У них в крови — море

«Что за странный человек?» — подумала она, когда впервые увидела его. А ему всего лишь на мгновение показалось, что люди — не такие уж и плохие создания. Только вредные очень. И крикливые. Зато по-своему забавные, храбрые, добрые и самоотверженные. Не те, конечно, что загрязняют морскую воду, но… В их первую встречу Риса искренне возмутилась, решив, что он поливает землю рядом с ее домом химикатами, а он тогда подумал, что такие люди, как она, ни за что бы не стали портить сохранность морей. Потому что море у них — в крови. Они им дышат, они им живут и любуются одинокими вечерами штормом за окном, преодолевая страх и просто наслаждаясь бушующей стихией, влетом самой природы. Такие люди… Фудзимото не знал, были ли еще другие, но Риса… Из темных, широко открытых, честных глаз Рисы на него смотрело само море. Смотрело и словно бы усмехалось, спрашивая: «Ну и? Что теперь?». Море заглядывало в его собственную душу и навевало воспоминания о том времени, что он десять тысяч раз обещал себе забыть: о том, что когда и сам был человеком. Давным-давно. Море пробуждало старую память, будто монетку подкидывало: «Хватит этого тебе или нет?». Ему — точно хватит, но… Отчего-то теперь воспоминания не были поддернуты дымкой из боли и сожалений, теперь это становилось чем-то похожим на ностальгию. Обычную, многовековую ностальгию, которую испытывает океан каждый день. Ежесекундно. Потом — когда Брюнхильда стала именоваться Поньо и превратилась в обыкновенную девочку, отказавшись от магии, — были и другие встречи: Фудзимото часто приплывал на своем катере к одинокому домику на утесе и заглядывал в окна, наблюдая за тем, как играет его дочь с человеческим мальчишкой, как они дурачатся вместе, как она преданно заглядывает ему в глаза с детской влюбленностью… А потом Риса — эта невероятная женщина, воплощение моря и всех надежд, связанных с ним — укладывала детей спать и, когда чародей уже собирался покинуть место своего наблюдения, открывала окно в гостиной и звала его пить чай. Просто произносила в ночную тишину своим приветливым, звонким голосом: «Не желаешь чаю перед уходом?», и Фудзимото оставалось только удивляться, как ей удается настолько безошибочно угадывать его присутствие рядом. Или она просто звала так каждую ночь, зная, что однажды он снова появится под ее окнами? Он садился за стол, чувствуя себя странно-уютно в этом чужом — человеческом — доме, а она протягивала ему кружку с горячим травяным чаем и ставила возле нее на стол блюдце с медом, а затем садилась напротив и, с удовольствием отпивая чай маленькими глотками, слушала его чудесные истории. И смотрела на него с таким живым интересом, как будто бы ничего интереснее в жизни не слышала, хотя ее муж, наверное, привозил из своих плаваний целый ворох забавнейших анекдотов. Но Фудзимото об этом не думал: он активно жестикулировал руками, рассказывая ей про те или иные виды увиденных им рыб, так, что Риса, тихо смеясь, чтобы ненароком не разбудить детей, просила его быть осторожнее и повторяла, что он может разлить чай, если не станет сдержаннее. Ему не хотелось быть с ней сдержанным — это то же самое, как если бы он врал самому морю. Ему хотелось разговаривать все ночи напролет, чередуя веселую ерунду с серьезными мыслями, смотреть в ее глаза, слышать ее смех, пить горячий чай с медом, приготовленный специально для него. А иногда, когда будто из ниоткуда — из темных любопытных глаз — подкрадывалась ностальгия, он надолго замолкал, вспоминая времена, когда он еще был человеком. И совсем редко — делился с ней частью этих воспоминаний, отчего-то зная, чувствуя, что она все поймет правильно, не осудит ни за малейший его промах. Просто поймет. Ей можно было доверять. Он доверился ей. — Это странно, да? — понимающе спрашивает Риса, и он не знает, что на это ответить. - То, что Поньо теперь не рыбка. Тебе, наверное, все это очень странно? «Странно ли? ..» — Ну, можно и так сказать. Понимаешь, Поньо… она… — Фудзимото спотыкается о собственные слова и замолкает, отводя взгляд в сторону. За окном тоже — море. Как и в ее глазах. Кажется, что море уже окружило его полностью. — Поньо счастлива с вами, — наконец выдыхает он и замолкает. Надолго. «Ты скучаешь по дочери?» А море все так же бьется о каменистые скалы и манит в свою мрачную глубину, зовет, смеется смехом этой невероятной женщины и плещется в ее улыбке: — Да, Поньо счастлива. «Счастливее, чем была в морской пучине». — Ты никогда не жалел об… — начинает Риса, но не находит подходящих слов. «Не жалел, о том, что покинул мир людей?», «Не жалел о том, что сам больше не человек?«… Но Фудзимото понимает ее без слов и качает головой: — Нет, не жалел. «Тебе когда-нибудь надоедало море?» — Я всегда любил воду, поэтому… Все остальное было уже слишком давно. И неважно. «Ради этой любви пришлось отказаться от столь многого, но… Я ни о чем не сожалею. Никогда не жалел». Риса его тоже понимает — без слов. Поэтому улыбается самой теплой из своих улыбок и наливает в его опустевшую кружку новую порцию травяного чая, как бы говоря: «Не уходи так рано, останься здесь еще ненадолго» — и он остается. До самого рассвета. — Знаешь, ты можешь приходить к нам не только по вечерам, когда дети уже спят, — говорит Риса на прощание и улыбается настолько светло, что Фудзимото кажется, будто солнце в это утро зашло раньше положенного срока. — Уверена, Поньо будет рада тебя видеть! — Я… Да, я приду. В их следующую встречу чародей принесет детям в подарок несколько найденных на дне ракушек и будет до глубокого вечера рассказывать им волшебные истории о море и морских обитателях. И в следующую ночь Поньо увидит во сне — впервые за долгое время — родной дом, который покинула, и таинственные сосуды с живой водой, а Сооске будут сниться доисторические рыбы размером с кита и огромные волны, поднимающие чей-то одинокий корабль все выше и выше… В их следующую встречу Фудзимото из стороннего наблюдателя и чужака превратится в отца Поньо и друга семьи. А уж там… Со временем дом на утесе станет и для него родным. Ведь у них всех в крови — море. Самое чистое.