Мира:
Я много чего не понимала в нашем мире. Я никогда не понимала, почему моя мама была выбрана жертвой автомобильной аварии, ведь папа все время твердил, что она сделала все возможное для того, чтобы стать самой лучшей мамой и любящей женой. Она не заслужила всего этого. Я никогда не понимала, почему мое сердце так отстойно работает. Мой папа часто волновался из-за этого, хотя я всегда говорила ему, что в этом нет его вины. Некоторые люди рождаются с какими-либо болезнями, и просто так получилось, что я стала одной из них. Я никогда не понимала, почему мы с папой не навещали родственников по праздникам. Вот, например, прошлогодний День Благодарения мы провели вдвоем дома: заказали пиццу и на протяжении сорока пяти минут ели ее и смотрели телевизор. Каждый раз я спрашивала папу, почему мы ни с кем не общаемся, а он всегда отвечал, что наши родственники не очень дружелюбны, чтобы поддерживаться с ними тесные связи. Я много чего не понимала в своей жизни, но это не значит, что я не наслаждалась ею. Исправлюсь: Я наслаждалась жизнью почти все время, но не тогда. Не тогда, когда папа упаковал мои вещи и объявил, что мы уезжаем из неизвестно откуда в Вашингтон для того, чтобы — цитирую — «расслабиться и получить шанс на изюавление проблем с сердцем». В принципе, мне действительно нужно было научиться расслабляться, иначе большие проблемы накрыли бы меня и мое сердце с головой. Мой отец, сколько я его помню, всегда заботился обо мне, и его обязанности начинались с похода в магазин за продуктами и заканчивались убеждением в том, что я приняла все таблетки, и работой в больнице. Он начал трудиться там, когда я была уже достаточно взрослой, чтобы звонить в 911, если мне это будет нужно. Должна сказать, что я собиралась звонить в 911, чтобы пожаловаться работникам, что я умираю от скуки, сидя на переднем сиденье папиного старого грузовика. Так долго, не заскучав, девушка может рассматривать только альбом со своими фотографиями. — Мы правда должны уехать? — спросила я папу, вероятно, уже тридцатый раз за все то время, как мы сидели в машину. Марк Лэйн, сорокасемилетний мужчина с несколькими прядями седых волос, морщинами на лице и усталым видом после долгих лет самостоятельного воспитания ребенка, кивнул. — Да, Мира, должны. Ты же знаешь, что твое здоровье — превыше всего, — на выдохе произносил он. Я облокотилась на сиденье. — Но я себя хорошо чувствую. Мое здоровье в полном порядке. Нам не нужно ехать в Вашингтон просто потому, что у меня проблемы с сердцем. Я прекрасно знала, что у нас не так много денег, чтобы ехать куда бы то ни было на отдых или на лечение. Мы едва могли оплачивать медикаменты и счета. Однако папа уже все решил. Он сказал, что мы будем проживать некоторое время в хижине, что принадлежит его другу и стоит в лесу. В общем, по его словам, это — «поездка, включающая и покрывающая все расходы». Я не спрашивала больше ничего об этом. Скорее, я просто уставилась в окно, чтобы поглядеть на деревья, которые мы проезжали. Несколько милей были позади. Мы отъезжали все дальше и дальше от старого дома. Так что мы уже были в Калифорнии, совсем близко к финальному месту назначения. Я сжимала в руке медальон в форме сердца, висевший у меня на шее, и пыталась смотреть на все происходящее только с хорошей стороны. Папа отдал мне этот медальон, когда я была совсем маленькой, и рассказал историю о нем. По его словам, медальон — это символ их с мамой любви ко мне; светящаяся половина сердца всегда напоминала мне о том, что, несмотря на то, что мама умерла, она все равно обожала нас обоих. Папа сказал, что сияние никогда не потухал, а это значит, что кто-то всегда любил меня. Я никогда его не снимала. Я провела пальцами по сложной металлической поверхности медальона и закусила губу. Может быть, мне собирался выпасть шанс начать все сначала? Может, это просто было новое начало или хороший шанс для того, чтобы, наконец, взять свою жизнь под полный контроль и повзрослеть. Тогда мне было уже девятнадцать, и я не нуждалась в заботе. Мое одинокое детство проходило под защитой отца. Я сидела на домашнем обучении всю свою жизнь, учил меня отец и никто другой. Я росла, а друзей у меня было совсем немного. Мне даже стыдно было жаловаться кому-то, потому что я прекрасно понимала и знала, что папа пытался делать все как лучше, но мне все еще просто хотелось быть обычным, нормальным человеком. Не иметь проблемы с сердцем, жить с двумя родителями, гулять с друзьями, влюбляться в парней и, в конце концов, просто жить. Но я, увы, не была нормальной девушкой. Я была Мирой Лэйн, а моя жизнь — слишком ужасной. — Твое здоровье не в порядке, Мира. Я долго думал над тем, что для тебя лучше, — вздохнул отец. — Я себя хорошо чувствую. Я же принимаю эти дурацкие таблетки и никогда не делаю ничего изнурительного. Почему мы просто не можем остаться в Санта-Фе? — спросила я, упрямо скрещивая руки на груди. Папа всегда твердил, что упрямство я унаследовала от мамы, в спорах с которой он всегда проигрывал. Он утверждал, что она могла читать его мысли и в это же время придумывать контраргумент. А он даже не успевал отвечать ей. — Почему мы не должны ехать в Вашингтон? — спросил папа. На его стареющем лице появилась самодовольная улыбка, а на моем — досада, которую он сразу же заметил. Папа знал, что я ненавидела, когда он отвечал вопросами на вопросы. — Давай же, детка. Нам это пойдет на пользу. — Все, что нам действительно может пойти на пользу, — это красивые пейзажи: воды да деревья, — я закатила глаза, а папа, сидя за рулем, тихо усмехнулся. — Тогда это должно тебе понравиться, ведь ты сможешь сделать несколько снимков на фоне вод и деревьев, — сказал папа и посмотрел на мои пухлые губы и загоревшиеся от внезапной радости глаза. — Я даже куплю тебе больше фотопленок для «Полароида» и карт памяти для «Кэнона». Я приподняла брови. Я всегда покупалась на такие предложения. — Ваша сделка довольна интересна, мистер Лэйн, — усмехнулась я и приняла серьезное выражение лица. — Но, думаю, мне нужно еще кое-что, чтобы я согласилась. Папа сделал задумчивое выражение лица, потер пальцами подбородок и добавил: — Мы может приготовить твое любимое блюдо на ужин. Я улыбнулась и протянула руку для пожатия. — Заметано.***
Вашингтон был таким, каким я его себе и представляла. Деревья, вода, еще больше деревьев и еще больше воды. В Брайарвуде, где как раз-таки находилась хижина папиного друга, уже наступила ночь. Недалеко оттуда можно было увидеть маленькую закусочную и газовую станцию, где топливо продавалось по завышенной цене. Полицейский участок и клуб добровольных пожарных были построены с целью защиты горожан, которых насчитывалось меньше чем три тысячи. Также там находился продуктовый магазин, а, если пройти дальше по дороге вниз, можно было заметить и центр первой помощи, который сразу ответил на мой вопрос о том, где папа собирался работать. Последнюю больницу по пути я видела лишь в Сиэтле, и это объясняет, почему в городе, находящемся не более в пятнадцати милях оттуда, был лишь центр первой помощи. На главной дороге построены небольшие магазины в ряд, в которых предлагали все от одежды до товаров для ухода за животными. Теперь я знала, где собиралась проводить свое свободное время, пытаясь нагнать потерянный в течение многих лет подростковый опыт. Когда мы проехали еще несколько милей, я наконец-то заметила скрытую среди чащи леса хижину, к которой вели несколько проселочных дорог. — Разве тут не красиво? — спросил папа. Широкая улыбка озарила его лицо, когда мы подъехали к той хижине. Я не хотела нарушать его удивление, потому согласилась. — Ага, мило и спокойно. Папа, не теряя времени, припарковал грузовик и сразу же выпрыгнул из него, готовый осмотреть окрестности. — Давай же, малышка. Пойдем посмотрим на наш новый дом. Внутри, возможно, и не было много мебели, но все равно было уютно. Я отметила для себя камин, кухню, а также еще два этажа. Моя комната находилась наверху, папина — снизу. Также я нашла в доме две ванные комнаты, за которые еще очень долго благодарила Бога, потому что я никак не собиралась делить ванную со своим отцом. Когда я осмотрела второй и третий этажи, у меня перехватило дыхание. Там был балкон со стеклянными дверями, соединенными с моей комнатой. Оттуда открывался прекрасный вид на лес, так что, если поставить стул снаружи, можно сделать идеальное место для того, чтобы просто сидеть и делать фотографии. Луна низко висела в небе, в тот день лишь полумесяц освещал окрестности. Я сделала глубокий вдох и посмотрела в самую глушь леса, где мог стоять мой дом, ведь, кто знает, на что еще способен мой папа. Однако в том месте действительно было очень красиво, спокойно и свежо. Кстати говоря, этот маленький город очень сильно отличался от вечно шумного и оживленного Санта-Фе. Я изучила созвездия на ночном небе и улыбнулась. На нем не было облаков, так что ничего не могло скрыть так ярко сияющие звезды. Мои пальцы, обернутые вокруг медальона в форме сердца, снова крепко сжали его, причем так крепко, что я чувствовала, как металл впивается в кожу на руках. Зеленое свечение стало таким ярким, что просвечивалось даже сквозь пальцы. — Похоже, это наш новый дом, мам, — спокойно говорила я, зная, что тот человек, с которым я так хотела поговорить, не мог услышать меня. Тем не менее, в глубине души я чувствовала, что она слышала меня. Когда же звезды надо мной засияли ярче блестящих алмазов, я точно убедилась в этом.