Где ты?

Илье было плохо. Горшок сидел на наркотиках. Об этом знали все: родители и друзья, фанаты и организаторы. Да и было довольно трудно об этом не знать, ведь он уже перенес несколько клинических смертей, и врачи не раз ставили ему один и тот же диагноз. Черт часто задавался вопросом о том, что же есть такое в запрещенных веществах, что хочется употреблять их снова и снова? Неужели Миша несчастлив? Ерунда. У него есть брат, родители, любимый племянник, толпы поклонников, он не беден, в конце концов. Счастье, конечно, не в деньгах, но… И как-то раз, а точнее, это было неделю назад, он спросил об этом у него самого. Тот некоторое время молчал, покусывая губу, будто не в силах решиться на что-то, а затем засунул руку в карман и протянул другу небольшой прозрачный пакетик с белым порошком внутри. Первым порывом Ильи, конечно же, было смыть отраву в унитаз. Но чем дольше он смотрел на героин, тем больше росло его любопытство. Он убрал пакетик в карман и, как ни в чем не бывало, спросил: — Я давно не видел Лёшу. Как он там? Три дня назад Черт поссорился с Земфирой. Самое обидное, что день начинался совершенно обычно, а причина была глупее некуда. Утром она вихрем влетела в его квартиру, поцеловала мужчину и все тем же ураганом пронеслась на кухню. Он, по-дурацки улыбаясь, пошел за ней. — Опять у тебя есть нечего, — пытаясь изобразить нечто сердитое, сказала она, заглянув в холодильник. — А я ничего не принесла. — Неважно, — он сел на табуретку и потянул её за собой, обняв. — Как давно я говорил, что я люблю тебя? Она молча достала сигарету и чиркнула спичкой. — Слышала, что говорят о вас с Ренатой? — Пусть говорят, — Земфира отмахнулась. — Им бы лишь языки почесать. — Я просто хотел спросить… Между вами ведь ничего нет? Если ты хочешь уйти, я… — Чёрт! — она возмущенно оглянулась на него. — Что у тебя за навязчивая идея сбагрить меня кому-нибудь? Если ты так пытаешься тонко намекнуть, чтобы я проваливала, то я это сделаю, — она вскочила и так же быстро, как вошла сюда, вышла. Ему оставалось только тяжело вздохнуть. «Если бы Земфира была цветком, то однозначно кактусом», — подумал Черт. Тогда ему казалось, что уже через полчаса они помирятся. Но не получалось. Кайф не приходил. Наоборот, Илья чувствовал, что ему становится всё хуже и хуже: набухала внутри груди грусть и стучала тысячью молотков в висках мысль о том, что он её обидел. Сейчас ему как никогда раньше хотелось, чтобы она появилась рядом или хотя бы позвонила. Но, сколько он ни прислушивался, телефон не издавал ни звука, и ключи не спешили поворачиваться в замке. Зачем он сказал такую глупость? Невыносимо заболели глаза. Сейчас он загнется тут от наркотиков, и она даже не узнает, что он раскаивался. И на похороны она не придет, а когда журналисты спросят, что она чувствует по поводу гибели коллеги по цеху, она в лучшем случае просто промолчит. — Где ты? — ему казалось, что он шепчет, но на самом деле мужчина выл. Выл надрывно и с тоской. Ему не хватит сил, чтобы набрать номер скорой, а если и хватит, то одеревеневший язык не повернется, чтобы назвать адрес. Чем думал Горшок, когда давал ему эту дрянь? И чем думал он сам, принимая её? Где, ну где же она, когда она нужна ему до боли, до смерти?! Только сейчас он заметил, как посерело небо за окном. По потолку ползли черно-белые фигуры, шипящие на него. Они падали ему на лицо сигаретным пеплом. Постель стремительно холодела, и он, кажется, ощущал, как замораживается кровь в его венах. — Эй, Черт, я поесть купила! Он нашел в себе силы сесть. На тумбочке лежал нетронутый пакетик с героином. Илье было хорошо.