Первый шаг всегда сложен

Кеннеди с живым любопытством наблюдал за новичком. Мичманы Кливленд и Хитер, конечно, пребывали в убеждении, что вчера его именно укачало. Потому что это было хотя бы забавно – получить на борт парня, который не переносит моря даже на стоянке в порту. А в их положении приходилось добывать радости везде, где только можно. Но сам Кеннеди еще вечером в этом засомневался, сегодня же только утвердился в своем мнении, видя, что Хорнблауэр не обращает ни малейшего внимания на усиливающуюся из-за западного ветра качку. Он медленно бродил по палубе безо всякой видимой цели и постоянно прикасался пальцами к самым неожиданным вещам, иногда специально для этого наклоняясь. Когда, озадачив рулевого прикосновением к румпелю и изучив один из шпигатов, Хорнблауэр двинулся дальше, Кеннеди не вытерпел и пошел следом. И услышал, как, коснувшись деревянного колеса на валу, новичок пробубнил себе под нос: – Шкив. – Помолчал и повторил с немалой долей настойчивости и отчаяния: – Шкив. Или клюз? Нет, шкив. Кеннеди с трудом удержался от восторженного вскрика. Кольнувшее его было подозрение, что приглянувшийся ему с первого взгляда Хорнблауэр слабоумен, развеялось с той же скоростью, с какой имело обыкновение исчезать полученное жалованье. – Клюз – это отверстие, – тихо подсказал он. Хорнблауэр обернулся. – Спасибо, мистер... Кеннеди взял его за локоть и отвел в сторонку, к паре небрежно связанных мешков. – До вашего появления я был самым молодым на этой старой развалине. Мы ровесники. И, когда вы вчера представлялись лейтенанту Экклстону, вы, кажется, назвались Горацио? Хорнблауэр смутился и уперся взглядом в палубу. Это было явным предложением сократить церемонию знакомства, не ответить на которое было невежливо. Но и отвечать не хотелось. Он привык к одиночеству и чувствовал себя уютно, соблюдая дистанцию даже в отношениях с отцом и тем более с соседями или соучениками. Спешно подбирая выражения, которые позволили бы выйти из этой ситуации без потерь, Хорнблауэр поднял взгляд и вмиг понял, что его пауза не только не прошла незамеченной, но и была верно истолкована. Кеннеди завел руки за спину, приняв обычную позу вахтенного офицера, его лицо приобрело явно несвойственное ему безразличное выражение. – Мичман Кеннеди. При определенном усердии вы скоро запомните и всех нас и все детали корабля. Он развернулся уходить, но не сделал и трех шагов, как его остановила рука на плече. – Мне помнится, вас вчера назвали Арчи. – Вообще-то так меня назвали еще в тысяча семьсот семьдесят пятом, – с напускной серьезностью ответил Кеннеди. – В каком месяце, позвольте поинтересоваться? – постарался попасть ему в тон Хорнблауэр. – Меня наделили именем в июле. Хотя родился я в июне, но наш священник приболел и пришлось с неделю подождать. – Выходит, вы старше меня на неполных два месяца... Горацио. – Кеннеди произнес имя осторожно, не будучи уверенным, что это обращение разрешено. Но тут же успокоился, увидев, как пальцы Хорнблауэра коснулись толстой веревки, связывающей мешки. – Знаете, что это? Хорнблауэр качнул головой так сильно, что чуть не стряхнул шляпу. – Эта веревка называется найтов. Мешки принайтовлены друг к другу. Кстати говоря, очень плохо, как, впрочем и всё, что делается на этом корабле с видом на опостылевшее побережье Хэмпшира. – Сейчас вы старше меня опытом. – Какое многообещающее "сейчас". – Я быстро учусь, у меня хорошая память. Litterarum radices amarae sunt, fructus jucundiores. Я давно уже убедился в истинности этого высказывания. – Спохватившись, что не к месту вспомнил латынь, Хорнблауэр мысленно выругал сам себя за то, что поставил собеседника в неловкое положение. – Я хотел сказать... Кеннеди усмехнулся. Новичок нравился ему всё больше, хотя пока он еще не позволял себе надеяться, что Господь снизошел к его молитвам и послал наконец на "Юстиниан" нормального человека, с которым можно будет разговаривать, используя слова длиннее трехсложных. – Сдается мне, вам сейчас больше подойдет другое утверждение. А именно: rerum omnium magister usus est. Хорнблауэр улыбнулся: – Капитан Кин сказал, что синусы и косинусы на корабле нужнее Ксенофонта с Цицероном. – Он прав. Но я, к сожалению, толком не знаю ни того, ни другого. Однако могу предложить вам аксиому. Человеку, который справился с латинской грамматикой, не так уж сложно будет запомнить название "кофель-нагель". Скулы Хорнблауэра залило тонким румянцем. Он любил узнавать новое и испытывал наслаждение, справляясь с самыми сложными задачами, в каком бы виде они не появлялись на его пути. И терпеть не мог рассказывать посторонним о препятствиях, пусть даже преодоленных. Но голубые глаза Кеннеди смотрели на него с такой доброжелательностью и таким безоговорочным было предложение помощи, что он всё же поведал свою историю, с искренним любопытством наблюдая, как меняются одно за другим выражения на лице мичмана. Особым восторгом было встречено появление в рассказе старого одноногого боцмана, который за несколько пенсов согласился на три дня стать учителем и объяснить Хорнблауэру то, чего не хватало в серьезном труде Норри о судовождении. А трудности в понимании того, что говорил заплетающимся языком быстро пьяневший старик, вызвали насмешливое сочувствие. – И вы еще смогли запомнить, что такое выбленки и комингс? Горацио, по-моему, вы совершили подвиг! Хорнблауэр мимолетно нахмурился, но всё же признался в самом ужасном: – Проблема в том, что мистер Шейк и в трезвом-то виде плохо умеет описывать. Где шканцы, а где шкафут разобрать получилось. Но этого мало. А большего из него выжать не удалось. Я хорошо знаю, когда надо брасопить рей, но понятия не имею, как выглядят брасы. – Ну, с этим-то совсем просто, – улыбнулся Кеннеди. – Отдаете команду и те, кто знает всё про брасы, ее выполняют. – А если они всё-таки сделают не то? – Смотрите на меня, в случае чего я подмигну левым глазом. – По растерянному виду Хорнблауэра он понял, что промахнулся со своей шуткой. – У вас есть время, Горацио, мы еще не завтра выходим в море. Да в конце концов, если уж те умники, которых вы видели за столом, смогли со всем разобраться, разве вы не справитесь? – Да, конечно, rerum omnium magister usus est, – сказал Хорнблауэр, потирая замерзшие руки. – Но я бы не отказался от пары ваших уроков... Арчи. Кеннеди задумчиво обвел взглядом унылую палубу. Гитовы и фалы могли подождать. Стоило перебраться в местечко хоть чуть потеплее. – Вы сможете найти на этом корыте шпиль? – Думаю, это мне по силам. – Отлично. Тогда пойдем, познакомитесь с его баллером, палами и вымбовками. И не надо так волноваться. Вы им понравитесь, я уверен. * Litterarum radices amarae sunt, fructus jucundiores. – (лат.) Корни учения горьки, зато плоды приятны. Rerum omnium magister usus est. – (лат.) Лучший учитель - практика. ** Румпель – рычаг на голове руля. С его помощью перекладывают руль. Шпигаты – сквозные отверстия в борту или палубе судна для стока воды. Шкив – колесо, сидящее на валу, непосредственно принимающее или передающее усилие с помощью ремня или каната. Клюз – сквозное отверстие, в которое пропускают тросы или якорные канаты. Найт – трос, которым связывают, обвивая, два или несколько предметов. Кофель-нагель – деревянный или металлический болт, на который навертывают снасти. Выбленки – ступеньки вант. Комингс – окаймление на палубе по краям люка. Шканцы – часть верхней палубы между грот- и бизань-мачтами. Шкафут – часть верхней палубы от фок- до грот-мачты. Брасы – снасти бегучего такелажа, прикрепленные к нокам реев и служащие для поворота их, вместе с парусами, в горизонтальной плоскости. Брасопить рей – поворачивать его в горизонтальной плоскости с помощью брасов. (Рей – круглое рангоутное дерево, которое служит для несения парусов.) Гитовы – снасти бегучего такелажа, служащие для уборки парусов. Фал – снасть бегучего такелажа, служащая для подъема реев, гафелей, парусов, кормового флага и т.д. Шпиль – разновидность лебедки с вертикальным валом, на который при вращении наматывается цепь или канат, прикрепленные другим концом к якорю. Матросы вставляли вымбовки в отверстия и вращали вал, шагая вокруг шпиля. Баллер – монолитный вал для вращения барабана шпиля. Палы – откидные стопоры, насаживаемые на нижнюю часть баллера шпиля. Вымбовка – деревянный рычаг, служащий для вращения шпиля.