Общая ошибка

Это странное, двоякое чувство, когда ты ощущаешь тихое дыхание Смерти. Она щекочет шею, как кошка кончиком хвоста, или очаровательная девица, которая прижимается к твоей спине. И в этот момент осознаёшь, что смерть сейчас — не очень-то и плохо, ведь дома у тебя нет даже кошки. А что будет, если и от дома останутся лишь руины? Но ещё хуже ощущать, что в этом есть доля твоей вины. Физически ощущается отчаяние Стюарта. Хочется сочувствовать ему, переживать происходящее так же, как он, как те, кто пошёл следом на верную смерть. Но разве можно было предугадать это? Война слишком жестока и непредсказуема. Они взяли в руки карты. Проиграли. Мысли и переживания резко оборвало отвратительное чувство. Ощущение, как раскалённый металл входит в тело, прорывая ткань мундира и кожу, как тонкую бумагу. Сил, чтобы удержаться в седле уже нет. Тяжёлый туман охватывает сознание. Последнее, что ему следует сделать — попросить прощения у Альберта. Дурак. Просто дурной британец. Это обещание вернуть Джоуи… Кто ещё из них наивный подросток? Звуки выстрелов доносились, как из-за какой-то плотной ткани. Как в детстве. Кажется, тогда девчонка, живущая по соседству, постоянно прибегала ни свет ни заря, ловко забиралась через окно в его комнату и, ещё настойчивее, чем родная мать, старательно будила. — Джим! Джим! Немедленно проснись! Ну же! Джеймс Николс! Не заставляй меня… — Да ну тебя, Лиззи, будто бы от того, что я сейчас не встану, наступит конец света, — лохматая голова всё-таки выглядывает из-под одеяла. Лиззи сидит на стуле, обхватив колени ногами. Такая худая, словно щепка, маленькая, как котёнок, с большими, просто невероятными голубыми глазами. Такими же, как это небо. Кто бы мог подумать, что в последний миг жизни будет вспоминаться эта шумная девчонка. Интересно, что с ней? Родители увезли её в Дублин. Кажется, они были чистыми ирландцами, а у Лиззи были светлые волосы. Такие длинные. Когда-то, в момент их последней встречи, Джим просил её никогда не подстригаться, чтобы посмотреть, какими они будут. И с тех пор они не виделись. А сейчас… На фоне этого безграничного неба. Капитан закрыл глаза. Сил не было. Слишком больно. Кажется, это конец. Чувство невероятной легкости, какая-то отдалённая, довольно приятная мелодия и ощущение полёта. Будто бы тело скользит в воздухе, но трудно сказать — куда именно. Но ощущается в этом полёте что-то странное. Он приятен, но… Подобно резкому порыву ветра в тихий, солнечный день, в голову ворвалась немецкая речь: — Er lebt? — голос довольно низко, спрашивает с таким ощущением, будто бы искренне надеется на отрицательный ответ. Спрашивает, жив ли? — Ja. Pulse ist. Er atmet, — более высокий голос, кажется, его обладатель идёт совсем рядом. Как это возможно? Почему? Ведь Смерть уже была совсем близко, но почему сейчас он слышит немецкую речь? Почему он жив? Джеймс сумел заставить себя открыть глаза. Тёмное небо, но количество звёзд просто сводило с ума. Кажется, только ради этого стоило жить. Но остальные погибли. Что за безумие?! Разве это возможно?! Джеймс резко поднялся на носилках, стиснув зубы от невероятной боли в плече. И моментально почувствовал, как виска коснулось обжигающе-холодное дуло, а «более высокий голос» на отвратительном английском выговорил: — Лежать, иначе будете совсем мёртв, — и сильная мужская рука легко уложила капитана обратно. Сейчас не осталось сил даже повернуть голову. — Воды… — собственный хрипящий голос показался просто отвратительным, как шипение змея, чьё логово под сырым камнем потревожили навязчивые детишки. И всё-таки всё та же рука довольно резко подняла его голову и, прямо на ходу, сунула ко рту флягу. Ах, как смешно, но на что он мог ещё рассчитывать? Вместо воды в сухое горло ворвалось, подобно ножу, отвратительное, горькое пойло. Желудок не желал выносить таких издевательств, потому выпивка застряла где-то в горле. От отвращения заслезились глаза. Лучше было бы просто умереть там, на поле боя, навсегда оставив своей последней думой прекрасный образ любезной подруги, а что оставалось сейчас? Лишь попытаться проглотить эту дрянь, что смешалась с рвотной желчью, от чего жажда стала только хуже. Пытаясь справиться с тошнотой, Джим всё-таки проглотил всю эту форменную отраву. Кажется, единственное, что было во всём этом мраке прекрасно — ночное небо. Оно манило, как единственное утешение. Может быть, он сейчас находится тут из-за того, что ещё должен жить? Незавершенные дела в этом мире… Всевышний хочет, чтобы он остался в этом мире. Зачем? — Ну, и куда тебе? Ты же девчонка, — Джим звонко рассмеялся, ловко, словно перо, взлетая на коня. Лиззи сердито скрестила руки на груди, после чего протянула: — Я не сяду на коня сзади! Я и сама могу ехать верхом, — она была такой смешной, когда сердилась. Эти гримасы ей совершенно не шли. Парень спустился обратно на землю. — Да ладно, не сердись, Лиз… Ну хочешь, поедешь верхом, но я поведу коня. Ты же знаешь… — Я знаю… — Элизабет грустно улыбнулась, отчего Джеймс растерялся. Девочка же совершенно неожиданно рассмеялась и схватила его за нос. — Глупый-глупый Джим! И так было всегда. Но именно эти детские воспоминания сейчас были такими приятными. Моментально уходил холод, заполнивший грудь. Боль чуть ослабла. Если Господь решил дать ему шанс пережить войну, даже будучи в плену, значит ли это, что когда-нибудь будет шанс вернуться обратно? И первым делом отыскать Лиззи. Долгое путешествие окончилось тем, что носилки поставили на землю в какой-то палатке. И, едва немецкая речь стихла, послышался знакомый голос. — Джим! Джим! — так тихо, никогда прежде Стюарт не был таким тихим. Даже смешно стало. И пускай сил было мало, но Николс не сумел справиться с желанием смеяться, на что майор моментально фыркнул. — Жив. — Был бы мёртв, не смог бы насладиться моментом, когда ты так шепчешь, — и непонятно было — откуда столько юмора в один момент. Но ощущение того, что рядом хоть кто-то знакомый, придало какую-то лёгкость. — У тебя есть вода? Джим сумел приподняться, опираясь на левую руку — так боли было меньше. Мужчина посмотрел на своего товарища. Да, действительно странная картина. Стюарт был избит. Левый глаз закрыт из-за яркого синяка, на правый стекает струя крови из рассечённой брови. Кровь из носа, с уголка губ, левая рука висит беспомощно, как тряпка. Николс похолодел от такой картины. Создавалось ощущение, что друга пытали — как минимум. — Есть, мало, но есть. Эти пьют какую-то невероятную дрянь. Компания алкоголиков, — презрительно фыркнул сквозь изрядно ощипанные усы Стюарт, протягивая Джиму фляжку. — Твоё здоровье, — мужчина слабо улыбнулся, приподнимая драгоценный сосуд, будто в тосте, после чего в несколько глотков осушил содержимое. Жить стало немного легче. Если можно сейчас говорить о лёгкой жизни. — Ты иногда слишком удивительный… Лучше ложись, не думаю, что нам будут оказывать помощь, если раны откроются. — Смерть бы стала сейчас лучшим избавлением… Я сильно плохо выгляжу? Наверное, увидели бы меня наши солдаты, разбежались бы… От твоего вида — так точно, — Николс слабо улыбнулся и вновь лёг на носилки. — Ты выглядишь, как ходячий труп, — Стюарт не разделял весёлости, даже по голосу это было понятно. — Пробито правое плечо, левое задето, сломана рука… — Всё, не продолжай… Тошно слушать… — Джим итак чувствовал, что ран слишком много. Переломы, наверное, из-за того, что упал с лошади… Странно было, что именно из-за коня он получил больше всего травм, ведь пулевые ранения только шутка, злая, но шутка, иначе он был бы мёртв. Как все те, с кем бок о бок шли в атаку, даже шуточную. Сердце сжалось от боли. Неужели это всё правда происходило? Будто бы кошмарный сон. Может быть, он сейчас правда проснётся, а за окном будет светить ласковое солнышко. Никакой войны, лишь приятные пейзажи родных мест. Да, даже пыльные улицы Лондона принесли бы больше радости, чем это место. Мысли о походах в другие страны, где их будут встречать, как героев. Всего лишь лёгкая тень тщеславия, а как он уже поплатился. Что тут делает человек, который не любит убивать? Джим сам не мог сказать — кому это нужно. Обезумевшим от жажды власти и влияния боссам? Только из-за них нужно отправлять людей на верную смерть? Мальчишек, у которых ещё и семей нет. Кому-то восемнадцать едва исполнилось, а они уже погибли. Стоило сложить голову вместо этих ребят. Ведь ему уже тридцать, Стюарту и того больше, два глупца. Молодые ребята могли вернуться героями, завести семьи, а они… Джейми даже кошку не мог завести, потому что за ней нужно было ухаживать. Как забавно. За своими усами он вполне мог приглядеть, но попадись ему в руки живое создание… Джим закрыл глаза. Вновь в голове послышался свист пуль. Джоуи… Холодно становилось от мысли о том, что могли сделать с животным. Кажется, после того, как он выпал из седла, конь помчался вперёд. Боже, лишь бы он выжил. Единственное существо, которое достойно жизни из тех, кто выжил в этом Аду. — Джейми, напомни мне, что если вернемся в Англию, нужно будет подарить Альберту нового коня… И уехать в Ирландию… — странно, что он и в такую минуту улыбался. Одинокая слеза скатилась с уголка закрытого глаза, скользнула к уху, потом сорвалась на ткань носилок. — Думаешь, Джоуи уже мертв? — Он — верховой конь… Немцам такие наверняка не нужны… Знаешь, это чувство намного хуже физической боли… — Какое чувство? — Невыполненное обещание… Я ведь даже не успел отправить Альберту письмо… И потерял его коня. — Это моя оши… — Нет. Это наша общая ошибка. Война — ошибка всего мира в целом…