сверкают клинки, где страшные, с перекошенными лицами воины идут друг на друга... убивать! Он-то вырос в тихом отдаленном замке, окруженный кормилицами, слугами и невидимой, но теплой и сильной защитой и опекой господина Тоетоми. Он не знал войны, не хотел её видеть. Хотел бежать от неё, целыми днями любовно помешивая ложкой новое и свежее набэ. Приятное, теплое. С хрустящей морковью, приправленной пряностями рыбкой, ароматными золотистыми кружочками лука... И дымок от костра тоже теплый, уютный. Хидеаки промок насквозь. Неужели... он умрет тут, вот так? Наткнется на кого-то из этих страшных самураев, прямо на катану напорется - воин и не увидит его! Или убьет специально. Это будет кто-нибудь ужасный и жестокий. Как господин Исида, с громким голосом, резкими жестами, сам похожий на свой меч. Такой же твердый, неумолимый. Он будет кричать в ярости, пинать его ногами по заплечному котелку, катать по земле, разражаясь бранью. И зарежет в конце! Мицунари-сан только грозит, как вспорет наместнику живот и швырнет в котел его внутренности. А этот, незнакомый воин... вдруг он сделает это сразу, без угроз? Или он будет как господин Токугава? Разговаривать мягко, спокойно. А потом оставить, отвернуться с сожалением. Иэясу был даже младше Кинго, когда уже управлял собственной армией и участвовал в сражениях. Он - сильный, опытный воин. Подающий большие надежды в политике. Он говорил что-то... об узах, объединении земель. А потом отворачивался, не скрывая жалости и презрения. Хидеаки бежал вперед, пытаясь тихо напевать песенку. Вроде колыбельной. Тихо-тихо. Так, чтобы не было слышно. Так вроде бы не слишком страшно... пока... он вздрогнул и закричал, тут же поскользнувшись и рухнув на мокрую землю. Человек шел прямо на него. Высокий и худой, он брел, зловеще покачиваясь на ходу. А за спиной у него было две косы, он то нес их осторожно, то ронял остриями в землю, неслышно шепча что-то. Он был... может, не человеком вовсе? Точно! Вот он стоял, освещенный вспышкой молнии, а вот исчез! Вдруг это ёкай, ужасный они, что бродит по лесу в поисках жертвы? Или просто мононоке, дух, покинувший поле битвы? Давно-давно, еще в прошлых сражениях... Кинго почти что вжался в землю. Фигура двигалась молча, таща страшное свое оружие. - Простите меня!!! - мальчишка запищал громко и жалобно, откатываясь в сторону. - Простите, простите, простите!!! - он закрывал голову руками. С Мицунари такое всегда срабатывало - он с досадой плевал прямо на котелок, с силой пинал и уходил, злобно ругаясь. Ёкай остановился, явно прислушиваясь. Он наклонил голову, безмолвно ожидая продолжения. А может... это вовсе не демон? Может, человек ранен и ему нужна помощь? Стал бы здоровый воин идти вот так вот, пошатываясь? Стал бы вышедший из могилы мертвец слушать его голос? Кинго собирает все свое мужество и залпом выдает: - Я... я потерялся тут... а вы... кто вы такой? Человек на этих словах пошатывается, словно собираясь упасть. Но вместо этого делает следующий шаг - довольно твердо. - Я... *** Какое маленькое, какое нелепое создание. Он что, не видит?... Что-то спрашивает. Пухленький, маленький. Только что забавно переваливался на ходу - теперь лежит в луже, пища что-то... что он? Простить? Его? За что бы это? Он не помнит... его. Спрашивает... впервые за эти дни он слышит голос, человеческий голос. Кто... кто я, спрашивает это маленькое создание? Убить его - было бы глупостью. Было бы неинтересно. Судя по всему, он умрет так же - тихо попискивая, бормоча свои извинения. Даже немного неприятно. Кто?... когда море вот так падает на землю, на изумрудные листья. Когда только алый плащ его перед глазами. Алая кровь. Белые колокольчики, тихие-тихие песни. Ведь тогда, во времена его скитаний, он подался в священнослужители и для вида выполнял все эти обряды. Когда он стал еще ближе Тьме, он ступал во Тьму, она брала его протянутые руки в свои, она касалась его плеч, она ткала тончайшие нити вокруг и внутри его прекрасных Сакурамаи... тогда - он был почти счастлив, тогда - ни о чем не жалел, замирая от душащего его восторга, от покоя и Тишины. У него было еще имя для этого. *** - Я... - Кинго видит теперь освещенное грозой лицо человека. Тот серьезно задумывается, словно вспоминая что-то. - Мое имя - Тенкай... - чуть удивленно, будто сам позабыл или придумал его только что. Голос у него оказывается тихим, низким и мягким. Он смотрит прямо на мальчика, внимательно и спокойно. - Вы... не станете убивать меня? - Кинго напрягся. Это - последнее. - Нет... я ведь монах. Мне нельзя убивать - человек серьезен и говорит так же мягко, успокаивающе. Кинго делает пару шагов в его сторону. - Вы не ранены? - он наклоняет голову. - Я?.. мне кажется, уже нет. - Тенкай плавно покачивается, глядя куда-то в сторону и вверх, словно сам не уверен в том, что говорит. - О, вы тоже бежали от войны? Вы тоже боитесь и не хотите? - Что-то вроде того. - монах на все вопросы отвечает уклончиво. - Вы не знаете, где мы вообще? Я... сражение было вон в той стороне... а мой дом... - Хидеаки неопределенно машет рукой по сторонам. - А где ваш дом? - О, я странствующий монах. У меня уже очень давно нет дома. - Тенкай говорит это с почти неподдельной печалью в голосе. - Ну, вы могли бы зайти в гости ко мне... если я найду свой дом... - пухлая мордашка мальчишки расплывается в улыбке. - Ой, я же не представился! Кобаякава Хидеаки. Я... Хидееши-сама отправил меня править провинцией в отдалении. В замке Воронов. Там почти нет войны, там тихо, хорошо и уютно... - Тогда я знаю, где это. В своих странствиях мне приходилось набредать на ваш замок. Тогда он был совсем пустынным местом... О великий Будда! Он не кричит на него. Разговаривает с ним, как с равным. А сам монах, причем явно из хорошего рода, судя по правильности его речи. Даже Мицунари-сан выражался куда проще... И не пытается побить его, не злится... - Я думаю, стоит найти для начала ваших людей. У вас ведь был лагерь неподалеку? - Там! - Кинго машет рукой влево. Но, там может быть уже сражение! - Вы разбили лагерь там, где может быть сражение? - к удивлению Кинго, из уст Тенкая это звучало как "ну что же, бывает". Он не ругался, не возмущался и не насмехался над отсутствием у наместника хоть каких-то военных талантов. - Ну что же, сражение может придти куда угодно будет ему, в конце концов. - монах кивнул, скорее сам себе. Кинго сам не заметил, как они вышли к лагерю. Будь он немного более наблюдательным, он смог бы заметить, как рассматривает священнослужитель примятую траву, как вслушивается в то, что происходит вдали. Как безошибочно угадывает, где шли солдаты, где - ехала конница. По правде говоря, Тенкай сам не замечал этого, до того, как встретил тут живого человека. Не обращал внимания, уходя мыслями слишком далеко... - Вы... вы могли бы остаться... на время... говорят, монахи знают очень много разных историй и сказаний. - Даже слишком много. - Тенкай смотрит на Кинго совершенно серьезно. - Я расскажу вам часть из них. - О, это было бы замечательно! Только не слишком страшные, чтобы я не пугался! Без всяких там демонов, я этого боюсь... Монах тихо рассмеялся, стоя ровно и прямо. Странное оружие его казалось зловещим, виднеясь изогнутым силуэтом на фоне сумеречного неба. - Я постараюсь. Сакурамаи так же тихо, издевательски усмехались.