О словах

Тихая осенняя ночь. Правда, осень еще ранняя и теплая. Легкий ветерок играет с листьями деревьев. Полная луна частично освещает Тибидохс. На пол в учительской падает тень. Тень женщины, стоящей на балконе. В свете луны её волосы переливаются всеми оттенками меди. От тонкой сигареты, находящейся в её руках, отходит горький запах. Взгляд учительницы устремлен в небо, но если взглянуть в ее глаза, можно с точностью заявить, что она никуда не смотрит. Ее взгляд бессмысленен, пуст. Может, это из-за усталости, а может, из-за обилия мыслей в голове. В любом случае, спроси у доцента сейчас, какая перед ней картина, она задумается, не сможет ответить сразу. Позади раздаются шаги, которые отвлекают учительницу от размышлений. - Что-то случилось, Меди? – теплый любимый голос. Сейчас бы обнять этого человека, прижаться к нему. Но этого никогда не будет. В конце концов, прошло уже три тысячи лет… - Все прекрасно, - голос Медузии обжигает холодом. Будь на месте академика кто-нибудь, непривычный к этому, он бы невольно поежился. Но за энное количество времени можно привыкнуть ко всему. А Горгонова в который раз замечает эту особенность академика: когда он чует, что человек находится не в лучшем расположении духа, он никогда не будет донимать его глупыми и никому не нужными «Привет» или «Добрый вечер». - Ну, раз так, не одолжишь сигаретку? Доцент Горгонова молча отдает пачку с сигаретами Сарданапалу. - Благодарю. Медузия кивает, а потом резко поворачивает голову и встречает взгляд академика, улыбку на его лице… - Мне пора, - её голос теряет прежнюю решимость и уверенность. И это, конечно, не укрывается от Черноморова. Но пока академик решает, что нужно сделать, Медузия разворачивается на каблуках и уходит с балкона. Стремительно, быстро. Кажется, что каждый её шаг одинакового размера, более того, точно отмерен линейкой до каждого миллиметра. И, наверное, шаги были бы ещё точнее и увереннее, если бы женщина хотела уйти. А потом - мимолетное касание, искра телепортации... Свет стал ярче, и это чувствуется даже с закрытыми глазами. Но женщина не может понять, в чём дело. Медузия осознает только одно: она не стоит, а сидит или даже полулежит на чём-то мягком. Резко открывает глаза – да, залитая светом комната, до боли знакомая комната. Прямо перед ней стол – уменьшенная копия футбольного поля, – а на нем клетка с волшебными книгами. - Академик, это вообще как называется? – оглядевшись, спрашивает Горгонова. Сарданапал ощущает, что сейчас она взорвётся от возмущения. Но одновременно он чувствует, что эта телепортация в какой-то степени оживляет и даже веселит доцента. - Что именно, Меди? – Сарданапал сидит на диване рядом с Медузией, которая безрезультатно пытается утихомирить волосы. Он совершенно спокоен, в отличие от Горгоновой. - Да всё!.. Как я оказалась здесь? Что было до того, как я очнулась? Да и, в конце концов, почему я здесь? – Медузия говорит на повышенных тонах, да еще и богато жестикулируя, а такого, как известно, часто не увидишь. Мужчине почему-то упорно кажется, что все её вопросы риторические и ответа не требуют. Он слушает Горгонову пару минут, особенно не вникая – чего только ни может наговорить возмущенная женщина! – а потом, задумчиво, говорит одну-единственную фразу, которая успокаивает его ученицу: -А на балконе ты вела себя по-другому, Меди. По крайней мере, спокойнее. Медузия ничего не отвечает, а лишь откидывается на спинку дивана. Несколько минут проходят в молчании, но не страшном и поглощающем, а в радостном и весёлом. Потом Горгонова, уже заметно успокоившись, спрашивает: - Так ты ответишь на мои вопросы? - С удовольствием. С чего начать? - Как я оказалась здесь? - Я телепортировался сюда вместе с тобой. - Что было перед тем, как я очнулась? - Ничего. Мы телепортировались, и ты сразу же открыла глаза и начала на меня кричать, - Сарданапал невольно улыбается, из-за этого Медузия смущается. - Хорошо, но почему я вообще здесь? - Если я отвечу, допрос закончится? – усмехается мужчина и, приблизившись лицом к лицу доцента, продолжает: - Потому что я так хочу. Сарданапал целует учительницу в носик, и женщина улыбается. - Еще скажи, что тебе не нравится здесь находиться, - академик ласково проводит рукой по щеке Медузии и тихо, почти шепотом добавляет: - А зачем сопротивлялась там, на балконе? Ведь ты прекрасно поняла, для чего я пришел туда. Вдруг лицо доцента изменяется до неузнаваемости. Сарданапал уже жалеет, что задал вопрос. Действительно, зачем? Ведь всё было так хорошо!.. - Однажды ты сказал мне, что тот, кто довольствуется малым, всегда в выгодных условиях; что человеку кажется: для счастья ему нужны А, В, С, а когда он их получает, он понимает, что ему нужно D, E и F. И так до бесконечности. А единственный выход, это объяснить себе, что и А, и В, и С не имеет абсолютно никакой ценности… - Запомнила? Меди, я уже много раз пожалел об этих словах, – Сарданапал грустно вздыхает. - А что, должна была забыть? - Нет, не должна. Но простить-то можно? Если да, то прости меня, - академик отводит взгляд, будто боится увидеть глаза Медузии. - Повторюсь, потом я много раз пожалел об этом, когда понял, что без тебя жить в любом случае не смогу. Доцент молча кивает и немного двигается в сторону, дабы посмотреть в глаза мужчине. Этот её жест Сарданапал, видимо, понимает по-своему (а может, ему просто надоедает ждать), ибо в следующее мгновение он вплотную приближается к доценту и касается губами её губ. Медузия сначала замирает, но потом отвечает на поцелуй. А луна в небе по-прежнему освещает Тибидохс и будто любуется на двух влюбленных - а с этого дня и счастливых - людей.