Долги

Они - единственная семья, которая у меня осталась.       Стэнли Пайнс, выругавшись, саданул по спинке своей кровати кулаком. Дерево жалобно скрипнуло под ударом. Вырвавшиеся у него десять минут назад слова теперь вились в голове, словно стервятники над свежим трупом. Они, будто топор палача, отсекли тогда что-то дорогое, незаменимое, ценное.       Он усердно работал, тщательно скрывался, терпел сваливающиеся на него невзгоды... Ради чего? Ради этого высокомерного идиота? Три десятка лет ради удара в морду и потери ставшего родным дома? Это то, ради чего он принёс столько жертв?       Его переполняли дикая злоба и горькое разочарование. Старый ожог отзывался на бурлящие эмоции тупой болью, словно пуская ростки в теле, проникая в каждую клетку отравляющим шипом. Искупление? Ага, как же. А ведь жизнь не раз давала ему знак - не пробуй сделать людям хорошее, Стэнли, не надо, тебе не отплатят добром. Но нет, он упёрся... И теперь получает по заслугам. Точнее, платит по всем счетам, даже по тем, которые ему выставили не слишком справедливо... Стэнли ничком упал на кровать, не потрудившись даже снять очки. Руки сжали подушку.       Он уже не в том возрасте, чтобы позволять разрушить свою жизнь, тем более брату. Однажды они уже отравили друг другу существование, уничтожив все мечты и надежды за один чёртов день. Нельзя дать истории повториться. Стэнфорд полностью уравновесил чашу ошибок их семьи тогда, зимой 1982, когда повёл себя с ним... Да как с прислугой. Здравствуй, возьми, увези и не возвращайся. До чего же больно ему было тогда...       В то, что брат не понимал, что сделал с его жизнью - Стэнли верить отчаянно не хотелось. Справедливости ради, он сам давно принял свою вину в том провале Форда на злополучной выставке изобретений, только вот... Только вот у этого засранца-ботана осталась семья и все возможности, а Стэнли выкинули на помойку, из которой он с огромным трудом выбирался все эти годы. Характерно то, что до приезда в Гравити Фоллс у Форда все дела шли прекрасно, так что значимость ошибки Стэнли в ту роковую ночь была под вопросом.       И назревал в его седой голове один подленький, предательски наглый вопрос - а стоило ли оно того? Всю жизнь горбатиться во искупление одной, скорее всего, несущественной ошибки, вылезать из того дерьма, в которое столкнула своя же семья, а теперь, наконец-то достигнув желаемого, выяснить, что осталось уплатить судьбе один последний долг, размером во всё нажитое... Воссоединение с братом? Прощение? Эти вещи остались где-то за бортом. Как же мерзко он сейчас себя чувствовал. В душе ярко горела надежда на то, что брату сейчас не лучше, и от этого глупого, неправильного, но оправданного желания становилось лишь больнее.       Стэнли с трудом удавалось сдерживать гнев. Из глубин разума наружу рвалась буря ненависти, страданий и неконтролируемой мощи, и самым диким было ощущение, что этот порыв, норовящий подхватить и унести его в неизведанное на огненных крыльях, справедлив. Что он такого не заслужил. Что в этот день всё должно было быть иначе. Что брат, треклятый гений, должен был понять.       Кровь стучала в висках, словно изнутри по черепу били молотом. Внутренний голос истерично орал, что пора прекратить смиренно расплачиваться за ошибки прошлого, что Форд должен ответить за свою холодность, за неблагодарность, за презрение.       Стэнли слушал, давясь слезами. Бешенство захлёстывало его, всё его существо заходилось в беззвучном нечленораздельном вое, который обычно чувствуют охотники в раненом, но не убитом животном. Безумный молчаливый протест, слова "Со мной так нельзя", которые видели они во взгляде зверя, к которому приближались с ножом - именно это ощущение сейчас заполняло для Стэнли Пайнса всю вселенную, давило со всех сторон, сжимало его разум в стальных тисках... И неожиданно утихло, исчезло, уступив место приятной теплоте уверенности.       Имя? Чёрт с ним. Но Хижина Чудес - это его дом. Мэйбл и Диппер - его семья. Это его жизнь. И все долги он в ней заплатил.       О нет, это не значит, что он завтра же выкинет Форда из дому, ведь родственные узы - вещь серьёзная. Всего лишь уведомит, что тот больше не вправе ничего требовать. И либо брат сумеет с этим сжиться, либо уйдёт.       С удивлением отметив, что плач перестал сдавливать горло спазмами, а ожог на спине больше не ноет, Стэнли перевернулся лицом вверх, стянув многострадальные очки и пристроив их на прикроватном столике. За всю свою жизнь он научился ценить то окрыляющее чувство свободы от долга, не важно, финансового или нет - в основном потому, что ощутить это самое чувство ему удавалось весьма редко. И сейчас, несмотря на горечь, в которой буквально только что сгорал его мир, он чувствовал себя спокойным и свободным. Он чувствовал себя по-настоящему живым. Он чувствовал себя дома.