Розы под дождём

Он стоял под дождём такой же, как и сто лет назад. Те же волосы, то же лицо. Забавно, сегодня на нём даже похожая куртка. Но почему изменился дождь? Почему ему хочется убежать, укрыться от него? Он знает ответ, но не признается в этом даже себе.       — Проходи, — его собственный голос звучит как чужой: хрипло и устало. Последнее столетие далось Ниуртиэнэ-Ши особенно тяжело. Бессмертие такая штука, от которой со временем устаешь.       Демон шагнул внутрь, на ведущую вниз лестницу, пересёк по приглашению защитную черту и на мгновение обрёл свой настоящий облик. Взметнулись за спиной огромные черные крылья, стали видны рога на голове — тяжелые, витые. Алым блеснули прищуренные в ехидной усмешке глаза.       — А у тебя ничего не изменилось, Хранитель, — Голос Адского Жнеца звучал раскатисто, переливчато. Эхо отскакивало от пологих сводов просторной пещеры, причудливо искажалось и возвращало несколько совершенно разных отражений, будто демонов тоже несколько.       Ниуртиэне-Ши передернул плечами:       — Я не люблю перемен. Я пытаюсь сохранить то, что ускользает, как песок сквозь пальцы…       Вновь вернув себе человеческий вид, Жнец покрутил головой, осматриваясь и принюхиваясь.       — Что, ничего? Ты не взял ничего из новинок последнего времени? Совсем? Ни телевизора, ни компьютера, ни даже телефона?       Он рассмеялся, достал из кармана кожаной куртки, которая, кстати, смотрелась вполне себе стильным ретро, смартфон и сфотографировал собеседника. Расхохотался.       — Заберу на память в Ад. Я бы еще с тобой сделал это мгновенное изображение, ну да ладно.       Хранитель чуть не взвыл. Селфи с демоном, в аду такое не приснится!       Визитер между тем спустился и уже шел по просторному залу к огромной карте-макету, что занимала почти всё пространство.       — Так-так-так, — глаза его алчно загорелись, а ноздри снова расширились, он принюхивался. - Пахнет страхом и пороком, хотя… В других городах сильнее, намного сильнее, ощущается милый мне смрад, чем в твоём. Еще не бросил подталкивать их к свету?       По карте двигались крохотные светящиеся огоньки: темно-бордовые, красные, оранжевые, переливчато-лимонные, почти белые… Люди. Цвет менялся от количества злобы и прочего негатива в душе.       — Ну-с. Кого ты мне отдашь? Знаешь ведь, что всё равно придется платить? — обернулся демон к хозяину карты.       — Ты же знаешь, что я не смогу выбрать. Бери и уходи.       В голосе Хранителя звучала боль. Каждые сто лет город платил дань чистой душой. За это демоны не шастали по его улицам, не совращали, не нашептывали соблазнительных мыслишек. Ниуртиэне-Ши строго следил за этим и, не колеблясь, отправлял обратно в адское пламя любого нарушителя.       Но дань… Жнец ведь не возьмет наркомана или пропащего пьяницу, ему подавай честного и светлого человека. Хранитель отвернулся, чтобы не видеть, как, хищно улыбаясь, демон всматривается в самые светлые, ярко и нежно мерцающие точки.       — Вот! Беру!       Хранитель только глянул и непроизвольно воскликнул:       — Нет! Возьми кого хочешь, другого!       — Поздно, ты сам дал мне право выбора.       Жнец взмахнул рукой, и в ней появился пергаментный свиток. Он мрачно и торжественно зачитал:       — Согласно договору между городом и преисподней такого-то года от сотворения мира, я, Жнец, беру в качестве дани чистую душу. Распишись!       Взяв большую, острозаточенную медную иглу, Ниуртиэне-Ши проткнул себе палец. Капля жидкости золотистого цвета – кровь его давно поменяла свои свойства - растеклась по пергаменту витиеватыми завитками.       — Готово! До встречи, Хранитель! — демон взмахом свернул договор, убрал его во внутренний карман куртки, крутнулся на каблуках тяжелых армейских ботинок и исчез, оставив после себя устойчивый запах серы. ***       В небольшом викторианском особняке на Тенистой улице две девушки сидели у окна и пили кофе. Одна — темноволосая, очень подвижная, постоянно то смотрела в телефон, проверяя нет ли входящего сообщения, то переставляла что-то на столе.       — Прекрати, Лиз, — вторая девушка, с более светлыми волосами, выглядела немного раздраженной, — Он же просто сказал, что напишет. Не говорил же, что сразу с утра. Ешь хлопья, а то так и побежишь голодной.       Ее сестра вздохнула, отодвинула телефон, хотя всё равно на него посматривала, и принялась поспешно доедать завтрак.       — Ты правда не сердишься, Клара? Правда, правда? — наверное, в сотый раз спросила Лиза со слегка виноватой интонацией.       — Прекрати. Мы с Шоном просто пару раз столкнулись на пробежке, да один раз поболтали в супермаркете и всё. А пригласил на свидание он тебя. Я переживу, он ведь не последний мужчина на земле.       Клара уверенно улыбнулась, собрала посуду и пошла к мойке. Она не хотела портить сестре настроение, не хотела, чтобы та заметила, что ей больно. Что она за несколько мимолетных встреч успела влюбится в этого красавчика Шона — высокого, широкоплечего, с такой озорной улыбкой… Будь он неладен! Она любит сестру, Лиза для нее важнее всех на свете, единственный родной человек после смерти родителей.       За окном просигналила машина, и девушка подняла взгляд. Внизу, у дороги, что проходила сразу, как спустишься по лестнице от их крыльца, стоял незнакомец в кожаной куртке. Мужчина пристально смотрел прямо в окно, на девушку, и улыбался. Кларе стало не по себе — улыбка была недоброй. Аж мурашки пробежали по спине.       — Лиз? Ты знаешь этого типа? Там, у дороги? — Спросила сестру.       Та уже натягивала плащ светло-розового цвета. Лиза работала в школе учительницей младших классов, очень любила детей и, по мнению Клары, сама иногда впадала в детство. Ну кто носит розовое в двадцать три года?       — Кого? Там никого нет, — Сестра подхватила сумочку, телефон и убежала. Клара видела, как она спускается, проходит по месту, где недавно стоял незнакомец, там действительно никого не было.       У Клары сегодня был выходной, она работала в мэрии, в приемной. Девушка решила посвятить день уборке, приготовить что-нибудь вкусненькое и еще высадить черенки роз в миниатюрный садик за домом. Купила она их еще пару дней назад на ярмарке.       Время летело быстро, но настроение постепенно портилось. Клара раздраженно пнула стул, рассыпала муку, разбила любимую миску для теста, которую подарила ей Лиза. Воспоминания о сестре вызывали всё большее раздражение.       Всегда ей всё, а мне только то, что осталось! Новые вещи — Лизе. «Она же выступает в хоре, Лизе нужно нарядное платье, а ты так быстро растешь» — вспомнились почему-то детские обиды от родителей. «Твоя сестра такая милая, а ты вечно ноешь, извини» — подруги тоже иногда выбирали не её. И ещё, и ещё — перед глазами замелькали события прошлого, и вот уже Кларе казалось, что всю жизнь любили только Лиз, а она прозябала, брошенная и никому не нужная.       — Нет, это не так! — девушка приложила прохладные пальцы к вискам, — Мы с сестрой лучшие подруги! Она мне всегда помогала, нам весело вместе, я её люблю!       Клара тихо причитала, покачивая головой, и опустилась на пол в кухне.       Тихий голос продолжал нашептывать прямо в ухо, что её сестра — лживая тварь, отбила парня, специально, ведь видела, как он нравится ей, Кларе!       Какое-то время девушка сопротивлялась, твердила: "Нет, нет, нет!"       А к вечеру вышла из дома, пряча под плащом садовые ножницы. Она хорошо знала, что Лиз сейчас занимается с теми детишками, чьи родители работают допоздна. Потом ещё выпьет чаю с миссис Норкс, пожилой одинокой учительницей пения, и по темной аллее пойдет к кинотеатру — на свидание с Шоном.       С её Шоном! ***       Весь город был взбудоражен пропажей молодой учительницы. Ее долгое время искали, но так и не нашли. Поиски сестры очень сблизили Клару и Шона, так что через несколько месяцев парень сделал предложение. Девушка ответила согласием и предложила жить у неё, не продавать же семейный особняк.       Когда они вернулись после свадебного путешествия, Клара первым делом, не взирая на дождь, вышла в садик, где протянула руку и потрогала лепестки ярко-алых роз. Клара улыбалась. Это были её первые розы. Первые розы, выросшие благодаря её заботе и стараниям. Высокие зелёные стебли и тугие алые бутоны.       — Из тебя получилось хорошее удобрение, сестрёнка, — проговорила она, срезая цветы.