Нас было четверо...

На Петербург уже уверенно спустилась ночь. Тёмная, окутывающая город чёрным покрывалом. Совсем непроглядная, если бы не было фонарей. А мы, пользуясь тем, что завтра заслуженный выходной, не спешили спать. Андрей привычно молчал, пропуская сквозь пальцы мои шоколадного цвета волосы. А я вырисовывала на его груди незамысловатые узоры, плавно перетекающие из одного в другой. И так же как он не решалась нарушить тишину. Нам хорошо и без слов. Несколько лет назад мы в первый раз встретились, я поздравляла его с получением государственной награды. Потом вместе расследовать дело, потом ещё одно... А теперь он мой законный жених. Всё-таки Лёшка смог найти мне подходящего мужчину, а я ведь долго смеялась над его услугами свата. - Андрюш, что это? - наконец решилась спросить я, осторожно проведя пальчиками по рубцу на его груди. - Одно из того, за что я получил орден, - немного помедлив, негромко произнёс Андрей. - Чечня - это не красивый горный край из фильмов, - добавил он, сев на постели. - Андрей... - позвала я, заметив, как он напрягся. Захотелось его остановить, не заставлять вспоминать. Но я прекрасно понимала, что уже поздно. - Нас было четверо... - продолжил Синцов, не обращая внимание на мою попытку возразить. Солнце уже начинало припекать, красиво поднимаясь над горизонтом и освещая горную местность. Даже показалось, что нет войны, вокруг всё спокойно. На всей Родине мир. Только в памяти всплывали погибшие ребята, лужи крови и оглушающая стрельба. Но в тот час было спокойно. Нет, где-то, конечно, шли ожесточённые сражения, откуда-то издалека слышались взрывы. Но в нашем лагере и окрестностях было всё в порядке. В голове крутились позитивные мысли. Нам оставалось четыре дня на войне. Потом кончалась командировка, и мы должны были отбыть в Питер. Как по иронии: четыре дня и четыре бойца. Вот только ирония оказалась жестокой. И из четырёх вычли три. Причём везде... Спокойствие в одно мгновение закончилось. Бои стали ближе (в нескольких десятках километров от лагеря), а это опасно. Поступил приказ выдвигаться. Несколько групп в разные стороны. Три из них на север, где было спокойнее. Обе по четыре человека. На одном из разветвлений было принято важное решение: мы оставили машины и разошлись. Всё, как обычно. Налево. Направо. И вперёд. Группа, в которой был я, как раз двинулась вперёд... Мы шли вперёд и вскоре обнаружили чеченов. Их было человек двадцать точно, если, конечно, не больше. Вот только людьми их назвать получается с большим трудом. Не похожи они на людей - слишком жестокие, в них нет ни капли человеческого... Мы напоролись на засаду... В один момент началось новое сражение в моей жизни. Страшное. Ожесточённое. Они стреляли в нас беспорядочно. Порой казалось, что они выбирали одного из бойцов и чуть ли не все открывали огонь по нему... В первые минуты погиб Денис Савин... Хороший парень. Опер с Выборгского района. У него сыну едва год исполнился, когда он в Чечню попал. Он отца только по фотографиям помнит... А у нас не было такого, что все стреляли в одного врага. Не так нас учили. Да и опасно это, их-то больше. Их человек пятнадцать, а нас че... трое. Мы стреляли то в одного, то в другого. Прикрывали друг друга, спины защищали. Никто ведь не хотел погибать... Даже самые безбашенные, даже те, которые сами рвались на войну, понимали ценность жизни. Раненые из последних сил хватались за возможность выжить. Кирюха Алексеев подорвался на гранате. От пуль сумел увернуться, а граната угодила прямо в него... За два дня до этого отмечали его день рождения. Двадцать пять лет было парню. Девушке предложение мечтал сделать... Нас оставалось двое. Я и Витька Горюнов... А их, по моим подсчётам, десять человек. По пять каждому... Вот только это на словах легко. У них-то и оружия больше. На славу вооружились, гады! Мы стали стрелять не только за себя, но и за ребят. Месть - не месть, но они все должны были ответить за гибель наших. Мы за Родину воевали, гибли как наши деды. И безнаказанными все эти смерти остаться не могли... И не остались... Стрельба. Взрывы. Крики. Всё продолжалось. Мы были готовы отстреливаться до конца. Такова задача. Да и в сердцах у каждого это было заложено... Тем более, когда видишь, как на твоих глазах погибают твои товарищи, ребята, с которыми только недавно беззаботно смеялся и размышлял о будущей жизни... Мы с Витькой продолжали отстреливаться. И вскоре решили, что всех уничтожили - по нам перестали стрелять, гранаты больше не летали... Его убили в ту же секунду... Мы не всех зачистили. Остался ещё один. Да ещё и способный отстреливаться. Всегда знали, что никогда нельзя расслабляться, когда на задании. Но почему-то ослушались этого... Мы с Витькой в школе вместе учились. Потом в милицию вместе пошли. Он был золотым парнем. Умный, грамотный. На него девчонки вешались, драться были готовы. А он полюбил одну девушку и всегда был ей верен... Ему бы ещё век жить... Я прицелился, готов был пристрелить этого урода в ту же секунду. Лишь бы он побыстрее ответил за гибель моего друга и боевого товарища. Выстрелили мы вместе. Я и этот чечен... Я попал ему в голову, он - мне в грудь... Не понимаю, как смог до своих добраться. Не помню, как мне оказывали помощь, как призывали не отключаться... Даже тумана не было. Просто провал в памяти. Будто и не было этого куска жизни... Два месяца в больничке проявлялся. Потом узнал, что врачи первую неделю даже прогнозы не решались давать. Говорили, что крови много потерял, что гарантий никаких. Но они делали всё, что было в их силах... И я выкарабкался... Было четыре бойца и четыре дня. А остался только я, и тот день был для меня последним на войне... Пока я был на волосок от смерти, ребят похоронили. Всех из тех трёх групп, кроме меня... А я даже проститься с ними не смог... Мы положили всех чеченов в том бою. Вот только после сражения из наших остались только двое... Ваньке из второй группы ноги оторвало... Через три дня после того, как ребят похоронили, он вены себе вскрыл. Не смог всё это принять... Андрей замолчал. За время всего это страшного рассказа он ни разу не оглянулся. Так и сидел, даже не меняя позы. Просто рассказывал, наверняка уставившись в одну точку. Иногда замолкал, переводя дыхание, а потом вновь начинал говорить. Синцов молчал уже с минуту, и я решилась приблизиться к нему. Я села рядом с Андреем и осторожно коснулась рукой его плеча. Он даже не пошелохнулся. - Прости, что тебе пришлось вспоминать всё это, - негромко произнесла я, боясь заглянуть Андрею в глаза. - Когда награды за тот бой вручали, были вдовы и родители... А я один сам за себя получал. Так скверно на душе стало. Я только хотела возразить, сказать, что он ни в чём не виноват. Но не успела. Андрей поднял на меня глаза. В них было столько боли, скорби и ужаса, что я и слова не смогла произвести. Я никогда не видела у него такие глаза. Никогда не видела, как по его щекам текут слёзы. Мне стало ужасно жалко Андрея и стыдно от того, что я заставила его вспоминать всё то, что приносит столько боли. - Я испугался, что напьюсь в одиночестве и что-нибудь натворю. Вот и пошёл в прокуратуру. Там ты, Лёшка... Я не выдержала и крепко прижалась к Андрею. Шепча, ему на ухо, что он ни капельки не виноват в гибели ребят, я гладила его по по голове. И я чувствовала, что ему становится легче. А он успокаивал меня, заключая в свои сильные, но очень нежные объятия. Вместе мы справимся абсолютно со всем.