Невольник

Покинутая хижина стояла не больше чем в лиге от восточной опушки Лихолесья — достаточно далеко, чтобы спастись, и достаточно близко, чтобы соблюдать осторожность. Это был маленький домик с двумя прикрытыми ставнями окнами; входная дверь кое-как болталась на одной петле. Море бурых сорняков вокруг, казалось, отражало дымную пелену, затянувшую полуденное небо. Старый деревянный забор протянулся перед хижиной, обозначая границы усадьбы. Он завалился, как только Элладан оперся на него, чем наглядно подтвердил здешнее запустение. Не в силах удержаться на ногах, Элладан рухнул вместе с оградой и задохнулся, ударившись о землю. Мир вокруг померк, но он, схватившись за бок, боролся с подступающей темнотой. Он не позволит себе сдаться. Не здесь. Не сейчас. Оставаться на открытом месте слишком опасно. Зажмурившись, он упорно цеплялся за сознание. Голова раскалывалась; над левым глазом ползла теплая струйка — значит, кровь потекла опять. Битву он помнил смутно, как сон, но пульсирующая боль от ранений была самой настоящей. Под ребра ему словно раз за разом вонзался раскаленный кинжал, а виски гудели так, как будто по ним колотила молотами сразу дюжина гномов. Он вспомнил, как получил ранение в голову: в схватке с орками его вскользь задела тяжелая палица. Но он не помнил, откуда взялась рана в боку — грубый, рваный порез, начинавшийся на лопатке и протянувшийся под рукой до нижних ребер. Достаточно глубокий, чтобы вызывать беспокойство, он все еще кровоточил, так что туника под камзолом совсем промокла. Доспехи с мечом Элладан бросил где-то в лесу, когда силы у него иссякли. По крайней мере, так ему казалось — он слабо представлял свои действия после бегства от орков. Он собрал остатки сил, поднялся на ноги и нетвердыми шагами, но быстро перебрался через поваленный забор. Все-таки он споткнулся о перекладину и, чтобы не упасть, пробежал пару шагов к хижине. Из-за неверной походки мрачная усадьба качалась и кружилась перед ним, словно в мутном сновидении, от которого невозможно очнуться. Осколки воспоминаний вспыхивали в сознании, ползучий мрак Лихолесья все сильнее сжимал сердце. Он не мог ясно вспомнить многое, но еще больше он хотел бы забыть. Он живо помнил, как полчища орков хлынули на его отряд. По приказу Белого Совета Элладан с товарищами заняли позиции у восточной опушки Лихолесья, чтобы не дать войскам Некроманта прорваться на фланге. Главный же удар был нанесен с запада, под страшный грохот и вспышки — это Курунир задействовал против Врага свои хитроумные устройства. Но эльфы недооценили численность армий Саурона, или же свирепые твари все как одна вывалились из леса прямо на воинов Элладана, вынудив тех к поспешному отступлению. Элладан отчаянно взывал о помощи, но, казалось, сам лес ополчился на них. Прежде чем хоть кто-либо смог помочь, отряд был разделен и уничтожен. Элладан держался до последнего, но в конце концов и ему пришлось искать спасения. Сейчас он мог лишь надеяться, что его товарищам из восточного войска повезло больше, и что кто-нибудь сумел воссоединиться с другими отрядами и рассказать об их бедственном положении. Вдруг по его коже пробежал озноб. Выдернутый из отрывочных воспоминаний, Элладан вытер кровь со лба и осмотрелся. На западе за серой завесой мрачно громоздился Лес. Тускло-оранжевый диск солнца проглядывал сквозь клубы дыма. Ничто не шевелилось на пустоши между деревьями и заброшенной усадьбой. Насторожившись, Элладан бросил подозрительный взгляд на хижину. Деревянные ставни болтались на ветру и ударялись о стены с громким стуком, в щелях посвистывал сквозняк, поскрипывали старые доски. Но, кроме вздохов ветра и стонов дома, кругом царила тишина. Мертвая тишина. Ни птиц. Ни зверей. Даже трава как будто опасалась шуршать. Стиснув зубы, чтобы превозмочь боль, Элладан выпрямился. Умом он понимал, что он один, но инстинкт говорил иное: нечто притаилось здесь, близко. И наблюдало за ним. Прищурившись, эльф вперил взор в открытый дверной проем, приказывая сумраку выдать свои тайны. Ничего не случилось. Ничто не шелохнулось. Солнце на волосок сдвинулось к западу, и Элладан почувствовал раздражение. Ему хватило бы терпения для этой игры в прятки, да дело-то не в терпении… Внезапный приступ боли в боку отнял дыхание, и он упал на колено. От резкого движения голова его качнулась, взгляд скользнул по хижине. В доме можно укрыться, но, что еще важнее, он приметен. Если уцелевшие воины из отряда отправятся на поиски и окажутся здесь, они наверняка осмотрят усадьбу. Что бы там ни подсказывал инстинкт, лучшего места, чтобы дождаться помощи, попросту нет. Сжав кулаки, Элладан решил продолжать. Он встал на ноги; его пробирала дрожь, даром, что осенний воздух был довольно теплым. Еще несколько шагов — и он поднялся на крыльцо. Оно видало лучшие дни, и Элладан не шутя опасался провалиться сквозь доски, со зловещими стонами подающиеся под ногами. Необычный страх исподволь охватил его, так что он опять остановился. Он узнал этот страх: тот был слабым подобием некогда хорошо знакомого чувства. В глубине памяти скользнули давние картины — снег, камни, кровь… Тут же они исчезли, расколотые чудовищной головной болью, от которой снова можно было свалиться с ног; и следом за странным, но знакомым страхом мысли его накрыла мутная тень. Элладан уже не прочь был отступить, но он подобрался слишком близко, чтобы без опаски повернуться спиной к двери. И, что бы ни затаилось в доме, сейчас-то оно точно знало, что эльф близко. На деле выбор был один — продолжать. Прижавшись к стене хижины, Элладан вытащил нож. Хвала Валар, у него осталось хоть какое-то оружие… да только будет ли с этого прок? Он ведь едва удерживает рукоять. Однако он явился сюда под давлением великой опасности. Нет, он не отступит перед смутной тенью. Решившись, он шагнул к дверям… И остановился, заледенев. Сердце застыло у него в груди, парализующий озноб пробежал по позвоночнику. Удушающий, неодолимый ужас навалился на него, когда навстречу ему из хижины ринулась тьма. Прежний страх был ничем по сравнению с жутью, изгнавшей из разума все мысли, кроме одной: «Бежать!» Из последних сил Элладан оттолкнулся от косяка. Толчок придал ему скорости, он слетел с крыльца спиной вперед и грохнулся о землю с такой силой, что из него чуть не вышибло дух. Задыхаясь, он бросил взгляд на хижину и увидел, как в сумраке за порогом тускло блеснул клинок. Послышалось шипение — звук этот льдинкой скользнул по краю сознания. На мгновение в дверях проступила фигура человека, а потом тени сомкнулись, оставив лишь мрак. Слишком потрясенный, чтобы попытаться встать, Элладан лежал там, где упал, и боролся с осознанием. Теперь-то он понял. Теперь он вспомнил. Ему довелось испытать этот страх во время войны, когда Имладрис, Линдон и Лотлориэн объединились с Гондором, чтобы изгнать из Ангмара Короля-Колдуна. С той поры прошло больше тысячи лет, но пробудившиеся воспоминания были столь яркими и пугающими, как будто битва за Форност случилась только что. С памятью пришло и жуткое знание о том, что скрывается в хижине: Назгул. Однако считается, что Назгулов нет в Дул-Гулдуре! И в Лихолесье. И в окрестностях Лихолесья. Назгулы охраняют Минас-Моргул — на этом настаивал Курунир, и никто из Белого Совета ни словом не возразил ему. Но сейчас Элладан не мог иначе истолковать охвативший сердце ужас. Он как-то ухитрился не выронить нож при падении и  быстро выставил его перед собой, шепча про себя молитву к Элберет. Прямо скажем, жалкая защита против этого исчадья Зла, но Элладан не желал беспомощно пресмыкаться перед ним. Он собрался с силами и приподнялся, не сводя с дома глаз. И тут его скрутило. Безжалостная боль разорвала ему левый бок. Он скорчился, тяжело дыша, кусая губы, в беспокойстве потрогал рану свободной рукой — пальцы окрасились красным. Тьма в хижине шевельнулась. Солнце, кажется, совсем потускнело, и Элладан оскалился, словно затравленный зверь. Ужас тенью пал на безмолвные поля… однако никто не бросился на него из хижины: все застыло в мрачном ожидании. Эльф скрипнул зубами. Раны не дадут ему спастись бегством. Хорошо еще, если он доберется до ограды, прежде чем рухнуть без чувств. Назгул знает это, ему незачем спешить. Незачем превозмогать тусклый дневной свет. Ему нужно лишь дождаться ночи, и добыча будет его. Бессильная ярость обожгла Элладана — ярость столь жаркая, что ненадолго одолела страх. Пусть он не может бежать — ему хватит доблести бороться до конца! Он рывком встал и заковылял прочь от двери, по-прежнему сжимая в руке нож. Не больно-то ловкое отступление, а у него еще и ноги подгибаются на каждом шагу… Силы его таяли, но ему надо было отгородиться от назгула хотя бы стеной. Отойдя от крыльца на более-менее безопасное расстояние, он свернул за угол. На крыльце не было и следа дров, но, может быть, что-то есть за домом? Если он сумеет разжечь огонь, у него будет хоть какая-то защита. Увы, у задней стены поленницы не было. Вместо нее Элладан разглядел нечто вроде каменного сарая. Подавив отчаяние, он сказал себе, что, возможно, там найдется что-нибудь полезное. Хорошо бы дрова! В нем затеплилась блеклая, слабая надежда. Томительно медленно он подбирался все ближе… Кузница. Невзрачное строение из камня приютилось у задней стены дома. Внутри была небольшая печь, вход прикрывала подгнившая деревянная дверь. Если расколоть ее на дрова, она будет куда лучшей защитой от назгула! Элладан, пошатнувшись, ввалился в тускло освещенное помещение; надежда в нем чуть разгорелась. Маленький очаг — жалкое подобие могучих горнов Имладриса — годился только для случайных мелких работ. Но для его целей хватит и этого. С облегчением опустившись на землю, Элладан разгреб толстый слой золы на дне очага. Угли бесполезны, ему нужен огонь. Он принялся выгребать из очага золу и нагар, но его нож был слишком короток. Он оглянулся в поисках чего-нибудь получше и заметил кузнечные клещи. Убрав кинжал в ножны, он взял их в руки. — Огонь не спасет тебя. Элладан подскочил; клещи с резким звоном ударились о землю. Нечто вроде шипящего смеха послышалось за стеной, и кровь застыла у него в жилах. — Я мог бы уже схватить тебя. Ты жив только по моему милосердию. Эльф тяжело уселся на прежнее место; челюсти у него свело от бессильной злости. В словах назгула было изрядно горькой правды, и он не мог и дальше не обращать внимания на теплые струйки, стекавшие по левому боку. Он не желал испытывать признательность к притаившемуся за стеной существу. Так что он снова достал кинжал из ножен, с кропотливой тщательностью распорол швы камзола, стащил его и разрезал богатую ткань туники. В мыслях его разрасталась тьма. Он услышал что-то, что могло быть звуком шагов, и потом долгий, медленный выдох: — Ты ранен отравленным клинком. Элладан перебрался к выходу и уселся в дверном проеме. Тусклый свет солнца падал ему на плечи, и это помогало противиться исходящему от назгула смертному холоду. Он крепился как мог, сопротивляясь страху; расстелив на коленях драную тунику, он принялся рвать ее на полосы. — Твоя кровь вымыла из раны большую часть яда. Ты проживешь достаточно, чтобы увидеть последний отсвет дня. Жаль. Элладану не раз приходилось переругиваться с орками, и он мог отличить от правды речи, призванные разозлить и напугать противника. Он знал также, что лучше на них не отвечать, и не раскрывал рта, сосредоточившись на перевязке. Его нежелание говорить не смутило назгула:  — Было бы милосердным позволить тебе самому перерезать себе глотку. Излечиться от раны, нанесенной моим клинком, будет потруднее, чем от яда. В Элладане снова всколыхнулся ледяной, безжалостный страх. Слова назгула подтвердили его подозрения насчет бледного клинка, блеснувшего давеча в сумраке за порогом: это — моргульский кинжал. В битве за Форност многие были ранены таким оружием. Мало кто из них выжил, и ни один не исцелился полностью. Без лечения такие раны уводили людей во мрак худший, нежели смерть. То же грозило и эльфам, если они не успевали вовремя освободить свою фэа от роа. Элладан не знал, что ждет того, кто принадлежит к обеим расам, и узнать не стремился. — Твоя кровь — другая. Я чую в ней запах и илида, и тарка.* Элладан выкинул из головы страх и постарался свести края раны вместе. Надо бы наложить швы, но он мог только обмотать себя полосами ткани, натягивая их как можно туже, прежде чем связать.  — Чей ты выродок, полукровка? Чей высокий род испоганил ублюдком твой отец, когда твоя мать ощенилась… — Если ты договоришь, останется лишь один из нас! .. — прорычал Элладан. Он захлопнул рот в тот же миг, как понял, что говорит, но дело было сделано. Назгул за стеной рассмеялся: — Щенок затявкал! Но сумеет ли он укусить? Слишком много твоей крови пролилось на землю, ты ослабел. Каким образом ты заставишь меня замолчать? У Элладана закружилась голова, он зажмурился, цепляясь за сознание. Свет осеннего солнца вдруг остыл, камни под спиной вытягивали из костей остатки тепла. Стиснув дрожащими руками узел повязки, он зашептал в отчаянии: «A Elberet Gilthoniel, silivren penna miriel o menel aglar elenath! Na-chaered palan-diriel…» Из хижины вырвался пронзительный визг. Каменные стены кузницы сотряслись, крыша расселась. Элладан прижался к стене, и все равно на него дождем сыпались куски дерна и пыль. В ушах стучала кровь, он схватился за голову, ощущая, как все его мысли разбиваются вдребезги. Вопль длился лишь несколько мгновений, но хватило и этого. Когда он умолк, Элладан обнаружил себя распростертым на полу; бок ему пронзала боль, руки и ноги дрожали. — Не смей при мне говорить на этом языке, — прошипел назгул. Элладан заставил себя подняться и сесть; лицо у него застыло, даром, что на лбу обильно проступил пот. — А ты не смей при мне визжать, — хрипло выговорил он. В первый миг слова его канули в молчании. А потом ледяная угроза на шаг отступила:  — Согласен. Элладан моргнул. Это было… неожиданно. По своему опыту, он и представить не мог, чтобы назгулы шли на компромисс или торговались с кем-нибудь. Правда, его опыт не включал и длинные беседы с кем-либо из Девяти. Все еще дрожа, Элладан подполз обратно к очагу. Он соображал плоховато, чтобы как следует поразмыслить над своим странным положением, но достаточно хорошо, чтобы помнить о необходимости огня. Привалившись к закопченным камням очага, он передохнул и снова стал вычищать золу.  — Ты правда думаешь, что эта печурка выдержит огонь, способный спасти тебя?  — Может, я не стану загонять огонь в печурку, — пробормотал Элладан. Ему стоило чрезмерных усилий не обращать внимания на назгула, а разговор помогал сосредоточиться хоть на чем-то кроме ползучего ужаса. — Может, я позволю огню спалить все дотла и выкурю тебя из твоей норы?  — Ты хочешь и дальше враждовать со мною?  — Тебя просто-напросто уязвляет солнечный свет. Будь по-другому, ты не стал бы прятаться внутри, когда твой враг всего лишь в шаге от тебя.  — Или я просто-напросто наслаждаюсь твоим ужасом. Я чувствую, как он пронизывает твой разум. Сердце у тебя стучит торопливо, но кровь застыла и еле-еле ползет по жилам. Я мог бы раздавить тебя одной лишь мыслью. И раз ты хочешь испытать свой рок раньше, а не позже, я помогу тебе. Элладан склонил голову и отложил клещи. Враг прав: напади он сейчас, ему, Элладану, не выжить. Он слаб и становится все слабее. Назгул одолеет его даже под тусклыми лучами задымленного солнца. Остается надеяться лишь на помощь товарищей — если они подоспеют до ночи. Сейчас эта надежда стала не более чем бледной мечтой… — Зачем ты здесь? — спросил он, силясь заглушить отчаяние. — Минас-Моргул далеко отсюда. — Скрытые земли, где прячется твое племя, тоже далеко отсюда, полукровка. Зачем ты здесь? Элладан сообразил — нет ничего удивительного, что врагу известно его происхождение: в Ангмарских войнах он несколько раз сражался против назгулов. — Вы насылаете на Лихолесье своры орков и варгов, перекрываете пути, нападаете на наших сородичей — вряд ли вы ждали, что мы будем сидеть сложа руки. — Противиться нам глупо. — Однако же ваше войско отступает, — возразил Элладан с мрачной усмешкой. — Что с того? — спросил назгул. — Корни тьмы глубоко уходят в землю. Вы не удержите мой лес сколь-нибудь долго. Мой лес. Это утверждение пробилось сквозь сковавший мысли Элладана ужас, и он смог сосредоточиться на существе, притаившемся за стеной. Мой. Не многие из назгулов употребляли это слово. И не многие из назгулов дожидались бы заката, если ненавистный враг, весь израненный, оказался от них неподалеку. Да, им мешал солнечный свет, но они вовсе не становились беспомощными. По крайней мере, не все. Среди них был один, кто не стеснялся показываться при солнце. Кто не стеснялся вести беседы с врагами. Единственный из назгулов, кто мог похвастаться не только титулом, но и именем.  — Кхамул, — прошептал Элладан. Долгое шипение было ему ответом. — Или я ошибся? — Нет, не ошибся. Элладан потер лоб, соображая, радоваться или огорчаться своему открытию. Кхамул был непредсказуем. Уникален. Многие годы считалось, что он, а не Саурон, правит в Дол-Гулдуре. В давние времена это могло быть правдой. И если кто и мог вернуться в битву накануне разгрома, так это Кхамул: у него был обычай задерживаться там, где задерживаться не стоило. По крайней мере, так запомнил Элладан со времени, когда Ангмаром правил Король-Колдун. — Ты один здесь, — услышал он свой голос.  — Как и ты, — тихо, зловеще прошипел Кхамул. — Тогда, возможно, мы сумеем договориться по-другому, — колеблясь, проговорил Элладан. В нормальных обстоятельствах он ни за что не рискнул бы заключить сделку с назгулом, но нормальные обстоятельства не включали в себя препирательства с Кхамулом сквозь стену заброшенной хижины. В ответ ему еле слышно прошелестел смешок:  — Ты храбр. Храбрее многих, кого я встречал. Раз ты хочешь договориться, у меня есть что предложить тебе: ты можешь принять мой удар сейчас — или вкусить его позже, под покровом ночи. Нахмурившись, Элладан взглянул на дверь кузни, потом поднялся на ноги, опираясь о каменную стенку, и схватился за подгнившую деревяшку. Он думал отломать от двери кусок, но под его весом дверь расщепилась и с грохотом обрушилась. Элладан свалился вместе с нею, так что воздух вышибло у него из груди. Он бы вскрикнул, но не мог издать ни звука. В глазах у него все поплыло, и тени, не имеющие отношения к назгулу, застили взгляд. Дрожащие руки сжались в кулаки, пока он пытался превозмочь жгучую боль в боку. Когда дрожь наконец унялась, он обнаружил, что все еще дышит, хоть силы его совсем истощились. Зато у него теперь было то, что нужно! — Дрова, — прошептал он, — кузница каменная, я окружу себя кольцом огня. Что скажешь на это?  — Что ты слабеешь с каждым ударом сердца. Даже если ты разведешь такой огонь, ты не сможешь поддерживать его.  — Мне и не нужно поддерживать его. Я не так одинок, как тебе кажется. Другие увидят огонь и явятся сюда. Это не сулит тебе ничего хорошего… разве что мы придем к новому соглашению. — Ты хочешь заключить перемирие? — на сей раз в голосе Кхамула звучало удивление; новая догадка заставила Элладана вздрогнуть. — Но никому из нас не дана власть на такое.  — Не перемирие. Соглашение. — Это невозможно. Моя воля — воля Повелителя. Элладан пополз к очагу, собирая по дороге щепки. — Если твоя воля — воля Саурона, — медленно проговорил он, — почему ты не придешь за мной сейчас же? Солнечный свет не устрашит того, кто так ревностно исполняет желания Повелителя. Он ищет моей смерти… а ты, его орудие, легко мог бы сделать ему такой подарок.  — Твой конец так и так наступит скоро, полукровка, — пообещал Кхамул. — Желание Повелителя исполнится. — Однако ты дал мне время до ночи, — возразил Элладан, удивляясь, зачем он вообще обсуждает подобные вещи. — Разве это не твой выбор? Разве не ты отступаешь перед светом солнца?  — Твоя рука тоже отдергивается от пламени, — пришел ответ. — Но направляет действие твой разум. Элладан сложил растопку в очаг и бросил взгляд на стену хижины. — Сильный духом заставит плоть вытерпеть огонь. А твой хозяин, похоже, недостаточно силен. Или же воля его не столь властна, как ты говоришь. — Его воля связывает. Через несколько часов ты узнаешь, насколько. Стиснув зубы, чтобы устоять перед пугающей угрозой, Элладан подсунул под щепки собранные с пола соломинки.  — Вашу волю связывают Девять Колец, так ведь? Но они подчинены Единственному, а оно утрачено. — Власть Единственного — это власть Великого Ока, и не важно, кому Единственное принадлежит, — презрительно заявил назгул. — Она связывает не только меня, но и всех Кольценосцев. Каждым из них управляет то, что заключено в Единственном с его сотворения. Только глупцы мыслят иначе. Холодный ужас сжал Элладану сердце. Столетия назад он согласился стать наследником отца, и это согласие повлекло за собой обещание владеть Вильей, буде что-либо случится с Элрондом. Под грузом этого обязательства Элладан изучил все, что было известно о Трех Кольцах, и то, что он узнал, сильно встревожило его. В конце концов он отложил свои изыскания и позволил себе надеяться, что, будучи утерянным, Единственное утратило влияние на Кольца эльфов. Как ни слаба была эта надежда, он не мог позволить назгулу разрушить ее.  — Гномов направляла их собственная воля, и они приняли во владение Семь Колец согласно собственному выбору, — сказал он. — Они не подчинялись Единственному. — В самом деле? Они по своей воле потеряли все Семь? Были изгнаны из своих домов? Приговорили себя к скитаниям, когда на них охотились, словно на зверье?  — Их беды не были связаны с Кольцами, — возразил Элладан. — Во всяком случае, не все. — Возможно, но их беды были следствием их выбора. А под влиянием Семи гномы выбрали алчность. Их желания отвечали тому, что желало для них Великое Око.  — Желание — еще не воля.  — Неужто? Если ты приказываешь руке взять меч, разве ты думаешь о каждом пальце? Каждой жиле? Каждом движении? Или ты просто желаешь и позволяешь руке исполнить желаемое? Разве это — не воля? Элладан потряс головой. Он слишком ослабел, чтобы искать лазейки в доводах Кхамула. Открыв поясную сумку, он нашарил кремень и кресало.  — Семеро не служили Саурону. Если Кольца и правда связывают, в этом отчасти виноват выбор владельца. Я не многое знаю о других коленах гномов, но Дети Дурина по крайней мере не избрали Мордор.  — Владей они Кольцами дольше, они избрали бы то же, что и я. В свое время и Три приведут своих хозяев к тому же выбору. Ибо в конце у всех, кто владеет Кольцами, будет лишь один выбор и лишь Единственное Кольцо. И ты вскоре узнаешь, каково мое служение. Вместо ответа Элладан со всей силы ударил кремнем по кресалу. Искры озарили темный очаг, заплясали на сухой соломе под дровами. Он снова высек искру, наблюдая, как чернеют и начинают кое-где тлеть трухлявые деревяшки. Травинки скручивались от жара, и после третьего удара показался маленький язычок пламени. Из-за стены дома донеслось недовольное шипение. — Огонь не разгорится, — предрек Кхамул мрачно. — И правда, — пробормотал Элладан, осторожно подкармливая огонек. Он снова подумал о Вилье и, подобно язычку пламени, в нем вновь затеплилась надежда: «Мы еще не вступили на путь, где остается единственный выбор. И мне не нужно долго поддерживать огонь, пусть только он успеет позвать на помощь…» Послышался звук шага, и внезапно треснул самый воздух. Защита Элладана рухнула, неодолимый ужас отбросил его прочь от очага. Неокрепшее пламя затрещало; со всех сторон надвинулась темнота.  — Ты умрешь нынче ночью! — прогрохотал Кхамул.  — Если и умру, то не от твоей руки! — вскричал Элладан, выхватывая кинжал из ножен. Назгул издал вопль. Мир вокруг Элладана разбился вдребезги. В голове стучало так, что она, казалось, вот-вот взорвется, грудь стеснило, когда он упал на левый бок — от невыносимой боли мышцы свело судорогой. Тьма, притаившаяся в его сердце с момента, как он ступил на крыльцо хижины, вырвалась наружу и затмила разум. В глазах почернело, горло саднило, как будто он тоже кричал. Но он не слышал ничего, кроме скрежещущего визга, который разрывал в клочья границу между видимым и невидимым. Между тьмой и светом. Между живым и мертвым. С трудом удерживаясь на грани страшной ночи, от которой не будет пробуждения, он повернул голову к очагу. Красная вспышка ослепила его, слишком яркая, слишком прекрасная, чтобы ее можно было выдержать. Элладан отвернулся и смежил веки, когда жуткий вопль постепенно стих. — Ты же обещал не кричать… — прошептал он, беспомощный перед холодом и страхом. Тьма сгустилась от жуткого смешка, и, уже теряя сознание, Элладан расслышал глумливое:  — Я солгал. *** «….задело Черное Дыхание…» «… случай неотложный…» «… некогда ждать вашего отца…» «… уже не кровоточит…» «…края-то воспалены…» Тихие голоса проплывали где-то над Элладаном, обрывки фраз тонули, тревожа его сон. Он постарался ускользнуть, вернуться в свое серое, безмятежное ничто, но туман рассеялся. Голоса стали яснее, и Элладан наморщил лоб: голоса были знакомыми. Один так вообще мог бы быть его собственным — если бы он не знал (по крайней мере, не был бы почти уверен), что молчит. «… промой и оставь открытой. Это поможет удалить яд». Почти очнувшись, Элладан ощутил приближение опасности. Знакомые голоса вроде бы не несли угрозы, но инстинкт взывал об осторожности. Пришлось покинуть сокрытый мир и, собравшись с силами, поднять веки. Над ним нависал темный силуэт. Элладан отпрянул, и тут же боль пронзила левый бок. Он сопротивлялся, не надеясь спастись, но на плечо ему легла рука, умерив его метания. Другая рука легла на лоб, и внезапно запахло ацеласом.  — Тише, — шепнул знакомый голос. — Тише, брат, ты в безопасности. Но тебе незачем просыпаться. Ты и сам предпочел бы проспать это. Силуэт отдалился, на миг его подсветил красноватый отблеск пламени, а потом он вновь приблизился. Что-то коснулось губ Элладана; на язык полилось сладковатое питье. Он торопливо глотал, ощутив вдруг, как сильна его жажда, пока питье не забрали. Мутное мерцание окрасило темноту в серый цвет, и он погрузился в дремоту, полную клубящегося тумана. Он не смог бы сказать, сколь долгим был его сон, но следующее пробуждение было внезапным и резким. Ужасная боль разорвала ему левый бок, и он вскинулся с криком. Но его руки поймали и прижали к телу, так что он охватил себя и чувствовал жар от голой спины; кто-то торопливо прикасался к ране. На пол плеснула вода, цепкая хватка усилилась.  — Он не выдержит! Это слишком больно!  — Мы не можем ждать. Он слишком слаб, чтобы самому справиться с ядом! Едва дыша, Элладан запрокинул голову, ухитрился взглянуть вверх — и обнаружил, что смотрится в зеркало.  — Элрохир? .. — еле слышно шепнул он. Тот нахмурился, глаза его сверкнули:  — С чего вдруг ты решил стать трудным больным? Гнев в его голосе напугал Элладана, он моргнул, пытаясь сообразить, что такого сделал, чтобы разозлить брата. Он хотел бы исправиться, вот только он, кажется, не помнит… Память вдруг нахлынула на него. — Кхамул! — прохрипел он, и с произнесенным вслух именем вернулся ужас этого дня. — Кхамул здесь! Он…  — Тшшш… — прервал Элрохир. — Назгул ушел. Элладан заморгал — страх немного отпустил его.  — Ушел? Как? Он…  — Некоторые из твоего отряда пробились к нам и рассказали о вашем отступлении. Я собрал на поиски всех, кто уцелел, и мы увидели дым от твоего огня. Мы никак не ожидали найти тебя в компании с назгулом. Так что мне позарез хочется узнать всю историю. — У нас нет выбора… — прошептал Элладан.  — Очевидно, — подтвердил Элрохир, покрепче обхватив брата. — Нам по-прежнему надо обработать твои раны, а ты не желаешь помочь нам и уснуть.  — Нам? — удивился Элладан. Он оторвал взгляд от брата и разглядел еще чье-то озабоченное лицо. — Линдир? Склонившийся над сосудом с водой Линдир взглянул на него и невесело улыбнулся:  — Рад, что ты очнулся, хотя ты сам можешь скоро пожалеть об этом.  — Глорфиндель тоже здесь неподалеку, — добавил Элрохир. — Мы послали за ним, как только поняли, что изгнанная нами нечисть — назгул. Глорфиндель разослал дозоры по окрестностям. Он обеспечит нам защиту. Элладан огляделся и заметил вдруг, что не видит звезд. Холодный ночной воздух проникал через открытые окна, и он содрогнулся, осознав, что лежит там, где стоял Кхамул. — Все готово. Давай попробуем еще раз. Посмотрев на Линдира, Элладан разглядел, что тот смачивает в сосуде полотно. Он почувствовал, как Элрохир вздохнул, и тут же оказался прижатым к груди брата, с головой, откинутой на его плечо.  — Мы уже перевязали тебе голову, но надо промыть рану в боку, — прошептал Элрохир. — И надо приложить к ней примочку. Там еще остался яд, хоть твоя кровь и смыла большую его часть. Зная, что сейчас будет, Элладан прикрыл глаза. Он постарался расслабиться и уснуть под действием выпитого зелья, из чего бы там его не сварили. Однако, как только Линдир приложил полотно к ране, резкая боль пробудила его.  — Это был Кхамул, — пробормотал он больше для того, чтобы отвлечься.  — Назгул? — переспросил Элрохир; руки его напряглись. — Откуда ты знаешь?  — Я говорил с ним. Элрохир застыл, и даже Линдир прервал свои манипуляции. — Ты говорил?.. В подтверждение Элладан кивнул. Движение было очень слабым, но Элладан был тесно прижат к плечу Элрохира и знал, что брат ощутил кивок.  — Когда тебе станет лучше, придется в подробностях пересказать тот разговор, — после паузы сказал Элрохир. Линдир опять стал промывать рану, бок Элладану как огнем обожгло, и он выгнулся дугой, выдохнув:  — Кхамул лгал…  — Могу себе представить.  — Но не сразу… — Элладан теснее прижался к брату, стараясь не дергаться под прикосновениями Линдира. — Оно стало ложью потом… — Тшшш, — попытался успокоить его Элрохир, — не думай об этом. — Он солгал, что не будет кричать… Должно быть, он лгал и в другом… — бормотал Элладан, жалея, что сил ему хватает только на еле слышный шепот. — Конечно, он лгал. Выкинь его ложь из головы, — произнес Элрохир твердо. — Ты в безопасности!  — Я? Или хоть один из нас? .. — Элладан вдруг рванулся, и руки Элрохира превратились в железные оковы. — Да, — ответил он; в голосе его слышалось беспокойство. — Мы в безопасности.  — А если Кхамул сказал правду? — шептал Элладан: ему надо было знать точно. — Саурон никогда не касался Трех, но что, если… — Элладан! Теперь в тоне брата было предупреждение, Элладан расслышал это даже сквозь туман боли и снадобий. Однако он не мог отбросить свой страх, ставший в темноте особенно пронзительным и острым: — Но…  — Что бы ни говорил он — и что бы ни говорил ты, — мы обсудим это позже, — заявил Элрохир непререкаемо. — Сейчас ты должен думать о другом. Ночь нынче темна, и мало ли кто прислушивается к нам. Элладан хотел бы протестовать. Требовать ответов. Узнать правду. Но Элрохир не слыхал слов Кхамула, и, в отличие от Элладана, Кольца Власти ни к чему не обязывали его. Он не связал себя с Вильей. Он доверил отцу нести груз риска и тягот владения Кольцом. Элладан не был столь самоуверен. Он не был и достаточно здоров. Боль пульсировала в левом боку; Элрохир обнял его крепче и начал говорить. Голос его был тих и монотонен, словно жужжание, слова скользили над Элладаном. Он ловил обрывки фраз, кусочки фрагментов, достаточные, чтобы понять, что Элрохир рассказывает о битве в Лихолесье. О том, что Некромант бежал еще до первой атаки. О том, что и Митрандир уже исчез, умчался на север при известии о войне под Эребором. О том, как Курунир прочесывает лес в поисках изобретений и устройств Врага, позволив лишь некоторым помогать ему. Под этот рассказ Элладан то погружался в дремоту, то выныривал из нее. Настой, который ему дали, затягивал в сон, боль противилась, мучительными вспышками пробегаясь вдоль ребер. Он не знал, кто победил бы в этой битве без постороннего вмешательства. Но в конце концов Линдир закончил то, что делал с его боком. Элладан почувствовал, что лежит на полу, с головой, удобно устроенной на коленях брата. Его укрыли согретыми у огня одеялами, и комнату вновь наполнило благоухание ацеласа. Чьи-то пальцы перебирали ему волосы, ладонь провела по лбу, разглаживая морщины. — Спи, — шепнул Элрохир. — Я здесь, и ты в безопасности. Спи. Боль от ран не исчезла, но Элладан заставил себя расслабить плечи и разжать кулаки. Как только он сделал это, глумливые речи назгула о воле и желании вспомнились ему. Своей ли волей Элладан заставил себя отдыхать? Сознательно ли он приказал себе это? Или он лишь высказал желание? Желание, которое внушила ему необходимость отдыха, тогда как боль и страх делают отдых невозможным? И какие желания можно внушить одному из Трех? И отсюда, какие желания одно из Трех может внушить своему владельцу? К каким желаниям может Вилья подтолкнуть Элронда? Теплый, мирный сон подкрадывался исподволь. Не в силах разрешить свои вопросы, Элладан постарался отбросить воспоминания. Сейчас он не может совладать с ними. Когда он окрепнет, он поговорит с Элрохиром — вместе они всегда сумеют дать отпор тьме Врага. Как будто получив намек, брат принялся массировать ему виски. Ритмичные движения притупили боль, и когда Элрохир замурлыкал старую колыбельную, тени наконец отпустили Элладана. Повернувшись к мраку спиной, он погрузился в приветливые объятия сна. Но, когда ночь выцвела до серых сумерек, из темных закоулков разума, где за тонкой завесой сомнений змеей свернулся страх, до Элладана донесся вопль назгула.