Играй

      Где тишина звука?

Пустыня простора. Шелестящий ковер высокой травы. Безграничная власть ветра над пространством. Давящая громадность окружающего мира. Не слышно ничего, кроме мира. Один во Вселенной.

      Где звук громче?

Осколочное пространство. Утопающие в кучевых облаках вершины темных гор. Затихающий гул свергнутого лавиной камнепада. Гуляющее по шершавым склонам отраженное эхо. Слышно все, малейший звук. Вдвоем со своим отзвуком.

      Я открыл глаза. Мрак комнаты накрыл их чужой ладонью. Зарождение звука коснулось ушей, эхом по телу пробежала дрожь. Далеко мимо города проехал поезд. Пол завибрировал от далекого гула. Слабо. Едва уловимо. На пару секунд.       Бледный рассеянный свет машинной фары прорезал комнату пополам. На мгновение перед глазами вспыхнуло белым туманом – свет попал на немытое окно. Заблестела сочившаяся по стене вода, сбегая с дырявого шифера. Отблеск скользнул по стойке микрофона. Блеснул. Пропал. Темнота тут же вернулась.

Там, где родился вновь рассвет, Сейчас лишь фонари машин…

      На улице стало ярче. Свет ближайшего к дому фонаря лег на стекло пятном грязной охры. Серые тени потянулись вглубь комнаты, пожирая темноту. Как шерсть серого котенка. Как мокрый бетон. Как пушистая пыль. Смотря куда глянуть.       С шорохом, негромко стукнувшись об пол, от потолка отвалился кусочек штукатурки. Тонкая сухая струя посыпалась за шиворот. Я вздрогнул. Пальцы выронили барабанные палочки. Дернулся, чтобы их поднять. Резко. В полумраке. Не глядя.       Тишину комнаты пронзил резкий звук упавшего микрофона. Глухо ударилось о бас-барабан колено. Покачнулась стойка, зазвенели тарелки. Нежно. Тихо. Едва коснувшись друг друга.       - Не ломай инструменты, разрушитель.       Проем дверей очертил включенный в коридоре свет. Вошедшие фигуры, переговариваясь, разошлись по комнате. И пропали. Как тени в черных сумерках. Как призраки в дыму спиритической комнаты. Как люди, шагнувшие в полумрак.       Свет озарил комнату. Рассеянный. Неяркий. Чистый. Я поднял палочки, сжав их в кулаке. Уселся, скрестив ноги. Наблюдал. Четверо парней, одна девушка. Все моего возраста. Разрушение комнаты не портило обстановку. Они сидели на грязном холодном полу. Они кипятили воду в старом чайнике. Они стаскивали плёнки с музыкальных инструментов. Привычно. Повседневно. Как делали не раз.       На руку упала холодная капля. Медленно скользнула вниз. Еще одна капля. Еще две. Четыре. Несколько. Мокрые точки на джинсах. Мокрые дорожки за шиворотом. Свет в грязном окне размылся. Послышался сторонний шум. Воздух в комнате стал давить. Сыростью мокрого бетона. Влажностью старого дерева. Паром закипевшей воды.       Над головой зашуршало. Капли стекли по прозрачной плёнке. На плечи накинули куртку. Сухую. Мягкую. Теплую. Я поднял голову. Билл подал мне чашку с чаем. Расправил над нами плёнку. Уселся рядом.       Под плёнкой для барабанов сидеть было неудобно. На мокром паркетном полу сидеть было холодно. Под одной курткой вдвоем сидеть было тесно. Но мы сидели. Склонив головы. Поджав ноги. Прижавшись боками.       Шум за окном нарастал. Латанный полосами разнородных досок пол усеяли мелкие лужицы. В них отражался разноцветный свет. Свисающие с балок софиты пока жили. Мигали, тухли, снов загорались. Перегорали лампочки, стреляли намокшие провода. Протекали перемотанные скотчем трубы. По стене струилась вода, темнела старая кирпичная кладка. Наступала гроза.       Билл откинул край плёнки, поднялся на ноги. Выпрямил спину. Расправил плечи. Оглянулся на меня. Темные глаза заблестели белыми точками в зрачках.       Питер отошел в сторону. Грязное окно было отмыто. По стеклу четкими полосами стекал дождь. Он начинался в темноте. Он исчезал в темноте. И виден был только на стекле. На освещенном фонарем окне нашей комнаты.

Вода струится по стеклу, Теряясь где-то в темноте…

      Молния пронзила темноту. В окне отразился небесный свет. Белый софит потускнел, ослепленный. Одна секунда. Меньше секунды. Быстрее, чем человек моргнет, молния появилась и пропала. Обрушившимися на барабан валунами загрохотало небо. Дождь пустился больше. Капли часто застучали по стеклу. Глухо капали на расстеленную над барабанами плёнку. Шурша, скользили по стенам вниз. Природа заиграла свой первый аккорд.       Билл распахнул окно. Шум ринулся в комнату. Ветер скинул с дивана исписанные нотные листы. Затрепетала плёнка на инструменте. Я стянул ее с барабанов. Звонко стукнулись друг о друга тарелки. Питер и Венди перетащили клавесин к большой дыре в крыше. Дождь легко коснулся музыкальных инструментов. Легкий звон о тонкие струны. Глухой бум о туго натянутую ткань. Звонкий стук о деревянные брусочки. Микрофон усилил стучание капель.       Молния. Еще одна. Еще две. Дом, казалось, содрогнулся от раската грома. Я глянул наверх. Крыша выдержала.       Билл взял гитару, прислоненную к стене. Ремень привычно лег между плечом и ключицей. Пальцы пробежались по струнам. От толстых до тонких. Вверх и вниз. Из клавесина вырвалась череда звонких аккордов. Близнецы Марли синхронно ударили по струнам. Коснулись стойки микрофона тонкие пальцы Венди. Перед ними блеснула молния. Пять фигур почернели на ослепительном фоне, словно их выжгли оттуда. До меня свет не дошел. Как до того, кто стоит посреди сцены за спинами всех.       Молния пропала. Билл оглянулся назад, улыбнулся. Протянул руку. Театральный жест живого движения. Голос – зовущий, вдохновляющий – разнесся по почти пустому помещению. Электричество с сухим щелчком отключилось. Последние софиты дожили свое время. В полном мраке виднелись черно-серебристые фигуры. Уверенно стоящие. Довольно улыбающиеся. Ждущие открывающей начало музыки дроби.       - Мы с тобой, парень, - Питер коснулся клавиш пальцами. Клавесин издал призрачное эхо звука. – Билл.

Я знаю, что ты здесь, со мной…

      Парень кивнул.       - Давай, Берти. Засияй своим талантом!

Твой голос слышу в темноте…

      Пальцы удобно взяли барабанные палочки. Барабаны глухо дрожали – дождь усиливался. Ступня в промокшем кеде легла на педаль. Одна капля ударила по хай-хэту. Один я услышал. Неслышимый звук разбиваемой капли. Неуловимый звон соприкоснувшихся тарелок. Сигнал к началу.       Я глубоко вздохнул. Сердце застучало медленнее. Пальцы крепко сжали гладкие барабанные палочки. Резкий взмах руками. Звук тарелок крэш – громко, мощно, коротко – заполнил всю комнату. Момент оказался удачен.       Тысячи тарелок крэш и хай-хэт зазвенели в небе, сопровождая две кривые молнии. Три человека одновременно дернули струны, пробуждая гитары к жизни. В пустой темной комнате взорвалась музыка, эхом отображающаяся от музыки грозы.       Близнецы Марли стояли по углам. Сгорбленные спины. Закрытые глаза. Быстро двигающиеся по гитарным струнам пальцы.       Слева стоял Питер. Откинутая назад голова. Полуоткрытый рот. Плавно мельтешащие по стертым клавишам пальцы.       Справа застыла Венди. Тело напряжено. Губы сжаты. Пальцы крепко сжимают стойку микрофона.       А впереди Билл. На фоне окна. На фоне дождя. Промокший до нитки. Мокрым было все. Волосы, кожа, одежда, гитара. Ладони двигались по грифу. Быстро и медленно. Вверх и вниз. С паузами и без них. Сама природа задавала ему нужный ритм. Подпевала. Принимала к себе, как часть себя.       Барабанная дробь вздрогнула. Сбилась с такта. Руки, задрожав, онемели. Глаза гипнотически смотрели вперед. Звуки барабана стихли. Шум дождя стал громче. Небо зарокотало в приближении мощного звука.

Мой разум вновь захватит страх…

      Я зажмурился. Перед глазами вспышкой молнии предстало воспоминание.

Гастроли известной группы. Мощная осенняя гроза. Сквозь падающий дождь неслась вверх музыка. Их пальцы касались гитарных струн. Их руки выстукивали ритм на барабанах. Их голос чистым эхом звучал в микрофоне. А после – перерыв. А после – оставленные инструменты. А после – продолжение. Она касалась инструментов. Она пела. Она двигалась. В материальных телах совместилась гармония звуков. Сама природа звука воплотилась в ней. Разбиваемые об клавиши капли. Вибрация струн от ветра. Гул барабана от рокочущего неба. Первый и последний звук в природе. Неповторимый. Не копируемый. Совершенно другой. Музыка единственного в своем существовании исполнения.

      Я открыл глаза. Питер прерывисто нажимал на клавиши. Близнецы перебирали одиночные ноты. Венди переводила взгляды с одного на другого. Музыки практически не было слышно.       Человек может играть вместе с ней. Но никогда человек ее не превзойдет.

Реальность обернулась страшным сном…

      - Берти?       Я поднял глаза. Билл. Ладонь на струнах гитары. Тело повернуто боком. Мокрые волосы прилипли к лицу. Черно-белая фигура стояла расслабленно, напряженно ожидая момента. Глаза смотрели на меня. Выжидающе.       Я вздохнул сквозь нос. Разочарование разъедало мозг. Парализовало руки. Задерживало взгляд. Сравнение бесполезно. Грохот взрыва, разрушающего здание – и гул о туго натянутую ткань. Стук капель о водную гладь – и звон нажатых клавиш клавесина.       Ошеломляющая разница.       Пальцы выронили палочки. Наша музыка дисгармонична. Не настоящая. Поддающаяся повторению. Нет среди нас звука, не пришедшего извне. Из совершенства в банальность – вот что это такое.       Надо мной склонилась чужая тень. Я поднял голову. Билл. Одной рукой поддерживает гитару за гриф. В другой руке сжимает мои барабанные палочки. Ничего не говорил. Никак не поддерживал. Просто стоял. Просто смотрел. Просто протягивал палочки.       - Совершенства достигают усовершенствованием. И прежде всего себя.       Я посмотрел на него. Закрыл глаза. Капля – еще одна или другая – скользнула по щеке к подбородку. Разочарование точило изнутри. В своей музыке. В своих надеждах. В себе. Природа богато раскрывает сущность каждого нашего звука. Тысячи ее звуков мы формируем в одну ноту.

Это полный провал.

      Билл нагнулся. Коснулся своим лбом моего лба. Осмотрел в глаза. Вложил палочки в ладонь. Кожа холодная. Волосы мокрые. На лице улыбка.       - Играй, Берти. На ночном небе все звезды сияют. Даже самые маленькие.       Я сжал барабанные палочки. Билл встал возле напольного том-тома. Левая рука прижала струны к корпусу. Правая – на грифе. Питер приподнял пальцы над клавишами. В готовности замерла Венди. Близнецы склонили головы. Я уверенно стиснул барабанные палочки. Шум дождя стал отчетливее. Я занес руки…       С грохотом грома глухо ударились о барабан палочки. Звон хай-хэта подхватила череда аккордов клавесина. Десятки звуков трех гитар заполнили помещение вибрацией. Гармонично скрепил музыку девичий вокал.       Ни один из нас не смотрел на инструмент. Играли руками. Чувствовали сердцем. Без передышек. Без остановок. В унисон с природой. Высокие ноты. Низкие аккорды. Медленная смена быстрых звуков. Многогранность голоса.

Совершенство в усовершенствовании. И прежде всего – себя.

      Когда гроза затихла, мы остановились. Успокоились дрожащие эхом звука струны. Зависли над издавшими последние звуки клавишами пальцы. Затих с выдохом голос. Опустились руки с намертво зажатыми в пальцах палочками.       Чувств не было. Наполненность музыкой ушла с грозой. Не чувствую холода. Не чувствую влаги. Не чувствую усталости. Только опустошенность.       Билл обернулся ко мне. Я посмотрел на него. В лучащиеся радостью глаза. На счастливую улыбку. Стало немного легче.       - Молодец. Сегодня ты сиял, Берти, как никогда.       - Звезда не сравнится с галактикой, Билл.       - Верно. Но именно звезды формируют галактику.       Он скинул ремень гитары. Прислонил инструмент к стене. Присел на корточки рядом со мной. Взгляд не отрывался от меня. Горячие пальцы сжали мою ладонь. Я ощутил, какая она холодная. Билл улыбнулся. Я тоже попытался. Глядя на него, вспоминал. Когда-то он сказал очень обнадеживающую вещь…

- Мне нравится твоя музыка. Она несовершенна, но тебе есть, куда стремиться. Рано или поздно ты, Берти, взойдешь на вершину. И я тебе в этом помогу.

      … но я больше ничего не хотел. Достигнуть совершенства хорошо. Но не существует желанья без прогресса.

Ничего нет хуже разочарования