Родная кровь - не водица

Суд тянулся почти до Рождества, но Гарри на заседания больше не таскали. Строго говоря, там и Дурсли не особо были нужны, и Вернон с удовольствием доверил все своим представителям и вернулся к рутине сделок, комиссий и расширения производства. Зато Петунья не желала пропустить ни минуты долгожданного торжества справедливости. Она приходила к началу очередного заседания, чопорно усаживалась на скамью обвинителей и сверлила Дамблдора возмущенным взглядом, заставляя его ерзать и отворачиваться. И все в зале видели, что великий волшебник не может прямо посмотреть в глаза обвинившей его маггле. Возможно, и это тоже помешало судьям смягчить приговор. Но окончательно судьбу Альбуса решила Трелони, однажды ввалившаяся в зал с остекленевшим взглядом и выдавшая нечто маловразумительное о верном слуге Темного Лорда, который прячется у верных сторонников Великого Светлого, чтобы однажды снова стать человеком. Казалось бы, бред бредом, как и любое пророчество – поди истолкуй, покуда не исполнится! Но Скримджер тут же отправил авроров проверять дома всех известных сторонников Альбуса, и уже к вечеру Питер Петтигрю мог бы при желании переговариваться со своим бывшим директором через решетки их камер. Артур Уизли разводил руками, недоумевая: это и в самом деле было весьма странно, но ни он, ни Молли, ни их сын Перси обстоятельств появления в доме питомца не помнили. Что самое удивительное, не помнил их и Петтигрю, и даже веритасерум не освежил его память. Зато повторный допрос Дамблдора под сывороткой правды прояснил эту тайну всего за шесть вопросов. «Ежедневный пророк» порадовал читателей протокольной точностью: «Вы знали, где находится Питер Петтигрю?» – «Да». «Как он оказался у мальчика Уизли?» – «Я попросил Персиваля Уизли позаботиться о Питере». «Почему мальчик и его родители об этом не помнят?» – «Я решил, что это знание будет их тревожить». «Вы знали, что Петтигрю служит Волдеморту?» – «Да, бедный мальчик. Он запутался». «Почему вы не сдали преступника в аврорат?» – «Я дал ему возможность искупить вину действием. Он тот, кто может сыграть роль в уничтожении зла». «Как именно?» – «Ему предназначено возродить Волдеморта и привести его к окончательной гибели». О том, какая буря поднялась после этих слов сначала в зале суда, а после – и по всей Британии, лучше всего, пожалуй, скажет заголовок экстренного выпуска «Пророка»: «Альбус Дамблдор собирался возродить Темного Лорда!» И бесполезно уже было доказывать, что на самом деле Альбус всего лишь разрешил бы событиям идти своим чередом, и бесполезно было объяснять, что хотел он лишь блага, окончательной победы добра и света. Приговор был вынесен единогласно: Азкабан. Директором Хогвартса неожиданно для всех стал профессор Флитвик. Минерва МакГонагалл осталась заместителем. Правление банка «Гринготтс» заявило, что готово рассмотреть схемы более тесного сотрудничества с людьми в случае пересмотра принятых при Дамблдоре дискриминационных законов. Скримджер провел серию тайных совещаний и построил предвыборную программу на сотрудничестве волшебников и магических рас и на вливании в волшебное сообщество родителей и родственников магглорожденных. Вспыхнувшее было возмущение чистокровных быстро угасло: для публики – после пояснения будущего министра «я делаю ставку на приток свежей крови при сохранении традиций», а на самом деле – кто уж там разберет. Традиции дело хорошее, но ходили слухи, что одним из главных козырей стала динамика роста банковского счета Гарри Поттера после того, как дела наследника Поттеров взял на себя маггл. Как сказал в интервью все тому же «Пророку» Люциус Малфой: «Если магглы поставят свои таланты на службу магическому сообществу, не покушаясь на незыблемость принципов нашей жизни, я первый пожму им руку. В конце концов, именно магглы сохранили роду Поттеров наследника, и их принципиальность и уважение к законам избавили нас от страшной угрозы». О том, что Малфой уже предложил Вернону Дурслю совместный бизнес, а тот согласился, в «Пророке», естественно, не было ни слова. Зато были слова мистера Дурсля: «Разумеется, я знаю о Статуте Секретности, и детей учу его соблюдать. Волшебники не должны вмешиваться в жизнь нормальных людей. От вашего Дамблдора мы не видали добра. У вас свой мир, у нас свой, а если живете на два мира, так будьте добры, оставляйте свои чудеса на Косой аллее! Вот мистер Вуд – правильный джентльмен, я мог бы годами пользоваться его услугами и даже не предположить, что с ним что-то не так!» Сириус Блэк навестил Дурслей через неделю после вынесения приговора Альбусу Дамблдору – как раз под Рождество. Он смотрел побитой собакой, прижимая к себе сверток с детской метлой, и Петунья не стала поминать Джеймсову дружку их былых шалостей. Впустила, вздохнув, провела в гостиную, сказала портрету Дореи: – Вот, тетушка, полюбуйтесь. Пришел. Еще и метлу ребенку притащил, будто у Гарри этих метел без него мало. Остолоп! – Здравствуйте, тетушка, – поклонился портрету Сириус. – Матушка передает вам наилучшие пожелания. Петунья, а где Гарри? – Мои дети в школе, – Петунья произнесла это как-то так, что Сириусу мгновенно стало ясно: во-первых, здесь ему не позволят баловать Гарри и не замечать его кузена-маггла, во-вторых, что бы ни думал он сам о правах рода Блэк в целом и его самого, как крестного, в частности, Гарри прежде всего – ребенок Петуньи. Не сказать, чтобы Сириус готов был с этим мириться. Петунья, конечно, молодец и почти героиня, но как же Джеймс и Лили? Нельзя же их забывать?! Уж они-то герои без всякого «почти»! Сказать об этом вслух Сириус по непонятной ему самому причине остерегся: он вообще после Азкабана, суда и примирения с матерью притих, придавленный виной перед братом, матерью, Джеймсом и Гарри. Решил только, что расскажет Гарри о родителях, но после долгожданного знакомства оказалось, что тот не раз слышал и об их подвиге («глупости», по мнению Дурслей и тетушки Дореи), и о детстве, и о годах учебы в Хогвартсе, и даже о проделках Джейми и Сириуса. Петунья и Дорея заботились о том, чтобы младший Поттер знал свои корни, имел представление о подобающем и достойном и даже в свои малые годы помнил, что ему предстоит возродить старый и уважаемый род. Нет, малыш Сохатик вовсе не отказывался пошалить с крестным, но, во-первых, участие в забавах Дадли он полагал обязательным, а во-вторых, на некоторые предложения Сириуса оба пацана синхронно стучали себя по лбу со словами: «Ты, крестный, совсем того?» Сириус с нешуточной тоской понял, что мать права и придется остепениться. Между тем настало Рождество. Семейный праздник, который Сириус Блэк впервые за долгие годы проводил в родовом особняке и впервые в жизни – вдвоем с матерью. Он послал подарки Гарри и всем Дурслям – приличные и подобающие подарки, а не что-нибудь из пришедших на ум веселых розыгрышей. Коньяк папаше-магглу, шоколад и красивые гребни Петунье, волшебные игрушки и сласти пацанам. Он напился и рыдал на груди у матери, рассказывая, как тошно без прежних друзей, как не хватает безудержного веселья, а мать, от которой он ни разу за все детство не услышал слов любви и сочувствия, гладила его по голове, как ребенка, и говорила, что все это проклятые дементоры и что радость к нему вернется. А под конец расплакалась сама и почему-то просила прощения – или это был уже пьяный бред? Да, у Сириуса было очень странное Рождество. И разбирать поутру подарки тоже казалось странным, хотя больше всего удивляло то, как много их было. От Гарри и Дурслей, от Нарциссы и Андромеды, от матери, конечно же, а еще почему-то от кучи почти незнакомых или давно позабытых людей – сокурсников, сослуживцев-авроров, даже от Флитвика и МакГонагалл. Открытки с теплыми словами, горы шоколада, выпивка, теплый шарф от Петуньи и корявый рисунок от Гарри, который Сириус бережно прикрепил на стену возле кровати, сорвав с нее показавшиеся вдруг безобразно пошлыми плакаты с красотками. У Дурслей и Гарри Поттера подарков тоже было куда больше обычного, но больше всего удивило приглашение на детский праздник к Малфоям. Петунья даже побежала советоваться с Дореей, но та лишь фыркнула презрительно: – Дорогая, не бери в голову, это новый курс. Малфои держат нос по ветру. Но их сын поступит в Хогвартс в один год с Гарри, так что это обоюдно полезное знакомство. Знакомство в итоге оказалось не только полезным, но и приятным: Петунье весьма польстило, что ее принимают в столь аристократическом доме, а парк и оранжерея были совершенно волшебны. Куда ей с ее крохотным садиком… Но теперь, когда можно больше не опасаться козней Дамблдора, а у Вернона хватает денег, можно наконец продать домик в Литтл-Уиннинге и купить коттедж с большим участком, а то и поместье! Перспектива совершенно захватила Петунью, и она с удовольствием обсудила с Нарциссой устройство оранжереи. Зато Гарри и уж тем более Дадли о полезности знакомства не думали. Они стерпели одевание в «приличных мальчиков из хорошей семьи», чинно поклонились леди Малфой, вежливо поздоровались со всеми, кто изъявил желание поглазеть на недавнюю сенсацию, и с облегчением встретили предложение поиграть с другими детьми. А что итогом игры стали два расквашенных носа – у Винса и Грега, так нечего было обзываться. И все же хорошая штука волшебство! Носы залечились по одному щелчку пальцев няни-домовушки, а в споре о том, что круче – волшебная палочка или добрый английский бокс – сошлись на том, что одно другому не мешает, а вовсе даже дополняет. Хотя Дадли остался непоколебим во мнении, что шестизарядный ковбойский кольт все равно круче всего. Счастливым выдалось Рождество и у Скримджера, чувствующего себя без пяти минут министром. И у Криса Вуда, чье агентство вознеслось на пик популярности. И у Риты Скитер, за какой-то месяц сделавшей головокружительную карьеру. И у целителей из Св. Мунго, которые наконец-то получили достойное финансирование. И у Марджори Дурсль, хоть ей и пришлось бросить недоеденной рождественскую индейку и среди ночи принимать роды у молодой, но крайне перспективной сучки. Пять замечательных здоровых щенят – чем не подарок? И только Люси Амалия Уотсон в это Рождество была катастрофически несчастна. Потому что у нее снова склеилась нечаянно разбитая любимая чашка, и мама из-за этого долго плакала. Люси решительно не понимала, где здесь повод для слез – наоборот ведь, радоваться надо. Люси немножко неуклюжая и посуду бьет часто, а чашка такая, с принцессой и единорогом, у нее одна. Но мама чего-то боялась, заклинала никому не показывать странностей и даже не рассказывать о них. А от маминых слез Люси чувствовала себя очень виноватой, хотя она ведь ничего специально не делала. И поэтому даже подаренная Дадли Дурслем настоящая ковбойская шляпа совсем ее не радовала. Разве что самую чуточку.