Один год

16 сентября 2002

      Анджелина вернулась из командировки в начале сентября. Несмотря на то, что это была ее работа — она выглядела на удивление отдохнувшей. Насколько я слышал, Чемпионат мира прошел на ура, настолько пафосно и грандиозно насколько это вообще возможно.       Но написать ей я решился только вчера, практически превозмогая себя. Мы договорились встретиться в нашей любимой чайной неподалеку от Вредилок. Первое что Анджелина сделала, это крепко обняла меня и извинилась за то, что случилось. — Джордж, я жалела о том, что произошло сразу. Но просто не знала как написать тебе об этом, — она потупила взгляд. — Я даже и не надеялась, что ты простишь меня.       Она неуверенно погладила меня по руке, и я крепко ободряюще сжал ее ладонь. Не правильно. Это я должен был перед ней извиняться. До того момента, как мы расстались, я думал об Анджи лишь, что она ярче, лучше, добрее чем... Чем Гермиона. Вечное сравнение. Я ни разу не сказал Анджелине, что она прекрасна. Что она замечательна. Сама по себе. С этими черными густыми волосами и восторженными удивительно яркими карими глазами. — Ты потрясающе выглядишь.       Анджи попыталась скрыть улыбку. Почему я так редко говорил ей такие слова, она не заслуживала такого. — Ты тоже выглядишь лучше. Более отдохнувшим. — Это все отпуск. Хотя конечно мне пришлось строить гараж, но я успел и отдохнуть, — Анджи задорно засмеялась.       Мы просидели в чайной почти час. Болтали, обсуждали последние новости. Говорили обо всем подряд. Я готов был растянуть это мгновение на вечность. Но в одиннадцать утра мы уже стояли напротив Вредилок. — Может быть — как-нибудь — встретимся еще? — Я думаю — что можно. Конечно, если ты хочешь. — Хочу, — она неуверенно потянулась вверх и коротко коснулась меня губами. Едва-едва. Не поцелуй, лишь прикосновение.       Распрощавшись с Анджелиной, я быстро, перепрыгивая через ступеньки, взлетел к себе в квартиру. Так легко мне не было уже давно. Очень давно. В моей жизни все медленно налаживалось. Но мои легкие мысли прервал стук в дверь.       Был полдень, прошел примерно час. Мы сидели друг напротив друга в моей квартире, на втором этаже магазина «Всевозможные волшебные Вредилки». Гермиона выглядела как обычно, изящно, утонченно. Но я видел маленькие незначительные изменения.       Это неровное постукивание ногтями по ручке чашки. Плотно сжатые губы. То, как она поднимала глаза к потолку, словно там появилось что-то на удивление интересное, и часто моргала. — А потом она выстрелила ему прямо в глаз, — закончил я свой рассказ и слегка излишне громко посмеялся. Гермиона широко улыбнулась и снова подняла глаза вверх, несколько раз моргнув. — Надеюсь, с ним все было хорошо, — сделав большой глоток из своей чашки, сказала девушка. — Да, все хорошо. Все хорошо, — я заметил, что чая у нее осталось совсем на донышке, — Сделать еще?       Она, не отнимая чашки от губ, коротко кивнула. Я встал из-за стола и направился к плите. Можно использовать заклинание, но это будет что-то не настоящее. В приготовлении чая не менее важен сам процесс, в этом есть как-то своя собственная магия. Мы находились спиной друг к другу. — Мне жаль, мне правда жаль, — ее голос стал совсем другим. — Если бы можно было все поменять, то… — То что? — я развернулся к ней, но видел только лишь ее прямую спину, — Ты бы что-то сделала по-другому? — Возможно. Я была с ним так резка, слишком. Я не хотела этого, — она снова посмотрела на потолок. – К этому просто нельзя подготовиться.       Я кивнул и отвернулся. Что сказать на это? Что мне сказать на это. Что ей сказать на это. Я все это время видел, как Рон постоянно следует за ней попятам, не отпуская ни на секунду. Но это же Рон, мой идиот брат. Он просто не умеет по-другому. Мой глупый младший брат, такой наивный, чересчур упрямый, чересчур заботливый. И такой несчастный сейчас.       Я обернулся и увидел, как Гермиона утирает рукой глаза. Она сделала ему так больно. Но, несмотря на то, что глупый Ронни считал обратное, ей было не менее больно. — Просто так! — Рон не выдержал и наконец сорвался на крик. Он ходил из одного конца комнаты в другой. Мама тяжело охнула. Я попытался было его успокоить, но тщетно. — Просто так! Все было хорошо, ничего не предвещало. Просто так! Резко! Устала! Слишком много!       Мама снова всхлипнула. Я крепко сжал ее руку. Хорошо, что она отправила мне срочное сообщение, о том, что произошло и я быстро, бросив работу, сорвался с места. Иначе бы ей пришлось одной выслушивать стенания Рона. — И знаешь, — голос Рона стал тихим и спокойным. Он обращался к кому-то далекому. Наверное, к Гермионе, которая существовала сейчас только в его воображении. Только так он мог высказать ей все, что думал, — она была такой спокойной. Словно ей все равно. Хотя она все время была такой спокойной. Наверное, ей все время было все равно.       Джинни подскочила со своего места, пытаясь успокоить Рона, но тот грубо оттолкнул ее.       Это было всего лишь день назад. А сегодня Гермиона появилась у моего порога. Тихая, действительно непроницаемо спокойная, словно все нормально. И мое легкое настроение после встречи с Анджелиной, как ветром сдуло. — Рон расстроен, — я не нашел, что еще сказать. Рон был моим братом и его боль притупила мои собственные чувства (от которых, черт возьми, я так и не смог избавиться). — Мне жаль, — секундная задержка. Ее голос дрожал, не сильно, но я заметил.       Бросив к черту это ненужный чай, я сел настолько близко к ней, насколько это вообще было возможно. Теперь Гермиона смотрела в пол и только в пол. — Просто… Я так устала. Он не слышал меня, не понимал. Не хотел видеть очевидного.       Я не был уверен, что хочу это знать. Что хочу ее слушать. — Я не хотела жить вместе, это все было слишком быстро. Это совсем не то, что я хотела.       Не удержавшись, я наклонился вперед и обнял Гермиону. Этот бессмысленный порыв. Она тихо всхлипнула. Такая маленькая. Но в ушах у меня все еще звенели обвинения Рона, которые перекрывались ее тихим, спокойным вкрадчивым голосом, как она пыталась объяснить, что все не так просто. — Но почему же я так скучаю? Ох, Джордж! Всё совсем не так.       Я думал, что это сделает все проще, что уйдет эта глупая необоснованная ревность. Но стало только хуже. Я ждал этого момента, где-то в глубине души, в тайне ото всех, но я ждал, что они расстанутся. Что пройдет время, Рон успокоится и возможно тогда она увидит меня. Со временем. Я был готов ждать, долго. Я мог бы стать по настоящему счастливым и разделить это чувство с Гермионой, единственным человеком на Земле, которого я любил просто так, безоговорочно, просто за то, что она есть.       Но почему-то я чувствовал себя совсем иначе.       Все оказалось не так, как я представлял. Я не знал, кого я люблю больше: ее или своего родного брата.       Еще с утра мне казалось, что я почти счастлив. — Ты замечательный, Джордж.       Гермиона крепко прижалась ко мне, и мне ничего не оставалось, как обнять ее в ответ.

16 сентября 2015 (сегодня)

      На кухне едва слышно бормотал телевизор, утренние передачи. Эти звуки порой перекрывались шумом воды из-под крана. Так тихо. Здесь редко бывало так тихо, только в совсем утренние или вечерние часы. Или когда дети гостили у Ма и Па. Но, наверное, сейчас они еще спали.       Я провел рукой по лицу, снимая остатки дремоты.       Босиком, стараясь быть настолько тихим, насколько это возможно, я прошел из спальни в детскую. Точнее в одну из детских. Едва-едва приотворив дверь, я заглянул внутрь. Шторы зашторены, поэтому темно, как будто на дворе еще непроглядная ночь, хотя сейчас уже почти десять утра. На кровати один большой ком из одеял, даже не поймешь — есть там кто-то или нет. Я тихонько улыбнулся про себя и закрыл дверь. — Эй, отдай, отдай! Это мое!       Я, никем не замеченный, прильнул спиной к дверному косяку рядом с кухней. Они сидели на слишком высоких для них табуретах, хотя ноги мальчика уже почти доставали до пола. Мое сердце непроизвольно сжалось. Может ли оно вместить в себя столько любви и тепла? Мог ли я вообще когда-либо представить, что смогу любить так, безоговорочно, почти обожая? Наверное, нет. — Эй, что тут у вас.       Две пары бездонно-ярких детских наивных глаз уставились на меня. Ее рот растянулся в беззубой улыбке, такая крошка. Так похожа на маму.       Девочка спрыгнула с табурета и прильнула всем своим маленьким телом ко мне. Я подхватил ее на руки и крепко обнял. Ей было уже шесть, но она все еще любила, когда я так делаю. — Ну, так что тут у вас, — я устроил девочку у себя на коленях. — Это я нарисовала, — почти вырывая рисунок из рук брата, гордо заявила она. Мальчик насупился. — Я помог, — добавил ее брат.       Перехватив девочку другой рукой, я развернул картинку к себе. Детский рисунок. Такой одновременно глупый и милый. Вся наша большая семья, никого не забыли. Ярким пятном выделялся Тедди, снова с сиреневыми волосами. Смотри-ка, даже Перси есть, вот он, кривой человечек с рыжей шевелюрой, в очочках. Наверное, им пришлось потратить целый оранжевый карандаш на все это. — Талант, — я легко игриво ударил ее по носу. Девочка недовольно замотала головой, громко смеясь.       Тепло и уют. Я сразу почувствовал, как она вошла. Прошло много время, она очень изменилась, характер стал мягче, а рыжие волосы уже не отливали таким огненным цветом. — Уже достают тебя? — Джинни с истинно материнской любовью провела рукой по непокорным черным волосам сына, — Они слишком любят, когда ты гостишь у нас, Джордж. — Что ты, все хорошо. Они же мои любимые племянники, — Лили задорно рассмеялась и попыталась было выпутаться из моих объятий, но я лишь продолжил ее щекотать.       Такая замечательная. Порой я любил ее, словно она была моей родной дочерью.       Если бы моя жизнь сложилась иначе, возможно у меня были бы и свои дети, своя семья. Но я ни о чем не жалел. Жениться лишь только потому, что от меня этого ждали, было не в моих правилах. Для этого нужно что-то большее. Настоящая любовь. А она случилась в моей жизни лишь однажды.       Гермиона. Она до сих пор нравилась мне, как и раньше. Как в любой другой день месяца любого года. В Рождество и Пасху. В день рождение и в самый обычный день. Когда я здоров и когда я болен. Когда она счастлива или чем-то огорчена. Я люблю ее.       Со временем Рон остыл, одумался, но все уже не было как прежде. Не знаю, пытались ли они с Гермионой сойтись снова или нет, да и не мое это дело.       Мы никогда не говорили с ней о наших отношениях вслух. Моя болезнь под названием «Гермиона Грейнджер». Знала она о том, насколько сильно я любил ее, или нет – не могу сказать. Возможно, подозревала. Как и для меня до сих пор загадка – что там внутри у Гермионы Грейнджер. Но почему мы не вместе? Не знаю. Наверное, об этом уже поздно думать. Две тысяча второй — вот наше время.       Все было настолько сложно, что было проще оставить все как есть. Я не видел выхода из сложившейся ситуации. Чувства против семьи - слишком сложный выбор. Тогда я выбрал семью. Жалею ли я? Не знаю. Но к счастью все это осталось в далеком прошлом, которого уже не изменить.       Мне тридцать семь, но я ни дня не чувствовал себя старым.       Лили крепко обвила меня за шею, притворяясь, что она хочет меня задушить. Тихий Ал лишь скромно улыбнулся. Мои любимые племянники. — Лучший дядя-Джордж!       Я больше не почти счастлив. Я счастлив.