Ненависть в моем сердце.

— Себастьян, спаси меня! — очередной крик маленького лорда эхом отдался в голове у демона. Вздохнув, он остался стоять в тени, наблюдая за тем, как мальчик пытается сопротивляться в руках неизвестного ему мужчины. Себастьян так устал от бесконечных капризов и истерик, что был готов принять такую милость, как смерть. Прекрасная, темная госпожа уже не кажется тебе такой страшной, когда ты вынужден каждый день менять постельное белье, приносить еду, да наливать ванну, а потом выслушивать речи о том, что «ты его достал». Не иметь возможности сопротивляться, ибо печать на бледной руке дает о себе знать каждые пять минут, будто клинком впиваясь в запястье острой болью. Сейчас он тоже не может противиться. Как бы он хотел, чтобы этот мальчишка извивался в предсмертных судорогах от серой пули, что с превеликим удовольствием войдет глубоко в его голову или разорвет сердце.       Выходя из тени, демон только и думал о том, как бы поскорее справиться с противником. Решив не играть в этот раз, он молча достал ножи и мастерски кинул их в сторону жертвы. Первые два ножа разрезали глазные яблоки, что больше никогда не увидят свет. Третий нож же попал прямиком в сердце, заставляя мужчину вздрогнуть, а после беспомощно упасть на холодный пол, часть которого окрасилась в чудесный алый цвет. — Ты долго, — произнес мальчик и встал с места, потирая запястья после железной хватки. Михаэлис крепко сжал зубы, уже в который раз пытаясь не сорваться, и подошел ближе к мальчишке. Собственными когтями он бы хотел разодрать ему лицо, слушая сладкие, приятные ушам крики, но он не мог. Тогда он не получит обещанную душу, что так манила своим пряным ароматом, заставляла дрожать от блаженства и подчиняться во всем. Прикрыв глаза, покорный пёс взял Фантомхайва на руки, чтобы не терять времени и побрел в поместье, щелчком пальцев испаряя все следы и отпечатки. Он снова делает всю работу за хозяина.       Время на часах ровно 17:00. За окном уже темнеет, а снег хрустальными хлопьями падал на темную землю, покрывая ее белоснежным покрывалом. Граф сидел в своем кабинете, лениво разбирая бумаги и ожидая свой ужин. Он хотел получить какое-нибудь необычное, сладкое блюдо, но его дворецкий сказал, что вечером нельзя есть много, да и тем более сладкое. Сделав глубокий вдох, лорд поставил локти на стол и положил голову на ладошки, от скуки рассматривая длинные для его возраста пальцы. Ожидание сводило его с ума, а минута казалась целой вечностью, что никогда не сможет пройти. За этот день, по его словам, он сильно вымотался, и поэтому ему требовался «особый уход». Еще немного, и сон одержит победу.       Демон в это же время стоял на кухне за плитой и готовил карри. Он мог думать лишь о том, что «этот маленький Наполеон вечно управляет им». Он мог бы прикончить врага сразу, но тот умел мастерски скрыть свое местонахождение и совсем не хотел показываться. Быть может, это сама королева Виктория? Или же Чарльз Грей, который решил, что обычная рапира способна убить демона? Он не знал. Даже глупец может оказаться тем, кто поджег поместье Фантомхайв, лишая ребенка родителей и отдавая в рабство людям, что хотели принести его в жертву Богу. Сейчас он больше всего ненавидел его. Убийцу. Того, кто обрек его на такие страдания. Но… не меньше он ненавидел свою глупость. Он повелся на душу, что так сладко пахла в тот день. Душу, что была пропитана ненавистью. Душу, что была приправлена страхом и желанием мести. Он перестал думать, и это было его величайшей ошибкой. Но он знал, что придет день, когда Гордыня, подобно тьме, захватит графа в свои объятия. Будет сжимать его кости до хруста, мертвой хваткой вцепляться во внутренние органы, дарить демону душу, крики и сердце маленького лорда.       Наконец закончив с готовкой, Себастьян взял тарелку в руки и лениво поднялся по лестнице, открывая скрипучую дверь в кабинет графа. Минуту постояв на месте, демон разгневано поставил карри на стол. Он зря все это готовил. Сиэль уснул.       Нахмурившись, Михаэлис отнес мальчишку в спальню и принялся переодевать. Его тело ужасно бесило. Он был вынужден смотреть на эту вульгарность каждый день, ибо король не желал переодеваться сам. Якобы это занятие «не для таких величественных личностей, как он». Положив ребенка в постель, Себастьян накрыл его одеялом, как снег накрыл землю.  — Придет день, когда ваше червивое сердце остановится, — последнее, что прошептал пёс, задувая свечи.