В состоянии витализации

Если верить звёздам, то сердце моё горит с каждым днём всё ярче и ярче, освещая путь. Если верить сердцу, то небо зовёт меня ввысь, обещает укутать в лазурь и синеву. Если верить небу, то выше - только мои самые светлые мысли. Я тянусь к свету, хватаюсь за небесное покрывало и тяну его на себя, только лишь ради того, чтобы услышать ехидный смешок за своей спиной. Нам всё не спится. Он тянет тонкое покрывало на себя, и по коже пробегают мурашки. Весёлые мурашки верхом на тонких иголках. Стучат подковами, стучат мои зубы. - Замёрзла, бедная, - меня обнимают за талию, я чувствую острый подбородок на своём плече. Становится намного теплее, хотя признаваться в этом не хочется. Хорошо так лежать – умирая не до конца, почти не будучи живой. - Я не бедная и не замёрзла совсем. Тебе всё это кажется, просто у тебя больная фантазия и тёплые руки, - ойкаю, понимая, какую глупость сморозила. С потрохами себя выдала. Хотя я даже рада. Целует моё плечо совсем легко, будто бы извиняясь передо мной за то, что сорвал с моих губ эти слова. Слова – тёплые, и губы тоже. Пахнет снегом, а в маленьком окне видны звёзды. Светят мне в сердце проказники. А я – улыбаюсь. Если верить Лунофобу, то денег нам хватит ещё на три ночи в этой захолустной гостинице. А если мы найдём способ заработать, то сможем жить относительно безбедно. Можно будет купить тёплые вещи и не беспокоиться о еде. Я молюсь, чтобы нам больше никогда не пришлось питаться тем, что осталось от убитых головорезами снежных лис. Хочу всегда чувствовать его руки на своей талии, чтобы в животе танцевали солнечные бабочки, поднимались к сердцу и вылетали изо рта самыми нежными словами. Хочу, чтобы он гладил меня по волосам, трепал за уши. Понимал, как безумно важен для меня в этом царстве вечного холода. Нам хорошо вместе. Он тоже это признаёт. Стыдно сейчас – в первую встречу я пыталась задушить его, а теперь, стоит лишь увидеть знакомый силуэт, тут же виляю хвостом – послушная домашняя собачка, ждущая своего хозяина на пороге дома и в дождь, и в слякоть. Чтобы потом свернуться на старом матрасе, уткнуться ему в бок. А на следующий день провожать его в новый путь. Он не пускает меня на охоту, хотя знает, что я не так хрупка, как кажусь. Может, он меня бережёт? От этой мысли становится так хорошо, что я готова броситься прочь из гостиницы в горы, чтобы запрыгнуть ему на шею и долго целовать его лицо. Он приносит мне тёплые рукавицы с подкладкой из медвежьего меха, чудесный воротник из хвоста снежной лисы. Он мог бы всё это продать, но почему-то дарит эти чудесные вещи мне. Дурак, не иначе. - Зачем? – улыбаюсь, держа его за руки и смотря в глаза. - Чтобы ты не замёрзла, если я умру, - я хмурюсь, поджимаю губы. Не посмеет он уйти от меня. Не посмеет. Он тоже улыбается – немного тепло, чуточку грустно, но очень нежно. За окном метель, неба не видно, а у меня в сердце весна отчего-то. Мы кутаемся в покрывало, думаем, чего ждать от завтрашнего дня. Он обещает подарить мне бусы из чистого жемчуга, когда мы вернёмся домой. Я согласно киваю и прижимаюсь к нему – бусы, конечно, хочется, но тёплое одеяло уже снится мне в самых светлых снах. А ещё дом. Дикие красоты Святоземья: райские птицы, из чьих хвостов парни выдёргивали перья и дарили их любимым девушкам; яркие цветы, сводящие с ума сладким ароматом; зелёная лоза, надежно укрывающая Дворец Пашни от чужих глаз, берегущая самое сердце расы Теонов. Я променяла всё это на звёзды, метели и тёплую шапку. Я променяла всё это, продала всего за один его взгляд. И я ни капли не жалею об этом. Я не знаю, вернусь ли туда ещё хоть раз в жизни. Я, наверное, была бы рада. Но вернуться без Лунофоба я не смогу, а он – не хочет, говорит, что там ему тюрьма. А ещё говорит, что наши дети и в стужу выживут, потому что он каждому мохнатые варежки подарит. А мне – поцелуй и кусочек упавшей снежной звезды. Я жду весну. Не знаю, ждёт ли она меня, мою детскую радость. Мне кажется, когда наступит весна, он будет приходить домой раньше, и мы, кутаясь в старое покрывало, будем говорить о том, чего ждём от звёзд. Звёзды ведь мудрые, они нам наш путь подскажут. А с сердцем у них теперь не ладится – трепещет оно, замирает, глупое. Не слушает увещевания звёзд-мудрецов, моих просьб. А он уходит, не сказав мне ни слова, - только взгляд тяжёлый служит мне подарком. Запоздалым. Безнадёжно опоздали мы – прошли все светлые времена, только звёзды остались от них и лазурь небесная. А вместо зелени лугов теперь горы и лёд, и мы словно окунулись в уставшее небо, прозрачное небо, ждущее следующей весны. Сердцу моему холодно, руки прячу в мех хвоста – не греет меня больше мой муж, проводит ночи далеко от меня, среди диких зверей и диких нравов, кусается мороз – он его в ответ. А я всё жду. Улыбка стёрлась вместе с линиями на моих ладонях. Только темнота под глазами, чернота под сердцем остались, а жить ещё хочется. Не получается. В подвешенном состоянии я жду, когда же звёзды укажут мне мой путь, но они всё молчат. Может, его давно уже замело? Я целую его холодные, словно неживые руки, когда он возвращается домой. Он устал, он встревожен – чуткое сердце моё знает это, чувствует, но не могу ничего с этим поделать. Боязно, и холод жуткий пробирает до костей, даже когда он обнимает меня, как делал это раньше, когда целует в макушку, говоря тихо: «Замёрзла, бедная». А я уже не просто замёрзла – окоченела. В состоянии медитации мы приобретаем опыт, насыщаемся новыми знаниями, растём духовно. Находясь в запаянном кристалле, мы связываемся с прошлым, ведём тонкие ниточки в будущее, учимся жить заново, глядя на то, как жили наши предки. Глядя на то, как они умерли. Мы умираем вместе с ними, с их телами, послушно следуем за их душами и мыслями, по следам на призрачном снегу, по каплям крови убитой моим мужем снежной лисицы. Мы надеемся, что нас не настигнет та же судьба. Ночи всё длинней, а может, это дни уходят от нас – к солнцу, к райским птицам. Им никто не сошьёт тёплые варежки, у них нет такого мужа, какой есть у меня. Который был. Когда-то ласковым, когда-то мужем. Бусы из жемчуга дожидаются меня в кожаном мешочке, стоящем на каминной полке. Я его уже не жду. Наши дети – мечты и бледные мурашки - растворились в черноте оконных проёмов жемчугом звёзд. Он не приходит ко мне, потому ничего и не обещает, не врёт мне – нечуткой и усталой женщине, ищущей яркие перья в собственном, покрывшемся инеем хвосте. Северная ночь похитила моего супруга, я похитила у него мешочек с жемчугом, лунный свет и тонкое покрывало. Путь мой долог. Впёрёд-назад, а может, к звёздам, туда, где когда-то прятались мои самые светлые мысли. Я укрываюсь тёмным, побитым моими проклятьями покрывалом и падаю в вечность, в черноту, во власть сглаженных граней древнего кристалла. В состоянии медитации мы боли не чувствуем. В состоянии истерично-взбудораженном я несусь навстречу северному сиянию. Сиянию моих старых воспоминаний. Они как стекляшки – блестят лишь на солнце. А солнца не видно. Искусственный свет и мех старой снежной лисицы. Я такая ж как она. Бреду вперёд, надеясь остаться в живых. А может, мне просто хочется, что бы чей-то заботливый муж сделал из меня тёплые рукавицы своей красавице-жене. Надеюсь, моему мужу хорошо спится в объятиях снежной вьюги, под пушистым белым одеялом. Я иду по звёздам – холодным и бледным – в то место, что он когда-то назвал своей тюрьмой. Он не хотел возвращаться туда. Но, кажется, всё-таки следует за мной. Я слишком красива, чтобы умирать среди стужи. Ещё серебрится мой мех в жемчужном свете луны, переливаются дорогие бусы. Я всё иду вперёд. Если верить звёздам, то скоро я смогу коснуться изумрудной травы Святоземья. Если верить следам диких лис на снегу, то буду я ещё касаться пальцами пера райской птицы. Если верить гласу наших предков, то всё ещё впереди. - Замёрзла, бедная, - я улыбаюсь и ловлю губами снежинку. И чувствую острый подбородок на уставшем от тяжести дорожной сумки плече.