Desert of rose

      Палящее солнце не щадило никого; казалось, еще немного и она расплавится, как мороженное при сорокаградусной жаре. Алые губки слегка приоткрыты, а зеленые глаза не могут сфокусироваться на определенном предмете. Жарко. Нестерпимо. Но осталось совсем немного, и вот впереди видна резиденция Казекаге. Сакура жмурится, и приятная дрожь осыпает ее тело несколькими волнами.       Ее шаги отдаются легким и едва слышным эхом по многочисленным коридорам обители Казекаге. Под вечер расходятся все, кому только не лень; Гаара долго их не держит. Ручка поддается легко, точно также ложится и в ладонь, когда ирьенин надавливает и опускает вниз. Дверь с характерным звуком распахивается, и сквозняк, возникший благодаря действиям Сакуры, колышет кровавые пряди Казекаге. Его нефритовые глаза спокойно смотрят на прибывшую, но только куноичи знает, что он все-таки рад ее видеть. Носитель Шукаку выдает сломленную улыбку — уголки губ нервно дернулись. Слабая попытка выразить свои чувства к розоволосой. — Ты пришла. — Утверждение. — Да. — Она даже не пытается спорить с ним, ведь это бессмысленно. Давно поняла. — Что заставило тебя так рано закончить работу в госпитале?       Он поднимается, и головной убор правителя треплет сухой ветер. Сакура невольно засматривается на его широкие плечи, скрытые под накидкой плаща Казекаге; на прекрасные нефритовые глаза, которые подведены; на алые пряди волос, что спадают на лицо; на его медленные, но уверенные шаги, и даже через них ощущает всю ту мощь и величие, которое исходит от правителя. Медик не замечает, когда он успевает оказаться перед ней, только легкое прикосновение к ее волосам приводит в чувство. Зеленоглазая хочет что-то сказать, но слова застревают в горле, так и не вырвавшись на свободу. Гаара смотрит выжидающе, и от этого взгляда по спине куноичи проходит табун мурашек. Он думает о прекрасном цветке — розе, — которая живет и благоухает в пустыне. Там, где никто и никогда не смог прижиться, ибо законы ее суровы. «Жестокая мать, воспитавшая меня», — так он отзывается о безжизненном месте — для одних, и домом — для других. Но сейчас, смотря на розоволосую, он понимает, насколько важно чувствовать что-либо; будь то боль или счастье. Одни скажут, что чувства безразличности и равнодушия спасают, но что может быть хуже тишины внутри? — Гаара… Ее несмелый позыв к нему, руки, тянущиеся заключить в томные объятия. Кажется, именно этого ему не хватало с самого детства — любви. Казекаге подается, и его ладони ложатся на бедренные кости Сакуры, в то время как ее руки ласкают напряженную спину правителя. Она ощущает его рваный выдох в районе своего плеча, а после чувствует, как его лоб утыкается ей в ключицу, а плечи, мелко подрагивая, оседают под натиском ее рук. Все также ласкает его напряженные мышцы спины, порхая ладонями то вниз, то вверх, останавливаясь, пропуская мелкие потоки собственной чакры, даря легкость и опустошенность внутри. Гаара блаженно жмурится, как кот наевшийся сметаны. Его глаза прикрыты, и только расширенные зрачки да неровное дыхание выдают состояние Каге. Тихое «Сакура» разрушает звенящую тишину, а его руки скользят по ребрам наверх, едва касаясь груди и переходя на лопатки, сжимая в слабом ответе.       Они стоят так продолжительное время, наслаждаясь присутствием друг друга, упиваясь теми минутами, которые провели вместе. И даже разлука, которая настигнет их в скором времени, не кажется такой уж и страшной.