Бессонница

У Мейсили есть канарейка. Такая маленькая, забавная, с лимонно-жёлтыми пёрышками, будто сотканными из нежного кружева. Она сидит в своей милой резной клетке и покорно разевает клюв. Мейсили гладит её, лелеет. Девочка покупает лучшее зерно и долго выбирает игрушки, жерди. Но затворницы из пичужки не делает и часто выпускает любимицу из клетки. Они с Рози смеются, когда канарейка садится на плечо своей хозяйки и начинает перебирать её светлые волосы. Острые коготки впиваются в ткань свитера, но Мейсили ничего не замечает. Это её птица. Маленькая жизнь, способная уместиться в ладонях. И единственное, чего Мей не хватает — это пение. Девочка даже выносит клетку на улицу и открывает дверцу, но крылья у пичуги слабые, она и по комнате-то не летает. Отец говорит, что это такая особенность, новая разновидность канареек. Таких выводят в Капитолии — почти бессильных. Чтобы не улетали от хозяев. — Ну пой, пой, пожалуйста, — шепчет Мейсили, но птица молчит. Чистит нежные пёрышки и долго смотрит в одну точку своими тёмными глазками, чем пугает впечатлительную Рози. — Убери её, Мей, — просит сестра, как можно дальше отдвигаясь от птицы. — Вот вечно ты так. «Убери, убери», — бубнит Мейсили и пересаживает любимицу на своё плечо. — Между прочим, они очень даже полезны. Я где-то читала, что канареек берут с собой в шахты. Они газ первыми чувствуют и подают сигнал. — Но мы-то не в шахте. Но Мейсили уже не слушает сестру, она отходит к окну, привычно поглаживая светлые перья. — Эй, не кусайся! Спой лучше. Петь канарейка начинает позже. Звенеть и заливаться, со всей силы врезаясь в прутья клетки. Её выпускают, но птица мечется, ломится и поёт, поёт. И в этой мелодии так много торжественности, радости и ненависти к роду человеческому. На экране телевизора маленькие пичужки раздирают Мейсили горло.