Пятьсот двадцать пять тысяч Шестьсот минут, Пятьсот двадцать пять тысяч Таких дорогих моментов. Пятьсот двадцать пять тысяч Шестьсот минут. В чём же можно измерить год?
Зима
Я помню её стоящей на крыльце телестудии - в тёплой курточке с мехом, притоптывающей на одном месте и потирающей руки. Её звонкий смех, казалось, согревал воздух вокруг меня и делал день светлее. Помнится, я тогда предложил подбросить её домой. "Ну как я могу оставить такую красоту мёрзнуть на жутком холоде!" - Меня мама обещала забрать, - ответила мне красота, всеми чертами своего лица произнося мне невысказанное слово: "Прости". Я помню её встревоженный голос в моей телефонной трубке, бормочущий нечто неразборчивое, что-то вроде: "Машина ... холодно ... заводится ... помоги!". И я срываюсь с места, даже без куртки и шапки, несусь по шоссе ей навстречу. И, конечно же, на следующее утро едва встаю - горло саднит, а всё тело ломит. Простудился. И снова ее встревоженный голос, почти шепчущий: "Это я, дура, виновата. Прости".Весна
Я помню её появление в студии - она не вошла, а впорхнула. На ней было легкое зеленое платье в пол, её волосы беспорядочными кудрями спадали с плеч. Помнится, кто-то из работников пошутил: "Весна пришла, и Пелагея расцвела". После этого её звали не иначе, как Тётушка Весна. В тот день не только она цвела - вместе с ней что-то расцвело в моей душе. Словно пробудившись от спячки, старые эмоции и новые чувства встряхнули моё сознание, затребовали кислорода и неустанно молили о любви. Я позвал её на вечернюю прогулку, и она согласилась, что стало неким для меня чудом. Я помню, как вёл её за руку по ночной набережной, мы говорили о всяких глупостях, смеялись над серьёзными вещами и делились надеждами на будущий год. Ей стало холодно, и я отдал ей свой пиджак в надежде, что так ей будет теплее. Потом она попросила проводить до дома, ибо становилось темно, а мама будет переживать. Почему-то я в те минуты думал, что вот оно - сейчас произойдет, оно совсем рядом, что можно потрогать и почувствовать кожей, - но она вернула мне пиджак, и произнеся это дурацкое слово "Прости", оставила на моей щеке поцелуй.Лето
Я помню, как в первый раз её поцеловал. Это случилось незадолго до её дня рождения, в моём доме, куда я пригласил её на импровизированный ужин. Мы заказали китайской еды, открыли бутылку красного вина и смеялись над этим нелепым сочетанием. Потом включили первый попавшийся на телевидении фильм и громко и смешно комментировали его просмотр. Никогда не забуду, как к почти любой реплике она находила песню и пела её смешным голосом. Я никогда не забуду, как она случайно разбила одну из моих любимых кружек - тянулась за одной, а задела другую. Тут же - слёзы на глазах, трясущиеся руки и пресловутое "Прости". А мне захотелось её в эту минуту поцеловать. Что я, впрочем, и сделал. Её дыхание стало ровнее, руки перестали трястись, а слёзы сожаления сменились слезами радости. И я сам чуть не заплакал.Осень
Я помню её слова, так скоропалительно брошенные в ходе глупейшей из всех ссор. Она так сожалела о том, что "вообще связалась с тобой, ведь тебе не понять, кто я на самом деле и чего я хочу". Я пытался ей возразить, сказать, что я заинтересован узнать это, изучить её более подробно, выяснить эту правду. Но она стояла на своём и повторяла: "Поверь, ты не захочешь это знать". Я помню, как потянулся, чтобы обнять её, прижать к себе и вытрясти эту дурь из её головы, но она прошептала "Прости" и просто ушла. Я никогда не забуду её лица, когда она покидала мой дом, собрав все свои вещи. Но самый тяжкий груз несла на своих плечах - свои обиды на меня, тысячи несказанных слов и несгораемую любовь. Ту любовь, что опалит её дотла и не оставит сил на другую попытку. Должен ли я был отпускать её? Не знаю. Но тогда это казалось самым верным решением. Я отпустил её, подарив шанс на лучшую жизнь без меня в том маленьком мире, что она сама себе создала. Я прощал её каждый раз. Прощаю снова и снова. Даже когда мне самому было больно. Любовь заслуживает прощения. А я всё ещё люблю.***
Измеряйте год в любви