***
«А в чем подвох-то?» — думает чудом выжившая Розена, разглядывая приказ на назначение Хиддекеля в ее команду. Все эти названия, команды и игры до сих пор вводят ее в ступор; ей поручено зваться «Пратом», но только пока кто-нибудь не бросит ей вызов, и велено руководить «Фисоном», «Гихоном» и «Муратом», но черта с два она вспомнит, чем различаются эти должности. Она понимает одно — через пару дней ей и трем (или уже четырем?) этим несчастным придется вновь выйти на поле, стиснуть в руках новое нелепое оружие и постараться не умереть самым постыдным образом. Розена не может взять в толк, почему каждый второй ее противник рвется стать Пратом. Пратов чаще всего убивают. Пратов должны защищать все члены команды, но им, по большей части, это не интересно. Пратов выпускают на поле в вызывающей, экстравагантной одежде, в которой нельзя ни убежать, ни даже свободно двигаться. Праты — капитаны без реальной власти, болванчики в картонных коронах, которые должны обещать другим Развлечение и Спасение. Что изменится, если рядом с ней будет еще и Хиддекель? Почему всех остальных она выбирала сама, а его ей назначают, не сказав даже имени, будто кота в мешке? В чем здесь подвох, о чем ей нужно подумать, как, в конце концов, лечь спать с этой мыслью, когда кошмары от предыдущих игр еще свежи? Ровно через семь дней Розена узнает, в чем был подвох. И будет впиваться ногтями в ладонь, сдерживая визг ужаса и глядя во все глаза на своего нового Хиддекеля — человека, несколько боев назад практически лишившего ее жизни.***
«А в чем подвох-то?» — поет заезженная пластинка в голове Розены, пока сама она лежит в постели ее Хиддекеля. Он мирно спит, забросив руку ей на плечо; его очки так гармонично смотрятся на тумбочке вместе с ее перчатками. Он любит с ней обниматься. Он готов ее защищать. Он хочет с ней оставаться. Но в чем-то здесь должен быть подвох. Жестокость, презрение и враждебность не сменятся нежностью, заботой и вниманием — во всяком случае, в их ситуации. Он собирался убить ее, только потому что она стояла между ним и титулом Прата. Он самовольничал, став ее Хиддекелем. Он не прекращал попыток собрать собственную команду у нее за спиной. Но потом их объявили парой, и его словно подменили. Он дарил ей цветы посреди ночи. Закрывал своим телом. Смеялся над ее шутками. Его холодный и насмешливый тон внезапно словно смягчился, сгладился, стал приятным, как речная галька под пальцами. Недовольные взгляды, еще недавно метавшие в нее ножи и молнии, теперь казались теплыми, полными симпатии и игривого огня. Если раньше он неровно дышал к самому звучанию ее титула, то сейчас с придыханием произносил лишь ее имя — Розена, Розена, Розена. В чем был подвох, Розена так и не узнает. Но продолжит думать, что просто боится его осознать.