В мире, где нет места для тебя

      Клаус не появлялся больше недели: не заходил в бар, не звонил и не оставил ни одного сообщения. Камилла пробовала связаться с Марселем, с тех пор как тот был вынужден уйти за реку, у нее не получалось с ним видеться, однако его телефон не отвечал. Не зная за кого стоит больше волноваться, она пыталась было вернуться к написанию диссертации, но вместо этого все свободное время пропадала на сайтах библиотеки университета, изучая не медикаментозные способы лечения биполярных расстройств личности или перебирая в задумчивости доставшиеся от дяди магические артефакты семьи О’Коннел. Кто бы мог подумать, что ей однажды придется оказаться между миром психологической науки и сверхъестественными силами в малоперспективной попытке примирить их между собой. В один из таких вечеров звонок в дверь раздался почти неожиданно, заставив вздрогнуть и захлопнуть ноутбук. Только встав с места и сделав пару шагов в сторону выхода, она почувствовала у себя знакомое сердцебиение, которое мог вызывать единственный человек. Или совсем не человек. Собравшись с силами, распахнула дверь, не зная, что ждать от того, кто стоял снаружи. — Клаус, привет, — старалась чтобы голос звучал уверенно, одновременно сканируя его взглядом, сама не зная, что желает обнаружить: кровь его бесчисленных врагов, ведьмовское проклятие, объявление новой войны. Первородный ничего не ответил, возвышаясь каменной глыбой в дверном проеме. Затем шагнул вперед, медленно, как в первый раз, точно ему все еще требовалось приглашение. — Ты мог бы сообщить, что придешь, — старалась разрушить нависшую тишину Камилла, — Я не ждала тебя…       Клаус все также не проронив ни слова, протянул к ней руку, перехватывая волосы на затылке и сжимая их в кулак, не больно, но с пугающей решимостью. Ощутив его совсем рядом, Ками инстинктивно зажмурилась, и в следующую секунду его губы накрыли ее: без всякой нежности, быстро и требовательно, как жизненно важный источник, который не даст умереть. Свободной рукой древний скинул с себя куртку, которая тут же с глухим шумом упала на пол, затем привлек девушку за талию, прижав к себе так крепко, что она смогла ощутить каждый мускул его напряженной груди. Слабые попытки сопротивляться его натиску и воззвание к собственному трезвому рассудку не увенчались успехом, и Камилла сдалась, растаяв как пластилин в его руках. Если ей иногда и удавалось повлиять на его сознание, то ее телом он обладал безраздельно, заставляя забывать обо всем на свете. Упав спиной на кровать, сама потянулась к воротнику его футболки, помогая ее снять, и услышала знакомое бряцанье подвесок на шее. Обхватила ладонями внезапно ставшее таким родным лицо, понимая как неправильны и опасны эти мысли о нем, но тут же утрачивая контроль над разумом, теряя счет времени в его объятиях. Камилла знала, что придет раскаяние в ее запутанном клубке чувств, пробуждающимся от его прикосновений, но это случится потом, сейчас все ее существо перешло на темную сторону во власть его первородной страсти. Сегодня Клаус был особенно ненасытен, изматывал мучительными ласками, как будто хотел вытащить каждую клеточку тела, оголить каждый нерв. Когда же он отпустил ее, с тяжелым вздохом откинувшись на подушки, Ками показалось, что у нее не осталось сил даже на то, чтобы пошевелиться. — Ты просто дикарь, — пробормотала она, едва вернув способность говорить. Древний усмехнулся, ленивым жестом запустил пальцы ей в волосы: — Ты тоже была великолепна. Кажется это первое, что она услышала от него после недельного молчания. Камилла подобралась поближе и пристроила подбородок у него на груди, заглянула в глаза: — Что на тебя вообще нашло? Клаус беспечно пожал плечами: — Не знаю, может, соскучился. Ками отрицательно покачала головой, не веря, что он мог такое сказать. Это было бы слишком по-человечески. Для него. — Ты не давал о себе знать неделю, могу я спросить, все ли у тебя в порядке? — Смотря, что тебя интересует, — Майклсон ответил не сразу, — Как у меня дела или достаточно ли хорошо я себя вёл без твоего присмотра? Например, не оторвал ли головы парочке каких-нибудь надоедливых оборотней. Если все же второе, не волнуйся, милая, список невинных жертв не пополнился. — Твой сарказм меня не особо утешает. — Думаю, мне все же есть, что тебе рассказать, — Клаус пропустил между пальцами прядь ее волос, откидывая их со лба, — Я встречался с Марселем. Зрачки Камиллы расширились, она вспомнила длинные гудки в трубке во время попыток дозвониться до друга. Сглотнула, отгоняя мысли о самом худшем: — Он жив? — Более чем. Я внял совету своего психотерапевта и мы с ним чудесно поболтали, обсудив наши шансы мирного сосуществования. А также прикинули, чем можем быть полезны друг другу. Наступают неспокойные времена, и мне не помешают союзники. Марсель все же не последний человек в городе, — древний выжидающе посмотрел на нее, — Я надеялся в этом месте услышать «спасибо, Клаус, ты поступил правильно» или нечто подобное на твой вкус. — Когда я просила тебя помириться с Марселем, я думала, тебе это будет важнее, чем мне. Не верю, что тебе нравится считать его врагом. — Я не особо ему доверяю, Ками. Он на испытательном сроке. Если бы ему вдобавок удалось приструнить свою подружку Давину, одержимую идеей меня убить, я бы это оценил еще больше. Камилла безнадежно вздохнула: — Давина еще подросток. К тому же импульсивный и обиженный. На ее долю выпало слишком много испытаний. Не надейся, что она откажется от своих планов мести тебе. Клаус театрально возвел глаза к потолку: — Я давно заметил, что не нравлюсь ведьмам. — Учитывая твою репутацию, меня это не удивляет. — Кстати, о ведьмах, — гибрид привстал на постели и кивком головы указал на забытую на столе коробку с артефактами, — Что это за игрушки? Я чувствую исходящую от них магию в масштабах, превышающих размеры этой комнаты. Камилла посмотрела на предмет его заинтересованности: — Если б я знала. Дядя Киран оставил их мне в наследство. Кажется, они могут помочь сдерживать силу ведьм. Наша семья собирала их для защиты от колдовства. Кое-что я уже давала Марселю, — осторожно заметила девушка, опасаясь его реакции, — Если хочешь, можешь их забрать. Наверное, у тебя получится найти им достойное применение. Клаус обернулся на нее, приподнял ее лицо за подбородок, с любопытством заглянул в глаза: — Ты настолько мне доверяешь? Твоя семья собирала артефакты десятилетиями, если не дольше, и ты так просто вручаешь их мне? — Я все равно не имею понятия, как использовать все эти безделушки. И да, я тебе доверяю, — погладила по запястью, негромко вздохнула, — Клаус, это не моя война и я не хочу вмешиваться. Чем меньше подобной чертовщины будет в моей жизни, тем лучше. — Странное заявление, учитывая с кем ты сейчас разговариваешь. — Ты понимаешь, что я имею ввиду. Древний помолчал немного, продолжая невесомо чертить подушечками пальцев узоры на ее шее: — Ты перестала пить вербену. Почему? — неожиданно спросил он. — А в чем смысл? У всех вампиров, с которыми я имею дело давно уже на нее иммунитет. Однажды ты сам мне это наглядно продемонстрировал. Ее ответ Клауса явно не устроил: — Ками, в квартале полным-полно новообращенных, которые еще не научились контролировать свою жажду. Пока ты живешь среди хищников, ты должна уметь себя защищать. Случись что, вербена в твоей крови их отпугнет. — Может мне еще и кол в сумочке носить? — закатила глаза мисс О’Конелл, — Очень тронута твоей заботой о моей безопасности, но мне не хочется об этом говорить. — А что тебе хочется? Его вопрос поставил в тупик, Камилла неопределенно помотала головой: — Если честно, мне хочется спать. Часов так десять-двенадцать. У меня был тяжелый день, но ты пришел и наверное тебе… — она резко замолчала под его взглядом. — Я пришел, потому что хотел прийти. И теперь хочу остаться, если ты позволишь. — Хорошо, — скорее по инерции согласилась девушка, — И что, мы будем просто спать? — Да, спать, — точно в продолжение своих слов Клаус растянулся на подушках, приглашая ее присоединиться, — В отличие от меня, тебе это жизненно необходимо. Ками некоторое время смотрела на него сверху вниз, затем нерешительно прилегла рядом, повернулась набок, почувствовала, как он пошевелился, накрывая ее одеялом. Он как будто специально не касался ее, хотя она слышала его дыхание совсем близко. Все это так странно, — мелькнуло у Камиллы в голове, прежде чем сон принял ее в свои объятия.

***

      Он расположился прямо на полу с откупоренной бутылкой виски, облокотившись на кровать. Рука, сжимавшая горлышко, покоилась на колене, и время от времени он встряхивал ее, отчего плескавшийся напиток, шипя, ударялся о стенки. Сегодня Майклсон был погружен в себя и говорил мало, бессвязно, в основном о своей семье, но без всякой последовательности, скорее выплескивая по капле какие-то только ему понятные размышления. Ками сидела в углу постели, поджав под себя ноги, и смотрела на его бесстрастное лицо. Ей был виден только профиль: устремленный в одну точку взгляд, медленно шевелящиеся губы. Клаус почти не поворачивался к ней, только если она задавала вопрос, и он отвечал не сразу и неохотно, будто бы своими словами она сбивала его с мысли. — Чувство вины, Камилл, самое глупое и нелепое из всех, что мы способны испытывать. Оно появляется ниоткуда, мучает нас, притупляется или меняется со временем, но никогда не исчезает насовсем, и нам не дано знать, в какой момент оно настигнет нас снова. Даже бессмертное существо, прожившее года и столетия, не может его контролировать. Я убивал тысячи раз и никогда не испытывал угрызений совести. Поначалу это пугало, я был как во сне, будто наблюдал за собой со стороны, потом убийства стали частью меня и нисколько не волновали. Но есть одна вещь, которую я не смог бы забыть, — гибрид сделал большой глоток виски, — Моя вина перед братом. — Перед Элайджей? — осторожно уточнила Камилла Древний мотнул головой: — Нет. У меня был еще один брат. Его звали Хенрик и он единственный из Майклсонов, кого миновала участь обратиться в вампира. Он умер раньше, — голос первородного стал еще более чужим и отстраненным, — Его кровь на моих руках, но, к моему большому сожалению, в отличие от крови других она не стирается. Клаус резко умолкнул, Ками не посмела ничего спрашивать, дожидаясь, пока древний решит продолжить сам. Она только обхватила себя руками и аккуратно пошевелилась на постели, чтобы размять затекшую от неподвижного сидения спину. Скрип пружин кровати, вероятно, вывел гибрида из задумчивости: — Он был младшим в нашей семье, самым любимым, возможно, лучшим из Майклсонов. Даже отец, никогда не проявлявший к своим сыновьям теплых чувств, становился рядом с ним другим. Вероятно, Хенрик смог бы объединить нашу семью, вернуть взаимную привязанность, веру — все то, что мы к тому времени успели потерять. Я очень любил своего брата, у нас с ним образовалась особая связь, какой не было ни с Элайджей, ни с Колом. Я заботился о нем, научил его охотиться, плавать, вырезать из дерева фигурки, у него этого получалось даже лучшем чем у меня. Я был ему нужен … давно забытое чувство. Каждое слово давалось Клаусу с трудом, и Камилла догадывалась, что его рассказ шаг за шагом приближается к какой-то гнетущей развязке. За все те ночи, что они провели вместе, она уже успела привыкнуть к его мрачным, полным жестокости историям, но здесь отчетливо сквозила глубоко спрятанная, перенесенная через столетия и все еще не прошедшая до конца тупая боль. — Несколько веков назад я убил охотника на вампиров, — первородный неожиданно заговорил громче, точно вынырнул из какого-то окутавшего его тумана, — На нем лежало проклятие. Его убийцу пятьдесят лет должны были мучить кошмары и я в полной мере испытал на себе силу этой мести. Из потаенных уголков души один за другим выползали самые страшные мои демоны, которые будто кричали в моей голове и не затихали ни на минуту. Будь я по-прежнему человеком, я бы сошел с ума или умер от пыток собственного разума, но вместо этого я жил день за днем как в аду. Я думал, мой самый страшный кошмар это Майкл, но ошибался. Воспоминания о Хенрике, его предсмертные крики, запах его крови, который я ощущал, будто она до сих пор текла по моим пальцам, оказались куда невыносимее. Все эти годы мой погибший брат преследовал меня и молил о помощи, которую я не мог ему оказать. Он снова замолчал, и Камилла кожей чувствовала висевшее в воздухе напряжение. Наверное, никогда еще Клаусу не приходилось так преодолевать себя, чтобы говорить, отдирать от сердца воспоминания как куски от плоти. Горечь и безнадежность слов древнего передавалась ей все больше и девушка с трудом подавляла желание дотронуться до его плеча или погладить по волосам, чтобы хоть как-то забрать часть его переживаний, но понимала: в данный момент ему это не нужно. Впервые Майклсон позволил Ками подойти так близко к своей искореженной душе, незримо протягивая первый ключ к ее постижению, и сейчас ни за что нельзя было его упускать. — Что произошло, Клаус? — спросила размеренным, ровным тоном, чтобы не выдать своего сочувствия. Первородный залпом опорожнил бутылку, бросил ее на пол, проследил взглядом за тем, как она, гремя, прокатилась по полу гостиной: — Ты уже знаешь, что Эстер обратила нас в вампиров, чтобы защитить от оборотней, которые селились стаями рядом с нашей деревней. Но это не вся история, скорее ее финал. Начало положено мной. Я часто уходил в лес, туда, где обитали волки, тогда еще не понимая, почему меня к ним так неудержимо тянет. Зов крови, невзирая на старания моей матери, проявлялся все сильнее. Я наблюдал за тем, как они живут, охотятся, веселятся на своих праздниках, танцуя у костров. И за тем, как они превращаются в зверей. Каждое полнолуние я убегал за пределы деревни, прятался и смотрел, запоминал каждое мгновение. Они вызывали во мне странные чувства — отвращения и ужаса и неукротимого любопытства одновременно. Никто из моей семьи не знал о моих ночных вылазках, оборотни были у нас под запретом. Я рассказал только Хенрику, и он уговорил меня взять его с собой. Мне уже удалось научиться оставаться незамеченным во время их превращений, но мой брат не смог справиться со страхом, выдал себя и волки его почуяли. Он был еще ребенком, я обязан был его защитить, но не сумел. Оборотни его разорвали, а я только слышал его крик о помощи. Я нёс его на руках в деревню, молясь лишь об одном — о его жизни, а он плакал от боли и умирал. Я надеялся, что мать сможет своими заклинаниями спасти Хенрика, вытащить его с того света, но было уже поздно. Мой любимый брат погиб из-за меня, — Клаус повернул голову в сторону Камиллы, — Знаю, что ты хочешь сказать. Произошедшее — трагическая случайность, но на самом деле это не так. Я родился волком, и моя проклятая кровь должна была проявиться рано или поздно. Ведьмы не зря говорят, природа всегда найдет лазейку. Кому как не им, вечным стражам естественного баланса, знать правду о таких вещах. — Но если так, то вина за случившееся на твоей матери, а не на тебе. Она хотела обмануть природу, будучи ведьмой, зная, что это невозможно. — В тот день моя семья развалилась навсегда. Мой отец, одобрение которого я по-прежнему надеялся заслужить, возненавидел меня еще сильнее. Его гнев не знал предела, он бил меня так, что если бы не Элайджа, я уже тогда прекратил бы свое существование. Но, кажется, впервые я разделял его ярость по отношению к себе. Ребекка пыталась меня утешить, плакала вместе со мной, но я заметил, как в ней что-то сломалось. Элайджа тоже хотел мне помочь, говорил, что я не виноват, однако я читал в его глазах отвращение, смешанное с жалостью и с трудом мог его терпеть.       В результате Эстер обратила нас в вампиров, изменила нашу жизнь, сделав тем, кем мы стали. Я узнал, что родился ублюдком, ее позором, который она так и не смогла скрыть. Элайджа, всегда такой благородный, честный, справедливый — все это она отобрала у него, и я наблюдал, как он становится зверем и вырезает деревни, заливая землю кровью, а потом, когда думает, что никто не видит, пытается отмыть ее в реке и трясется от омерзения к себе. Ребекка, бедная девочка, мечтающая о любви, выпускает клыки и пугается собственного отражения в зеркале, отчаянно кидается на каждого парня, улыбнувшегося ей, в надежде обрести те чувства, о которых когда-то мечтала в детстве. Глупая, она до сих пор не смирилась с тем, что нельзя утянуть с собой вечность ни любовь, ни дружбу, ни преданность. У всех этих вещей есть срок годности. В вечность можно забрать только одиночество. Ты права Ками, вампиры его тоже боятся и потому хватаются за то время, когда были людьми.       Майкл ненавидел своих детей, Элайджа все также старался быть благородным, Ребекка продолжала влюбляться, а Кол просто радовался новой жизни, находя веселье в бесчисленных убийствах. Только в этой семейной картине не нашлось места для презираемого собственной матерью выродка. В отличие от моих братьев и сестры мне не о чем было жалеть. Я обрел бессмертие, власть, неограниченную силу, страх всего живого передо мной. Я разрушал все, к чему прикасался, и это единственное, что доставляло мне удовольствие. Древний снова посмотрел на молчавшую Камиллу, его лицо обрело знакомое насмешливое выражение. Протянул к ней раскрытую ладонь, будто требуя приблизиться, а когда она послушно придвинулась, недобро улыбнулся: — Во мне нет ничего хорошего, милая. А если и было, то умерло сотни лет назад, — произнес своим обычным голосом, — Так что твой эксперимент по спасению моей души заранее обречен на провал. Говорю тебе на тот случай, если ты все еще надеешься сделать меня лучше. — Я не настолько наивна, чтобы пытаться переделать тысячелетнего вампира, — девушка переплела его пальцы со своими, свободной рукой легонько дотронулась до небритой щеки, — К тому же я психотерапевт, а не священник и не занимаюсь спасением душ. Моя задача помочь тебе лучше понять себя и научиться справляться со своей сущностью. Клаус продолжал улыбаться криво изогнутым уголком рта: — Не думаю, что мне это нужно. — Тогда что ты здесь делаешь? — парировала О’Конелл. Первородный запрокинул голову, внимательно всмотрелся в ее лицо, коснулся губами тыльной стороны ладони: — Краду твое время, — припомнил он однажды сказанные Камиллой слова, — Ты мне нравишься, и я достаточно эгоистичен, чтобы пользоваться твоей добротой и терпением и надоедать тебе своим обществом. — Если бы дело было лишь в этом, ты не стал бы столько о себе рассказывать. Давай говорить откровенно, ты ждешь очередного моего заключения. — Во всяком случае, я его выслушаю. Ками удовлетворенно кивнула головой: — Сначала, ответь, пожалуйста, на один вопрос. Зачем ты пришел помогать мне, когда умирал Киран? Почему решил проявить доброту, заботу, внимательность? Во всем этом не было никакой выгоды ни для тебя, ни для твоей семьи и, тем не менее, ты не бросил меня. Почему? Скула Клауса слегка дернулась, а взгляд помрачнел, давая понять, что этот вопрос заставляет его нервничать. Прервал затянувшуюся паузу, нехотя процедил сквозь зубы:  — Потому что мне невыносимо было смотреть на то, как ты страдаешь. Такой ответ тебя устроит? — Вполне. И я вижу, как нелегко он тебе дался. Я уже говорила, что не считаю зло диагнозом. У всякого поступка есть причина, мотив, следствие. Каждый человек в своей жизни играет ту или иную роль, по доброй воле или по стечению обстоятельств. В твоей семье Элайдже отведена роль мудрого, рассудительного и благородного рыцаря, Кол — авантюрист, создающий вам проблемы, Ребекка — легкомысленная младшая сестренка, а у тебя роль злого и плохого брата. На этих словах древний усмехнулся, поджал губы, но не стал ее прерывать. — За тысячу лет ты крепко в нее вжился, поэтому если вдруг совершал что-то, выбивающееся из нее, ты терял контроль, переставал чувствовать себя в безопасности. Если ты не безжалостный убийца, то кто ты? Но с другой стороны ты оказываешься способным на совершенно другие поступки, ты помогаешь мне бескорыстно, без всякой выгоды. И я уверена, не впервые проявляешь доброту и милосердие. Это тоже часть тебя, Клаус, та часть, которую ты не хочешь принимать. Пройдут годы, столетия, ты забудешь меня, забудешь то, что я тебе сейчас говорю, но то хорошее, что ты сделал для меня или для кого-то еще, не изменится. И быть может, однажды ты поймешь, что роль плохого брата не совсем твоя роль. Первородный хранил молчание, глядя на нее в упор, а Ками пыталась понять, почерпнул ли он хотя бы толику смысла из ее слов или продолжает вести какую-то свою лишь ему известную игру. Наконец его вкрадчивый голос нарушил тишину: — И какая же по-твоему моя роль? Камилла пожала плечами: — Я не знаю. У тебя впереди вечность, чтобы это понять. Одно могу сказать тебе точно — как только ты найдешь ответ на свой вопрос, то обретешь покой. Все стремятся к покою, потому что только в таком состоянии наши даже самые хищные демоны спят. В этот раз Майклсон не стал ничего говорить, отвел от нее взгляд, вновь облокачиваясь на кровать, будто устраиваясь поудобнее. Камилла аккуратно положила руку ему на плечо, в любой момент ожидая, что он ее оттолкнет, но Клаус не пошевелился, продолжая что-то искать глазами в густой темноте гостиной.