тактичность

      Чувство такта Жеральд ценил очень высоко: ведь кто, если не он, терпеливо объяснит Авелин, что возвращаться домой в обрезках роскошного платья есть вещь подозрительная. Он смущенно отводит глаза, снова начинает заикаться. Невозможно объяснить ей, что эти пыльные стены, бумаги, затхлое помещение склада — это всё его стихия. Его, как стихия Авелин кокетливо засаживать клинок в живот. Блан отнекивается, ссылаясь на бумажную волокиту: корабль причалил недавно, непременно нужна опись груза, извини, Авелин, я с тобой не в этот раз. И не в следующий, в общем, никогда. Никогда не отправится с ней за кем-нибудь следить: одного раза хватило, спасибо, ему комфортнее сидеть и давать распоряжения из импровизированного офиса. Авелин принимает боязливость бухгалтера, но снова намекает — ему необходимо хоть изредка показывать свое белое личико скупому ново-орлеанскому солнцу. Чувство такта слетает с Авелин, словно тело жертвы с ее клинка. Жеральд вздыхает, перебирая на пергаменте пальцами, тихо говорит маленькой непоседе, какие важные у него дела. Рядом с Авелин чувствуешь себя гораздо взрослее, ответственнее, что ли. Глядя в ее спину, Жеральд понимает различие между людьми: жгучей, как перец чили, де Гранпре, и мирным тихим собой, начинающим от волнения заикаться. Различие становится ощутимее, когда Авелин без плана врывается в какой-нибудь форт, и как результат — ее приходится лотать. Жеральд осторожен со словами, учтиво обходится с раной. Аккуратно скользит подушечками пальцев, если бы трепетно проверял качество палочек корицы. Авелин смотрит на него из-за плеча по-змеиному гипнотизирующе: — Жеральд, все в порядке? Блан сводит брови, но впервые за долгое время уклончивых ответов, парирует: — Тебе, — пропуская все вежливости через шелковые нити, — следовало повременить. Де Гранпре уязвлено отводит глаза, наверняка, вновь предстоит срывать объявления о розыске беглой рабыни. Жеральд обдает щеку горячим дыханием, сопя напряженно. Он, как всегда, зашил идеально — шелковый стежок точно к стежку, нити натянуто блестят. Блан касается кожи пальцами, готовясь причинить ассасину боль. Он не позволяет себе оторваться. Его тактичность пропитывается кровью. Комок подступает к горлу, де Гранпре шипит сквозь зубы, но терпит. Жеральд наконец проглатывает напряжение, завязав бинты. Он безнадежно испачкан, жалкое чувство собственного достоинства рассыпается пергаментом на ладонях: Авелин подалась ему навстречу, доверив свое тело. После обеззараживания она заправляет непослушную прядку Блану за ухо и, поблагодарив, уходит наверх. Чувство такта становится такой иллюзорной вещью — оно готово лопнуть. Жеральд смотрит на свои пальцы, оттирая кровь — подрагивают. Ощущение боли он стряхивает с кистей рук вместе с грязной тряпкой и напряженностью. Авелин обожгла его терпеливость: опять, бесстыдно и безнаказанно. Блан чертыхается сквозь зубы.       Жеральд вежливо кланяется перед госпожой Мадлен; в небрежном взгляде он замечает присутствие некоторого смутного коварства. Он продолжает движение по коридору, стучится в кабинет месье де Гранпре. Филипп получает на стол накладные прибывших кораблей, чашечку свежего кофе — торговое решение Авелин, и сухую фразу от Блана: «Ваша дочь имеет превосходный вкус». Тот пробует кофе и остается доволен. С ним Жеральд никогда не поделится, какой у Авелин острый клинок или скорость реакции, или — уж тем паче никогда — какова она в своих мелких промахах: вроде застарелого пятна крови на подкладке корсета или робком взгляде, замирающим не раз на тонкой линии его губ или ягодицах, что легким атласом кюлот обтянуты. Почему? Потому что чувство такта Жеральд всегда ценил очень высоко. Даже готовое сгореть от жгучести крови.