Плотвичка

Близилась ночь, и жизнь потихоньку затихала, когда ведьмак прибыл к крытой соломой хижине Кейры Мец. Геральт ловко спешился и, подведя свою светло-бурую кобылу к низкому деревцу неподалёку от жилища чародейки, крепко привязал поводья к обломанному суку, сухо кинув при этом: — Жди здесь, Плотва. Убийца чудовищ направился к дому давней знакомой и остановился у самого порога, вслушиваясь, будто пытаясь уловить острым ведьмачьим слухом то, что происходит по ту сторону дверей. Видимо, не услышав ничего важного, он толкнул дверь, заставляя ту широко раскрыться, стукнувшись об стену, и вошёл внутрь. Плотва недовольно фыркнула и встряхнула головой. Кобылка не любила, когда наездник привязывал её, как какой-нибудь фермер привязывал свою козу, не позволяя далеко отходить от места, где он её оставил пастись. Она уже неоднократно доказывала ведьмаку свою преданность — являлась по первому же свисту, где бы он ни находился; везла его к гнёздам чудовищ и терпеливо ждала в сторонке, пока тот кромсал злобных и вонючих тварей, — неужели она не заслужила хоть капельку свободы? А всё из-за чего началось-то? Из-за какой-то ерунды! Ну, подумаешь, не нашёл он её в стойле, когда вышел из таверны в Белом Саду. Плотва тогда свободно гуляла по поселению, расталкивая детей, что стояли на её пути. Ну, подумаешь, выслушал тирады разъярённых мамаш, чьих чад она едва «не затоптала». Ну что она — зверь какой, чтоб детей топтать? Она умеет следить за своими копытами, в отличие от тех же людей. Тогда Геральт не на шутку разозлился, долго испепелял её взглядом медовых глаз с кошачьими вертикальными зрачками, недовольно поджимал губу, а лицо и вовсе побелело пуще обычного. В ответ на это Плотва немного склонила голову набок и похлопала глазами с длинными и тёмными ресницами, стараясь стереть с морды умное и осмысленное выражение. Ведьмак вздохнул, пробурчал себе под нос что-то о том, что у него слишком мало денег на покупку новой скотины и запрыгнул в кожаное седло с высокой лукой. О какой скотине тот говорит, Плотва не поняла. Подумала, что тот решил завести корову. И вот теперь он её привязывает. Нет, ну не живодёр ли? Плотва устала ждать, навострив уши, и опустила голову, дабы пощипать траву. Растительность была сухая, аж аппетит отбивала, да и при всём желании кобылка не смогла бы её пожевать — железяка во рту причиняла много неудобств. Вскоре ведьмак вышел, но даже не посмотрел в её сторону. Скрестив руки на груди, он чего-то ждал, словно преданный пёс. Через несколько минут в дверном проёме показалась и сама чародейка. Блондинка принарядилась, уложила волосы и явно вылила на себя не меньше двух флаконов духов. Аромат лесных ягод и мяты резко ударил Плотве в нос, отчего та неряшливо помотала головой. Её удивляло то, что люди всегда стремились скрыть свой естественный запах, заменив его на пахучий букет из цветов и фруктов или чего-то непонятного, но, по их мнению, приятного для восприятия. Кейра не вызывала у кобылки никакого иного желания, кроме как подойти и общипать эту блондинистую головку, проверить, такая ли приятная женщина на вкус, какой старается казаться. Вслед за чародейкой из дома вышли три белые мыши с красными глазами и нежно-розовыми ушными раковинами. Кейра улыбнулась ведьмаку и громко произнесла слова заклинания. Воздух загустел, и вокруг мышей образовалось облако серого дыма. Плотва опасливо подергала за поводья, проверяя, крепко ли они её держат, — ей не хотелось стать первой жертвой результатов магии волшебницы, — но затем она увидела своего наездника и успокоилась. Внушительный вид двух клинков, что были закреплены у ведьмака за спиной, придали кобыле уверенности в том, что чудище он уж точно убьёт. Дым рассеялся и на месте трёх мышей оказались две белые и уже оседланные лошади с красными попонами, на которых красовались цветы и разные узоры из золотых нитей. Если бы Плотва умела ругаться, то она бы сделала это в тот момент, когда Геральт взгромоздился в седло одной из кобыл, а чародейка залезла на вторую, по-девчачьи сев боком, и они вместе тихим галопом помчались по вытоптанной дорожке прочь от дома. И от Плотвы, которая всё ещё была привязана к деревцу. Бурая кобылка невзлюбила Кейру и топнула копытом, представляя, что наступает на женщину. Сдалась она ведьмаку со своими прогулками! Да как он мог оставить свою верную Плотву здесь и заменить слащавым скакуном? Ведьма его приворожила. Точно. Околдовала. *** Кейра аккуратно пробиралась меж зарослей, попутно сбрасывая некоторые элементы одежды, оставляя их валяться на земле и быть для сотрапезника чем-то вроде подсказки — следа, по которому тот должен идти, чтобы найти её. Она спускалась со склона к воде, мягко ступая уже босыми ногами по зелёному ковру. Откуда-то слева послышался треск, с каким ломается ветка, и чародейка обернулась на звук, собираясь обругать ведьмака за то, что он испортил её игру. Увиденное заставило Кейру ойкнуть от испуга и сделать шаг назад, но когда страх отступил, она недовольно цокнула языком. Неподалёку стояла кобыла, на которой Геральт к ней прискакал. Плотва, кажется, так её зовут? В ночной темноте она показалась женщине лесным чудовищем. Шерсть её блестела от пота в лунном свете, кобыла тихо и пугающе ржала, порой обнажая широкие лошадиные зубы, и злобно топала передними ногами. Кейре даже показалось, что животина смотрит на неё с ненавистью ревнивой бабёнки, чьего мужика она имела наглость увести. — А ну, топай отсюда, не мешай, — сказала чародейка, отмахнувшись тонкими руками. Кобыла ещё пару секунд смотрела женщине прямо в глаза, а после, не разворачивая ни корпуса ни головы, боком потопала прочь, не сводя с чародейки взгляда чёрных глаз, пока не скрылась за деревом. «Вот уж странное создание», — подумала Кейра и продолжила спуск, но через каждые несколько шагов опасливо оглядывалась, боясь дальнейшего преследования со стороны ведьмачьей лошади. *** Геральта разбудил шершавый и тёплый язык Плотвы, который прошёлся от его шеи до самого лба, оставляя влажную дорожку. Ведьмак раскрыл глаза и резко сел, ощупывая одежду, которая волшебным образом вернулась на тело мужчины с первыми лучами солнца, как и обещала Кейра. Посмотрев на примятое место возле себя, а после куда-то вдаль, Мясник из Блавикена грязно выругался и поспешил встать. Плотва ткнула его носом в плечо, радуясь тому, что белые кобылки вновь стали не более чем мышками и она у наездника одна единственная и всегда настоящая.  — Плотва, — наконец обратил на неё внимание ведьмак, — как ты тут оказалась? Я ведь, дурак, совсем забыл отвязать тебя. Лошадь гордо тряхнула гривой, и именно тогда белоголовый мужчина заметил порванный ремешок повода. — А ведь сильная зараза. — Он похлопал её по шее, а после, расстегнув все застёжки и вытащив из рта кобылы трензель, отбросил уже бесполезную уздечку в сторону. Плотва пошевелила губами, радуясь тому, что теперь никакое железо не оттягивает ей рот, и весело заржала. — Вот уж Кейра двуличная, — вслух рассуждал ведьмак, бредя вдоль берега. — Мне нужно вернуться на Коломницу. Плотва одобрительно закивала головой, — пусть наездник этого не видел, — и потопала следом за Геральтом. — Хотя скакунов неплохих наколдовала, — уже тише проговорил мужчина. Плотва, если бы это было возможно, обиженным взглядом прожгла бы дырку в спине ведьмака. Но тот не почувствовал ни смены настроения, ни угрозы с её стороны и продолжил идти, пытаясь придумать как раздобыть лодку. *** Утопцы были уже настолько близко, что можно было расслышать их хрипы и взвизгивания. — Шевелись, Плотва! — прорычал ведьмак, пришпорив её ударами сапог по бокам. Ему не хотелось сражаться, так как серебряный меч был безнадежно сломан после боя с оборотнем, а на железном панцире была небольшая вмятина, причинявшая мужчине много неудобств, как и сломанное ребро. Кобыла же упиралась и мотала головой из стороны в сторону, совершенно не желая переходить неглубокое, но мутное болотце, а ведь до другого берега было всего несколько больших шажков. — Что б тебя, упрямая ты баба! — ведьмак охнул и не очень грациозно, морщась от боли, спустился с седла и взялся за рукоятку более широкого, но железного меча. Меча для людей, как любили говорить крестьяне, боявшиеся этих мутантов из Каэр Морхена пуще любого барабашки, что по ночам стучит по стенам и не дает детишкам спать. — Ну давай, нападай, безмозглая тварь! — обратился Белый Волк к первому утопцу, который напрягся, готовясь сделать прыжок. Плотва даже не повернулась, а лишь повела ушами, слушая, как ведьмак разрубает посиневшие телеса кровожадных существ, как делает перекаты, каждый раз охая от боли из-за сломанного ребра. Когда бой кончился, Геральт подошёл к ней. Долго и пристально смотрел, наверное, желая увидеть взгляд полный сожаления. Но кобыла даже мордой не повела, лишь причмокивала новым, более дорогим трензелем. Вернув меч в ножны, мужчина шлёпнул её по крупу, пытаясь заставить перейти чёртово болотце. Лошадь никак не отреагировала, сделала вид, будто его не замечает. Плюнув на попытки расшевелить кобылу, ведьмак пошёл вброд, высоко поднимая ноги. Вода заливалась ему в сапоги, пропитывала одежду, ну и смердила так, что только утопцам здесь могло нравиться. Добравшись до другого берега, ведьмак обернулся. Под скулами Геральта забродили желваки, а кулаки он сжал так, что костяшки на пальцах побелели, пусть этого и не было видно из-за перчаток. Плотва жизнерадостно гарцевала, поднимая столпы брызг вокруг себя. Ступив на берег, она радостно заржала и подошла к ведьмаку, подставляя ему бок, чтобы он мог вскарабкаться обратно в седло. Ведьмак сглотнул, мысленно успокаиваясь, а затем попытался понять, почему с недавних пор Плотва ведёт себя так странно. *** Плотва стояла неподалёку от костра, привалившись к дереву и опустив голову. Она делала вид, что спит, а сама внимательно слушала, как трещит огонь, пожирая сухие ветки, и как шипит жир, капающий с жарящегося на вертеле мяса. Но самым интересным для неё был голос ведьмака. В какой-то степени он убаюкивал кобылу, ведь она понимала, что если из лесу на запах придут волки, то он первым услышит их и отгонит — огнём или мечом. Геральт сидел в кругу других путников, которых он встретил на перекрёстке дорог и помог отбиться от разбойников. Одного из мужчин пришлось приводить в чувство, ибо от увиденной мясорубки, которую ведьмак сотворил со злодеями, ему стало плохо и ближайшие кусты познали весьма неприятное знакомство с содержимым его желудка. Сейчас мужчины беседовали, греясь у огня, и со смехом вспоминали дневное приключение. — Мы бы рады вернуться в село, токмо вещи надо тётке передать, — сказал один, сиплый мужичок с веснушками под глазами и проседью в волосах. — Уже месяц, как ждёт нас. — Хай ждёт! — воскликнул второй, парень лет двадцати со слабым желудком и боязнью крови. — Впереди поля сражений, а я помирать не собираюсь. — Ага, а позади целые банды разбойников, — сказал третий, отличавшийся от всех остальных пузом, выпячивающимся из-под рубахи. Кожа на его лице была жирной и блестела в свете огня. — Эй, мутант… — позвал Сиплый, но осекся. Заметив прищуренный взгляд Геральта, он поспешил исправиться: — То бишь ведьмак. Подзаработать не желаешь? — Я вам не наёмник, — с раздражением ответил убийца нечистых созданий ночи. — Зря! Проводил бы до поселения, а опосля деньжата бы получил. Двадцать монет отдаю! Геральт прыснул со смеху, а Сиплый, Слабый и Толстый переглянулись между собой. — Так уж и быть! Уломал ты нас! — прогоготал Толстый, — Тама у нас жеребец в конюшне стоит, всяко посвежее твоей кобылы будет. Так вот, бери его, на сим и порешим! Ведьмак обернулся и посмотрел на спящую лошадь. — Хорошо бы, да вот только коня Плотвой не назовешь, — протянул он с лёгкой ухмылкой. — А это принципиально — Плотвой называть? — заинтересовано спросил Сиплый. Геральт кивнул. — Ты всех кобыл так кликаешь? — задал уже приевшийся ведьмаку вопрос Слабый. Очередной кивок. — Нет, ну нет фантазии у человека! Небось, выжгли всякими зельями в Каэр Морхене! — наперебой начали говорить мужики. Геральт скрипнул зубами, но никто этого не услышал. Плотва же приподняла голову, в глазах её мерцало отражением пламени. Кобыла хотела подойти к наезднику и ткнуть его мордой в спину, показывая тем самым своё недовольство, но она опять-таки была привязана к дереву, что не добавляло ей радости. Плотва… А она-то думала, что это имя он придумал исключительно для неё и обида кольнула лошадиное сердце, когда оказалось, что она не единственная Плотва в его жизни. — Вот другое дело Одуванчик, — продолжали болтать мужики, снимая готовое мясо с огня. — Жеребца моего пасынка, приемыша неблагодарного, вообще Буйным звали. Хороший был конь, вороной, токмо жрал больно много, — рассказал Сиплый. Геральт поднялся на ноги, поправил арбалет и оба меча заодно, и направился к Плотве, когда заметил, что та проснулась. Подтянув подпругу, он снял с седла мешок с овсом и дал своей своенравной спутнице. Посмотрев на ведьмака, Плотва фыркнула, и капельки лошадиной слюны окропили и без того хмурое лицо убийцы чудовищ из Каэр Морхена. *** На небольшой окруженной частоколом поляне земля потемнела от крови. Лодки были сброшены в кучу, от некоторых и вовсе остались только обломки. И среди всей этой грязи ведьмак сражался с троллем-людоедом, которого хотел оставить в живых до того момента, как тот упомянул, что съел трупы павших воинов. Теперь же ведьмак хотел убить его, да вот силёнки не подрасчитал. Геральт уворачивался и отталкивал тролля от себя знаком Аард, но сам удары наносил редко, ибо от них была польза, только если наносить их много и быстро, пока чудище не успеет развернуться и нанести ответ, но Геральт устал, ибо просидел в седле несколько часов, стремясь достичь Оксенфурта до заката. Естественная броня в виде каменных наростов на плечах, спине, голове и ногах хорошо защищала своего обладателя. Ведьмак сделал выпад, и серебряный меч звякнул о броню тролля, почти не нанеся каких-либо повреждений. Зато большой урон нанёс кулак гиганта, прилетевший мужчине в лицо. Геральт покачнулся и сделал несколько шагов назад, рукавом утирая кровь, хлынувшую из разбитого носа и проговаривая ругательства. Не забыл он помянуть и матушку людоеда, отчего тот оскалил жёлтые зубы и понесся прямо на ведьмака, планируя сбить его с ног и затоптать. Белый Волк сделал кувырок в сторону и тут же вскочил на ноги. Тролль неуклюже развернулся и одарил противника бешеным взглядом. Затем людоед резким движением швырнул в сторону мужчины большой камень, но промазал, что ведьмак подметил с сарказмом, раззадоривая чудовище всё больше. Плотва начала беспокоиться и нервно ржать, перебирая копытами. Она заметила, что движения её хозяина становятся всё более медлительными, что пот заливает глаза, а рот — кровь из носа. Тролль пусть и был изрядно уставшим, но всё ещё держался на ногах и не желал отступать. Когда чудище сделало первый шаг в сторону ведьмака, Плотва, пересиливая пробирающий до костей страх, сделала самый высокий прыжок в своей жизни и перепрыгнула через торчащие из земли остро заточенные брёвна. Набрав скорость, она подбежала к троллю и начала скакать вокруг него. Удивительно, но пожиратель человеческих тел проглотил наживку и погнался следом за лошадью, пытаясь то за хвост её схватить, то за заднюю ногу. Ведьмак же позволил себе пару секунд поудивляться такому неожиданному приливу храбрости со стороны кобылы, а после достал из кожаного футляра, закреплённого на поясе, небольшую склянку со специальным маслом для оружия. Смазать клинок раньше он не успел, ибо изначально планировал с троллем просто поговорить, а когда опомнился, было уже поздно. Плотва убегала от тролля, выпучив глаза от страха, чудище бежало за ней, скаля кривые зубы от злости и сверкая красной десной. Геральт подбежал сбоку, сделал подкат и вонзил меч в брюхо врага. Тролль заорал от боли, из раны его прямо ведьмаку на лицо брызнула тёмная и тёплая жидкость, кровь на клинке зашипела. Умирая, людоед начал падать вперёд и лезвие меча уходило всё глубже в тело. Ведьмак понимал, что долго не сможет удерживать вес чудища и рано или поздно громадная туша его придавит, скорее всего, обрекая на смерть. Как ни странно, Плотва вновь пришла на помощь. Подойдя к лежачему ведьмаку и пока стоячему троллю, она развернулась к ним задом и со всей силы лягнула чудовище задними копытами. Удар был такой силы, что тролль откачнулся назад, клинок Геральта вышел из брюха противника и кишки полезли наружу, неся с собой ужасный смрад. Одарив и лошадь и ведьмака прощальным наполненным гнева взглядом, гигант в каменном доспехе шлёпнулся на спину и издох. Геральт сплюнул густую и красную от крови слюну себе под ноги и подошёл к кобылке, которая глубоко и часто дышала. — Спокойно, девочка, ты молодец. Он уткнулся носом Плотве в гриву, вдохнув запах лошадиного пота, приобнял рукой за шею, почувствовав, как бешено бьётся её сердце, и тихо проговорил: — Ты, наверное, меня не поймёшь, но спасибо тебе. Плотва всё поняла и одобряюще храпнула, дёрнув правым ухом. Пока кобылка отдыхала, гордо осознавая, какой подвиг она совершила, — спасла Геральта из Ривии и помогла ему одолеть страшное чудище, — ведьмак осматривал лодки и сооружение, которое возвёл себе тролль в качестве жилища. Когда оба они были достаточно отдохнувшими, чтобы продолжить путь, Геральт взобрался в седло, но не успел он сказать своё привычное «Шевелись, Плотва!», как та сама понесла его в сторону Оксенфурта. С тех пор ведьмак называл свою кобылку только нежно — Плотвичка, а она перестала издеваться над ним и была верным другом и незаменимым спутником во всех путешествиях Белого Волка.