Раз в крещенский вечерок

Утро началось с переполоха. Слуги ходили, уставившись в пол и смущённо перешёптываясь по углам. Причину слышало почти всё поместье – тонкие перегородки стен не могли заглушить такие стоны. И ладно бы только её, но и он тоже… Челядь, хорошо знающая голос Неджи-сана, раньше даже не представляла, что этот холодный тенор может звучать так хрипло и страстно. Глава клана, проснувшийся после выполнения миссии чуть раньше обычного, в этот момент завтракал у себя в спальне. Когда звуки достигли ушей Хиаши и он понял, кто является их источником, то вначале поперхнулся, покраснел, прокашлялся, а потом активировал Бьякуган. И сразу покраснел ещё больше. Выбежал из комнаты и, найдя старшего дворецкого, приказал: - Когда племянник... хм… освободится, пусть зайдёт ко мне. Я буду у себя, во внутреннем дворике. После этого глава клана пошёл тренироваться. Все слышали, как он разносил в пыль кирпичи и доски. Одну за другой, одну за другой… Все снова переглянулись, перевели дух (хорошо, что на досках, а не на слугах срывается!) и начали делать ставки: как Хиаши-сама поступит с обнаглевшим племянником. Больше всего ставили на то, что выгонит из дома. Второе место занимала версия, по которой глава клана расправится с обоими «прелюбодеями» (ну, как минимум покалечит), чтобы неповадно было. Самые оптимистичные молились и мечтали о свадьбе – хоть это и прибавит работы, но зато радость-то какая! Как погулять можно будет! А если детишки пойдут, то и понянчить… Но, поскольку догадаться по стонам, как там у них дела с детишками, было невозможно, третья группа тихонько бубнила под нос: «Да-вай, да-вай! Не-джи, да-вай!» Когда попадало в такт, было особенно весело. Спустя какое-то время шум прекратился, и, как обычно, невозмутимый и спокойный до льда в горле, Неджи вышел из комнаты, держа свою девушку за руку. На них уставился пяток пар глаз, но Тен-Тен готова была поклясться: ещё столько же спрятались, стоило им открыть дверь. Все вначале замерли, а потом забегали, изображая бурную рабочую деятельность. Словно тараканы на кухне, если неожиданно включить свет, эти люди ждали именно их, перешёптываясь по углам. Выловив в этой кутерьме старшего дворецкого, парень поинтересовался, где дядя. Получив нужную информацию, просто кивнул и зашагал в нужном направлении, не забывая тащить за собой несколько опешившую Такахаши. Все превратились в слух, ожидая бури. Но бури не было. Громкие голоса, доносившиеся из внутреннего дворика, в котором тренировался Хиаши-сама, доносились довольно долго: спор был нешуточный. Потом послышались звуки ударов и, на удивление, лязг оружия. - Откуда там железки? – тихо ругнулся один из поваров. Они что там его, убить пытаются, а не убедить? В головах слуг промелькнуло страшное: опозоренный племянник для спасения чести убивает дядю, занимает его место, уничтожает всех недовольных и… Что дальше, они придумать не могли – следующая серия дорамы с похожим сюжетом должна была выйти только вечером. Поэтому все ждали вечера и бури, особенно оптимисты. Когда двери распахнулись и все трое вышли живыми-здоровыми, челядь разбежалась по каморкам переваривать последнюю фразу главы: «Ладно, Неджи. Хочешь пожить отдельно – живи. Но не долго!» Первая группа утверждала, что это именно выдворение из дома. Вторая – что пожелание. Живи, но не долго. То есть, читай прямо: сдохни, прелюбодей! Третья мечтательно улыбалась: молодые наконец-то решили жить вместе. Скоро вернутся, и вот тогда будет совет и любовь, а ещё холодец и маринованные помидоры с жареными поросятами. Во всём поместье были лишь два человека, не принимающих участие в общих волнениях. Хината спала после тяжёлой ночи. Ну, не то чтобы тяжёлой, но напряжённой. А Ханаби, мрачно уставившись перед собой, сидела на кровати и грызла ногти. Привычка была давняя, дурацкая и неимоверно раздражала её саму – тогда, когда она о ней вспоминала. Или когда ей напоминали. Стоило задуматься слишком серьёзно – и бац! Руки уже во рту! Хината улыбалась и делилась ножничками: обрезать ногти под корень было хорошим выходом. Но помогало ненадолго. А если миссия, занятия, беготня… Неджи говорил, что у неё режутся зубки. Учитывая её возраст и неизбывность привычки, они скоро должны будут показаться из ушей. А когда их станет три ряда, она отрастит жабры и уплывёт от них. Просил оставить ему в наследство её набор сюрикенов, а лучше отдать сейчас – всё равно у неё руки заняты. Отец качал головой и грозился наказать: дочери главы клана не пристало такое поведение. Каждый раз после подобных эскапад она пыталась с этим бороться: надевать перчатки, мазать руки всякой горькой дрянью, делать маникюр. Ничего не помогало. Перчатки не вызывали подозрений только зимой, и то на улице, в остальных случаях они раздражали и мешали (да и потом, грызть ткань было противно и невкусно). Горькая дрянь слишком быстро улетучивалась, стиралась, смывалась, а в конце концов приедалась и даже начинала нравиться. Маникюр, как и разные наращивания и накладки, слетали после ближайшего спарринга. А поскольку сломанные ногти – это довольно больно, во время таких боёв младшая Хьюга обычно сатанела и уделывала противников в пыль. Команда знала – если подруга вышла из салона красоты, на полигон нельзя. Сначала нужно чем-то её озадачить, и желательно надолго. Пусть она сама… Наибольшим достижением стало то, что теперь она контролировала это желание на людях, а дома умудрялась просто держать пальцы возле губ. Это если не слишком нервничать или задумываться. Но сейчас Ханаби была озадачена чрезвычайно – настолько, что уже кусала костяшки. В голове стоял вчерашний знакомец и их бой. Два боя. Он сам, в конце концов. Вначале она вообще не обратила на него внимания – мало ли кто из друзей притаскивает Неджи домой? У него их, конечно, не так много, но не так уж и мало, если подумать. Ну, пусть не друзей до гроба, а так, приятелей, но всё же… А потом гость зашёл к ней на площадку, и она смогла его рассмотреть. Он был красивым. Высокий, бледный, черноволосый и черноглазый, с рельефными кубиками пресса, виднеющимися из-под короткой рубашки, он был как раз тем самым «её типом». Серьёзно, она никогда не любила блондинов. Особенно светлоглазых – от них всегда была куча проблем, а толку никакого. Шумные, взбалмошные, иногда даже самовлюблённые. Один раз она встречалась с таким вот зеленоглазым красавцем. Однажды он присутствовал при их разговоре с сестрой, в котором Ханаби пожаловалась на то, что после тяжёлой миссии и долгого восстановления после травмы, полученной в её ходе, стали выпадать волосы. Хината посоветовала делать маски-обёртывания из тёплого репейного масла. Через день красавчик пришёл на свидание со странной причёской, сильно напоминающей попытку спрятать длительную немытость. На немой вопрос в глазах с улыбкой ответил: «Так маска же!» После этого никаких отношений с блондинами она не заводила. Другое дело брюнеты. Темноглазые, страстные, волевые. Иногда горячие, иногда сдержанные. Такие ей нравились больше всего, но не «в глухую», как превозносимый всеми красавчик Учиха, об морду которого разбился не один «Титаник», а умеющие раскрыться, показать свой внутренний огонь. Такие, как отец и брат. Хината иногда шутила, что она ищет парня по Фрейду. Ханаби отвечала, что лучше уж по Фрейду, чем по гороскопу или вообще наобум, как большинство её сверстниц, которым просто хотелось влюбиться. Ей требовалось нечто особенное – то, чему не дашь точного словесного определения, но уж точно не пропустишь мимо. Что-то только для неё. В свои девятнадцать Ханаби была старше сестры, несмотря на данные метрик. Отношения с парнями не были табу: хотя она и была дочерью главы клана, но за ней не присматривали круглосуточно и неустанно. У неё, в отличие от Хинаты, были кавалеры. А ещё у неё было достаточно личного пространства, времени, тренировок с отцом и не было вечного «ты наследница клана, ты должна быть… соответствовать… вести себя…» Как-то шутя, они с сестрой попытались составить список того, чего та должна и не должна. Не получилось: листок закончился, а Хината разревелась. Быстро сообразив, что младшая ветвь, несмотря на видимость клетки, намного легче выбирает свой жизненный путь, девушка плюнула на детскую идею заставить отца предпочесть её сестре и намеренно проиграла в очередном их «показательно-посрамительном» спарринге. Результат не заставил себя ждать: на её лбу вскоре появилась печать. Вначале чесалось, потом прошло. За густой чёлкой её почти не было видно. Ханаби прекрасно отдавала себе отчёт в том, что, защищая папу и сестру, она в любом случае готова будет пожертвовать жизнью, с печатью или без. Как и они для неё. Поэтому, обучаясь, она старалась не на страх, а на совесть, но получила возможность избавиться от значительной части опеки, а ещё свободу в выборе друзей, действий и самовыражения. Это и позволило ей узнать о парнях несколько больше, чем думали родные. Мужчины были ей интересны. Во-первых, как спарринг-партнёры: боевые искусства по-прежнему значили для неё очень много, а тренировки занимали львиную долю времени. Во-вторых, как объекты приложения эмоций: она пыталась понять, насколько далеко может зайти, чувствуя интерес, любопытство, влечение. Куда может завести доверие? Насколько безоглядным оно может быть? Однако девушка быстро поняла, что её доверия заслуживают совсем не многие. Большинству парней не нужна она сама. Они даже не пытались что-то узнать: вывалив тонну информации о себе, требовали сочувствия и понимания, искренней заботы и нежных чувств, поцелуев и объятий, но никто ни разу не сумел понять её по-настоящему и увидеть, что у неё внутри. Черти, сидящие в бездне под названием «Хьюга Ханаби», остались незамеченными, даже если хозяйка не предпринимала никаких усилий по их маскировке, и даже наоборот, выставляла напоказ. Все хотели, чтобы она была такой, какой она им казалась и какой должна была быть: хорошей, красивой, воспитанной девушкой. Паинька-наследница. Не от этой ли участи Ханаби попыталась сбежать, поставив себе на лоб печать? В итоге младшая дочь главы семейства набила несколько болезненных шишек на сердце, несколько раз поплакала в подушку по-тихому (после того как она в очередной раз бросала своих ухажёров, ей было очень, очень жалко себя и бесполезно потерянного времени) и стала придерживаться правила: «Это длится до тех пор, пока мне интересно». К сожалению, интерес гас довольно быстро. Писаные красавцы наскучивали на третий день, не в силах поддержать разговор. Бойцы, даже сильнейшие, радовали полученным в спарринге с ними боевым опытом, но, увы, она слишком быстро училась… А главное, что её не отпускало гадкое чувство, говорившее, что это всё не то. Развлекушки и пустая трата времени. Опыт, но не тот, что был ей нужен. В таких отношениях ей самой не хотелось ничего отдавать. Даже отдавая свое тело, она лишь получала удовольствие, не участвуя в процессе душой. И чем больше Ханаби осознавала это своё «потреблядство», тем более мерзко и одиноко себя чувствовала. Она не хотела стать такой, и для этого ей нужен был мужчина. Другой. Не такой, как все. Способный влюбить в себя по-настоящему, открывшись ей без прикрас. Сильный. Слабый. Молчаливый. Умеющий поддержать разговор. Честный. Чуткий. Не концентрирующийся на неприятный мелочах. Внимательный. Уверенный в себе, но не наглый. С чувством юмора и сильными руками. Всё вместе и что-то ещё… что-то неуловимое. Неожиданное. Хината говорила, что она хочет совместить несовместимое. Что ей нужно вначале полюбить кого-то, а потом уже взращивать в нём эти качества. Что нужно умерить требования, в конце концов… Но Ханаби так не могла. Она хотела именно такого мужчину. Контрастного, как бодрящий утренний душ. Другой ей был просто не нужен – отдать свою душу кому-то, похожему на очередного из её «ухажёров», было просто глупо. Впрочем, то, что новый знакомый подходил под нужный типаж, ещё ничего не означало. Но их бой – означал. Размышления прервал стук в двери. Девушка открыла. На пороге стоял Неджи. - Привет, Ханаби. - Привет. Эти двое, хоть и имели разницу в возрасте около четырёх лет, общались на равных, без суффиксов и предубеждений. Два члена младшей ветви, они уже давно приняли свою судьбу и не пытались её изменить. Не было чувства клетки и желания её разбить. И если Неджи вначале отыгрывался на Хинате, доказывая всем, что она недостойна быть дочерью главы клана, то Ханаби, даже побеждая сестру, никогда не испытывала к ней ненависти. Хозяйка комнаты показала на стул рядом с кроватью. Неджи присел, устало выдохнув. - Ну, как у тебя дела с Тен-Тен, спрашивать не буду. Слышала. Парень закатил глаза и скривился. - Все, похоже, слышали. - Зато помирились вы достойно, - хихикнула Ханаби. – Как Хиаши отреагировал? Неджи тяжело вздохнул. - Вначале высказал всё, что думает о нашем поведении. Потом, когда я представил ему Тен-Тен в качестве своей невесты, сменил гнев на милость. Но стоило заикнуться о моём переезде, как гнев снова вернулся, приведя за собой желание помешать мне в этом, переломав ноги. Это потом он сказал, что проверял, насколько мы с Такахаши готовы к взрослой жизни. А когда он активировал Бьякуган и с дурным воплем понёсся на меня, я даже как-то струхнул. - И что? - Да ничего. Ты же знаешь, он быстро приходит в норму. Сломанное ребро не в счёт. - Твоё или его? Кузен скривился ещё сильнее. - Ханаби, он всё-таки глава клана! Моё, естественно. Хорошо, о моих вчерашних подвигах дядя не в курсе, иначе я бы так легко не отделался. - Кстати, братик, о вчерашних подвигах. Тот парень, который тебя вчера притащил – он твой друг? Он удивлённо посмотрел на сестру. - Какой ещё парень? - Сай. Он вместе с Тен-Тен принёс тебя вчера вечером домой. Ты был… в дрова. В щепки. В лучины. Хи-хи, Неджи – в лучины, признак дурачины. Неджи нахмурился. - Дочь главы клана, а туда же. Хихикает и дразнится. Позор. Придётся преподать тебе урок. Как там насчёт техники вращения чакры? - Порядок. Пойдём на татами, продемонстрирую. - Пойдём, - они поднялись. – Сай, кстати, просто мой знакомый. Он в команде Удзумаки, Учихи и Сакуры. Но за доставку и помощь Тен-Тен я его, конечно, поблагодарю. «Понятно. Информатор из братика никакой. Надо что-то другое. Или кто-то». *** Прошло утро, день плавно перевалил за вторую половину, а девушка всё так же сидела на кровати, не замечая шума и беготни за стенами. Она кусала руки, не чувствуя боли, анализировала два сражения и… и до сих пор не могла ничего понять! Первый раз, вероятно, всё же вмешался алкоголь. Удары противника не достигали цели, Сай банально мазал. Хотя сейчас, вспоминая всё в сотый раз, Ханаби была в этом не уверена. Он попал бы в цель, если бы был чуть ниже. Что это, мать его, означает? Что он от выпивки растёт, как фикус? Сейчас девушка готова была поверить даже в полную чушь, но второй бой, серьёзный и тяжёлый, переворачивал всё с ног на голову. Резкие выпады, скупые, точные удары. Виртуозный контроль чакры. Неожиданные атаки. Она сама не заметила, как ушла в глухую защиту, забыв о нападении. За её плечами была не одна миссия, она была сильным бойцом и одним из самых молодых джонинов, но у этого парня была значительно большая практика «хождения под смертью». Сай был банально опытнее её, и опыт этот был из разряда тех, что врагу не пожелаешь. Так дерутся те, кто убивал, кто выжил вопреки всему и теперь не задумывается над вопросом, бить или нет. Такие бьют всегда и никого не жалеют. Это был экстра-класс битвы. О том, чтобы промахнуться, речи вообще не шло. А ещё Сай абсолютно точно сталкивался с Джуукеном. Чёртов Неджи с его любовью к спаррингам с друзьями. Она старалась, делая всё, что могла, но в какой-то момент защита ослабла, и противник не преминул этим воспользоваться. Кулак уже практически был возле её лба. А потом Сай схватился за голову, сказал: «О@@еть, твою мать!» и вырубился, ничего не объясняя. Ханаби тогда настолько удивилась, что даже повторила вслед за ним, полностью согласная с формулировкой. Потом позвала слуг, и парня отнесли в госпиталь. А она заперлась в комнате и стала грызть ногти. - Ай! Неожиданно укусив себя за костяшку слишком сильно, Ханаби нахмурилась, вытерла кровь и налепила на ранку пластырь. Посмотрела на три пачки пластыря у себя в столе, словно не понимая, что он там делает, задумалась, озарённо улыбнулась и пошла в комнату к Хинате. *** Хината, уже проснувшаяся после ночного разгула, имела вид слегка пришибленный, но умиротворённый, словно сытая кошка, переевшая сметаны до одурения, но ни о чём не сожалеющая. - Привет, сестра! – Ханаби, распахнув двери в её комнату, решила не тянуть быка за рога. – Я влипла. Нужна твоя помощь. Мечтательно-сонное выражение мгновенно слетело с лица старшей Хьюги. - В чём дело? Ханаби плюхнулась на кровать рядом со своей нээ-сан. - Ты хорошо знаешь Сая? - Он тебя обидел? Ханаби улыбнулась: в этот момент сестра была похожа на наседку, готовую глаза выклевать любому, кто тронет её птенчиков. - Меня фиг обидишь. Нет, конечно. Мы вчера в шутку решили провести спарринг, и я его приложила. А потом, чтобы не выдавать вас, гуляк несчастных, спрятала у себя в комнате. Он пришёл в себя, и мы опять пошли на полигон. А там он… - Умер? – охнула Хината, чуть не падая в обморок. - Нет. Хуже. - Хуже? – Хината по цвету под стать простыне, на которой сидела, а та была белой с зелеными вставками. Но то, что хуже смерти, не могло быть никаким другим. Некстати вспомнились вчерашние гадания и семейный призрак, который ей напророчила Сакура. Но Ханаби в сердцах выпалила: - Он меня чуть не победил! И победил бы… Кулак уже возле лба был! А он, зараза, вместо того чтобы ударить, красиво выматерился и некрасиво упал в обморок. А потом его слуги в госпиталь унесли. Там сказали, что пациент жить будет. Хината выдохнула с явным облегчением. Появление призрака откладывалось на неопределённый срок. - Хочешь сказать, что его мат был таким забористым и прекрасным, что он сам отправил себя им в нокаут? – удивлённо переспросила она. – Не знала, что «мат-но дзютсу» - это запрещённая техника. Ещё и может ударить по самому произносящему… Вот это сюрприз! - Да не знаю я, от чего он вырубился! – вскочила девушка. – Не знаю, и это бесит! Может, вчерашний разгул в башку его тёмную стукнул, а может – последствия первого боя. Почему он… А, чёрт! Я уже все пальцы сгрызла! Хината, оценив полный абзац, пришедший свеженькому маникюру, поняла масштабы замешательства сестры. - Ханаби, есть идея! Она тяжело вздохнула и изложила свой план, втайне надеясь, что Наруто-кун не сочтёт её поведение нахальным или навязчивым. Но бросить младшую сестру в беде, да ещё когда та сама (редкий случай!) обратилась за помощью, она не могла. *** Небо налилось свинцовой серостью и нависло над Деревней, Скрытой в Листве, словно крышка гроба, которая вот-вот должна захлопнуться. В воздухе висело ощущение скорой бури. Первые снежинки, маленькие разведчики, кружили сумасшедшими пчёлками, и эта белая взвесь в глазах порядком бесила. Сай отошёл от окна и послушно лёг в кровать. Сакура принесла ему картон, но взамен он пообещал лежать, отдыхать и не перетруждаться. Художник честно выполнял первые две просьбы, но третья неожиданно стала невыполнимой: выпустить сейчас бумагу из рук и перестать думать, представлять, вспоминать было нереально. Ощущение лёгкого покалывания в пальцах снова вернулось. Сай хорошо знал его – раньше это был постоянный, непереносимый зуд, который требовал вставать среди ночи и идти к мольберту. И он шёл. Искусство было для него чем-то, что не поддаётся точному описанию, сколько книг ни прочти, какие слова ни подбирай. Самовыражение? Побег от одиночества? Попытка увидеть и понять мир, остановив прекрасные мгновения? Чем-то, что, единственное, могло заставить его чувствовать, даже сквозь испытания детства, работу наёмным убийцей и природную отрешённость натуры? Художник был уверен лишь в одном определении. Страсть. Влечение, с которым он, измучавшись, перестал бороться уже очень давно. Когда он впервые понял, что стоит перед чистым листом и не знает, что рисовать, то вначале даже не испугался. Удивился – как же так? Решил, что это временно и скоро муза вернётся к нему. У неё отпуск, заслуженный давным-давно. Продолжил работать, ходить на миссии, но к кисти не притрагивался: рисовать по-прежнему было нечего. А вот когда из пальцев стал уходить привычный зуд, Сай испугался. Он не представлял себе жизни, в которой не будет рисования. Не на миссиях, где образы, наполненные его чакрой, могли лишь убивать или подсматривать. Там, где его искусство могло созидать, рождая что-то новое или просто обнажая истину так, что она кричала, билась в узкой раме, открываясь каждому, кто решался посмотреть на его работы. Потом – пропасть. Истерика. Ничего не шло. В нём что-то сломалось. Будто он, невзначай махнув ластиком, стёр с карандашного наброска своей жизни какую-то абсолютно незаметную глазу черту, поменявшую в итоге всю композицию. Он начал искать, почти судорожно перебирая образы: цветы, деревья, животные. Красивые места и удивительные моменты. Люди: в освободившееся от рисования время замечательно вписывались женщины, красивые и очень красивые… Без толку. Чесотка не возвращалась, кончики пальцев мёрзли и немели. Всё казалось фальшивым, обычным, серым. Мир словно закрылся от него, больше не показывая себя так чисто и искренне, как раньше. Это бесило. Больше всего злили девушки – те красавицы, один взгляд которых раньше заставлял его полночи трудиться над каким-нибудь маленьким наброском, превратились исключительно в инструмент для получения удовольствия. Самые красивые злили больше всего. Именно тогда он начал недолюбливать блондинок. Если бы не друзья, он бы свихнулся в первый месяц, сдавшись. Но Наруто был рядом. И Сакура тоже. И Саске, урод такой. Они не дали окончательно съехать с катушек, заставили держаться, контролировать себя. Друзья были тем единственным настоящим, что осталось в его мире. Была даже идея написать их портреты, но, простояв возле мольберта несколько часов и испортив гору бумаги, Сай махнул рукой: не получалось. Муза, опекавшая его, словно нянька, с самого детства, взяла окончательный расчёт. Он метался, искал, стучал во все двери. Пробовал всё подряд, но снова был провал. Алкоголь только портил всё ещё больше. Успокаивал, приносил забвение, но тем больше и раздражал. От наркотических видений фальшью веяло за версту. И каждый раз наутро художник понимал, что нужно совсем другое. То, что заставит его оглянуться и увидеть потерянное в круговороте миссий, случайных девушек и редких встреч с друзьями. Что-то новое и настоящее, без фальши и притворства. Сильное. Прекрасное. И вчера он увидел. Вначале даже не поверил: может ли быть, чтобы настолько случайный человек оказался тем самым? Но когда художник закрывал глаза и представлял этот образ, пальцы начинало легонько и так знакомо покалывать. От этого почти забытого ощущения сердце сжималось, предвкушая: ЭТО вот-вот случится. Вот-вот, ещё немного… Скорей бы! Чем дальше Сай представлял себе, как будущая картина (портрет, это однозначно будет портрет) ложится на бумагу, тем сильнее становились эти ощущения. Днём, когда Сакура сжалилась и дала подходящий картон, он был готов расплакаться: рисовать хотелось до судорог, до сжатых от предвкушения челюстей, до экстаза, охватившего тело, когда пальцы взяли карандаш и провели первую черту будущего портрета. Он вспоминал и рисовал. …Радуга осыпается, немой тишиной опускаясь на землю… Первый штрих. Овал лица. Волосы, развевающиеся от её движения и лёгкого ночного ветерка. …Воздух наполняется незримым ароматом спокойствия. Маленькая фигурка излучает силу и сосредоточенность… Посадка головы, полуоборот, ровные плечи. Уверенность и чувство собственного достоинства. …Звук её голоса – продолжение ночи: негромкий, уверенный, мягкий… Разлёт бровей, выпуклый лоб, ресницы. Их тень дрожит на щёках… Сай на секунду оторвался от работы. Дыхание сбилось, будто он после длительного воздержания занимался любовью с лучшей, красивейшей из женщин всего мира. Тело колотила мелкая дрожь, в голове слегка шумело – то ли от напряжения, то ли последствия ушиба. Отложив бумагу, художник потянулся к тумбочке: таблетки ненадолго снимут боль. Ещё немного времени для НЕЁ – для той, что смогла вернуть смысл в его искусство. В его жизнь. …Кухня, чаепитие, вопросы… Нос. Она его слегка задирает – самоуверенно, немного надменно, но без брезгливости. Ровный, аккуратный, с красиво изогнутыми крыльями. …Их бой. Он сдерживается, пытаясь не ударить её, и в то же время бьёт, пытаясь не выказать неуважения к её способностям и умениям. Он хочет видеть её лицо во время атаки – какой она станет, когда забудет о себе, оставив в душе лишь движение? Губы. Чуть приподнятые вверх уголки – ирония, не только к окружающим, но и к себе. Капризный изгиб, манера поджимать их на краткую долю секунды при недовольстве – быстрая смена настроений, отходчивость. …Утро. Их разговор. Пикировка на грани приличия. Почти объятия и взгляды – нескромные и скромные одновременно… Щёки – неужели тот румянец ему не померещился? Скулы: высокие, скульптурные. Твёрдая линия подбородка. Челюсть, которую она немного выдвигает вперёд, когда настаивает, немного злится или осознанно рискует. …Их финальный бой. Честный, уже без игры в поддавки, хорошей хозяйки и уважительного гостя. «Покажи мне, что можешь…» Они открыты. Полный контакт. Глаза – огромные, прозрачные. Спокойные, но только до тех пор, пока всё идёт так, как ей хочется. Потом – лёгкая злость, азарт, стремление доказать своё превосходство. Собранность, готовность и к ударам, и к уходу в защиту. Но на самом их донце нет места злобе. Лишь соперничество – лучший способ общения в мире шиноби. Игры, которые так любят большинство девушек, ей чужды. Сай откинулся на кровати, тяжело дыша. С картины на него смотрела девушка, которую он встретил только вчера. Хьюга Ханаби. Красивая. Разная. Непростая. И, если бы не глупая таблетка, он бы продолжил рисовать её, словно больной, к которому неожиданно пришло излечение. Но снотворное, которая заботливая и прозорливая напарница подложила ему вместо болеутоляющего, сделало своё дело. Последнее, на что у него хватило сил – это положить набросок на стул рядом с кроватью и подумать: «Кажется, я влюбился». *** На звонок долго не отвечали. - Может, он уже ушёл? – предположила Ханаби. – Проснулся и пошёл чинить окошко на новую квартиру? Хината хмыкнула: - Чтобы Наруто и вскочил поутру после пьянки? Разве что его Хокаге вызовет… Ханаби, отметив про себя, насколько хорошо сестра знает привычки своего без году неделя парня, только скептически усмехнулась. Но от комментариев воздержалась – каждый в состоянии сам решить, как ему вести себя с объектом своих душевных томлений. Нээ-сан никогда не ехидничала по поводу её горе-кавалеров. Наконец за дверью раздался шум, и, когда та распахнулась, миру явился сонный лик Удзумаки Наруто: в семейных трусах, колпаке и шлёпанцах на босу ногу. - Ну кто тут ещё так рано… - начал было он, но, увидев Хинату, да ещё и не одну, осёкся. Сон как рукой сняло. – Хината-чан? На его лице сразу появилась улыбка. - Не думал, что придёшь. Он чмокнул её в щёку и обнял. Хината сразу зарделась маковым цветом. - Привет, Наруто-кун. Я тебе завтрак принесла. Точнее, уже обед, но всё равно… - прошептала она, протягивая ему пакет и надеясь, что Ханаби не заметила царапин на плечах и спине парня. Но надежды были напрасны: Ханаби не просто увидела их, она так красноречиво посмотрела на сестру, что та захотела провалиться сквозь пол прямо сейчас. - Ой, проходите, что же это я… - задёргался парень, пропуская гостей в квартиру. – Только у меня не прибрано, сто лет здесь не ночевал. А потом переезд, дружеские услуги бесквартирным друзьям и всё такое… Взору девушек предстал коридор. Точнее, это могло бы зваться коридором, если бы не огромное количество пустых пачек из-под рамена, наваленной в кучу одежды и опять же пустых коробок из-под презервативов. Стало понятно, что бесквартирные друзья ходили сюда явно не одни. Наруто, проследив за взглядом Хинаты, ставшей почти пунцовой, что-то буркнул и стал быстренько сгребать их ногой под коврик. - Наруто-кун, ты бы оделся, - неожиданно хрипло подала голос старшая Хьюга. Ханаби тактично отвернулась, пытаясь сдержать смех: семейные трусы, хоть и были свободного покроя, не скрывали, что сон, из которого они вырвали Удзумаки, был явно эротического, приятного содержания. А сейчас, когда он так неосторожно стал махать ногами, доказательство его мужской состоятельности многозначительно выглянуло из разошедшейся ширинки, словно приглашая воспользоваться оказией. Наруто вопросительно посмотрел на свою девушку, потом вниз – туда, куда она, совсем смутившись, указала пальчиком, и, ойкнув, скрылся в комнате в один прыжок, во время исполнения которого, конечно же, ширинка разошлась окончательно. Из спальни донеслось: - Идите пока на кухню, я сейчас! Едва зайдя на кухню и прикрыв за собой дверь, Ханаби разразилась хохотом и делала это так искренне, что Хината, не выдержав, тоже начала смеяться с ней за компанию, забыв о смущении. - Весёлый у тебя парень, нээ-сан! – младшая, успокаиваясь, вытирала навернувшиеся на глаза слёзы. – Сразу демонстрирует родственникам невесты, что ей не придётся скучать по ночам. И как – в прыжке! Высокохудожественно! Едва отсмеявшись, Хината снова прыснула. - А представляешь, если бы на моём месте был Хиаши? Сонный Дзинчуурики в трусах, не скрывающих достоинств и устремлений, со следами женских ногтей на торсе, которые, конечно же, не могла оставить его скромная и воспитанная дочь, открывает дверь и: «Здравствуй, папа!» Хината, сползая по стенке от смеха, выдохнула: - Хана, хватит, я же сейчас задохнусь! - Кстати, ты уже подумала, как будешь представлять их друг другу? – спросила Ханаби, сбивая с сестры веселье. Хината в момент посуровела. - Пока нет. - Намекаешь, что твой вариант может быть ещё не самым весёлым? – улыбнулся Наруто, заходя на кухню к девушкам. Он уже оделся, но вид всё ещё имел помятый: на щеке был след от подушки, а волосы были всклокочены настолько, что местами сбились в колтуны. Правда, в старом оранжевом свитере с широким воротом и чёрных штанах парень смотрелся на диво мило, даже такой всклокоченный. Просто обнять и плакать – от умиления, конечно же. - Простите, звукоизоляция у меня и здесь никакая, - улыбаясь, извинился он. – Это карма. Наверное, в прошлой жизни я любил подслушивать, и теперь меня наказывают. Он поставил на плиту чайник, достал из шкафа чашки (на мгновение Ханаби показалось, что хозяин квартиры сам удивился – у меня, и чистые? Откуда?) и присел на табурет. - Ханаби, ты можешь не беспокоиться насчёт Хиаши. Я не обижу твою сестру. Когда она будет готова, то представит меня вашему отцу в новом качестве. А уж как это произойдёт… Надеюсь, что всё же не так, как ты описала. Ханаби улыбнулась. Этот парень, хоть на первый взгляд и был раздолбаем, обладал редким для блондина качеством – он её не раздражал. А ещё в его компании почему-то появлялось ощущение защищённости, спокойствия и улыбки, которую он всегда прячет для тебя за пазухой вместо кулака или кукиша. В нём как будто светило солнце, так и не показавшееся сегодня на небе. - Я просто пошутила. Сестра так нервничала, когда вела меня сюда, что я решила немного разрядить обстановку. Удзумаки посмотрел на мигом покрасневшую Хинату, начавшую что-то бормотать в своё оправдание, и, рассмеялся. - Начинай разряжать заново, она опять нервничает, - и притянул девушку к себе, усаживая на колени, словно ребёнка. Хината покраснела ещё больше. Наруто, видя это, тихонько прошептал ей на ухо: - Хината, ты моя девушка. Я люблю тебя, твои привычки, странности, забавную стеснительность, красноту и даже родственников. Пусть они не умеют пить, накуриваются после первой же серьёзной ссоры с девушкой, - он с немного лукавым видом посмотрел на Ханаби, - и с самым невинным видом с утра пораньше требуют у первого помощника Хокаге информацию об агентах самого секретного отдела АНБУ. - Секретный отдел АНБУ? – младшая Хьюга вскочила, словно на пружине, и заходила по комнатке. – Чёртов притворщик! Но зачем, скажи мне, зачем? Зачем?! Вместе с последним возгласом раздался свисток чайника – оба они закипели одновременно. Хината бросилась к заварнику, словно спасаясь от тех искр, которые разбрызгивали вокруг себя напряжённые нервы её младшей сестры. Наруто же скрестил руки на груди и, улыбаясь, переспросил: - Так всё-таки «узнать побольше о парне» или всё же «что он за тип такой и как ему врезать половчее»? Ханаби, уже сожалея о вспышке (и явно чувствуя себя виноватой перед сестрой, которая теперь глядела на неё очень, ну просто очень строгими и грустными глазами), плюхнулась обратно на свой табурет и с досадой произнесла: - Уже и сама не знаю. Потом вздохнула и, пригорюнившись, опустила голову. Наруто, взяв в руки чашку, поднесённую ему виновато улыбающейся Хинатой, снова усадил её себе на колени и вскользь поцеловал её в щёку – так мимолётно, словно они уже вместе сто лет и подобные вещи – обычное проявление нежности, естественное для них. Маленькая демонстрация того, что всё в порядке и извиняться не нужно. Девушка немного взбодрилась духом и подняла глаза. - Прости, Наруто-кун, я не подумала, что информация о Сае будет настолько секретной. Мы не хотели узнать его особые способности или историю жизни. Ханаби просто было интересно, отчего он, проиграв вначале почти всухую, так отыгрался потом, и даже полученная травма не помешала ему вести бой. - Может, протрезвел? – улыбнулся ей парень. Ханаби хмыкнула на своей табуретке. - Он был не настолько пьян… Да и потом, с сотрясением драться намного тяжелее, чем под мухой. Два спарринга – и чувствую себя так, будто меня обманули, но в чём, понять не могу. Наруто, посмотрев на круги под глазами девушек, мысленно извинился перед другом и задумчиво посмотрел на чай. На поверхности вертикально висели две чаинки, упорно не желавшие тонуть. «К удаче, - мелькнула в голове мысль, – только к чьей?» - Могу предложить только собственные наблюдения. Мелочи, штрихи к портрету, как бы он сам выразился. Годится? В глазах Ханаби загорелся такой яркий огонёк, что Дзинчуурики стоило больших усилий сдержать улыбку. «Бой, говоришь, проиграл? Только это тебя интересует? Ну-ну…» - Ладно, - вздохнул он, отпивая. – Только учти, что я не великий психолог, и философские основы его бытия мне неизвестны. Есть главное – он отличный друг. Не без странностей, это да. Но кто нынче без них? Я? Ты? – он вопросительно посмотрел на Ханаби, и та помотала головой. – Вот именно. У всех тараканов навалом. У кого-то синенькие, у кого-то красненькие. Иногда мне даже кажется, что это не шиноби воюют и убивают друг друга, а насекомые, сидящие в наших головах, устраивают бега на выживание. Он помрачнел и хлебнул чайку, явно задумавшись о чём-то неприятном. - А какого цвета они у Сая? – осторожно полюбопытствовала Ханаби, прикидывая, что за звери водятся у неё самой. Выходило, что сколопендры – не меньше. - У него они чёрно-белые и все в форме пенисов, которых тот поминает к делу и без. Это Сай так шутит. Обожает выводить людей из себя подобными приколами, часто делает это осознанно и специально – границы самоконтроля окружающих тебя людей лучше знать с самого начала. Это он так считает. Сказал, так в книге написано. Книг, кстати, этот «с-виду-мачо» читает как настоящий ботан, особенно про взаимоотношения людей. Эта тема – его конёк и больное место одновременно. Он не всё понимает и иногда теряется. Впрочем, сама увидишь. Это не передать словами. Ханаби, задумавшись, пыталась представить себе миллион маленьких чёрно-белых пенисов, ползающих в голове Сая, но либо выходило слишком сюрреалистично, либо они складывались в один большой мужской орган, который в голове у её вчерашнего знакомца ну никак не укладывался. - Больное место? Наруто на секунду задумался, прикидывая, что из той старой истории можно рассказывать, а что нет. В принципе, появление Валета АНБУ в команде номер семь проходило вполне официально, а их первые стычки и без того пол Конохи слышало. Но вот причины такого его поведения, тянущиеся в «корневское» прошлое, – тема довольно закрытая… - Он тяжело интегрировался в нашу команду. Так уж жизнь сложилась, что Сай забыл, какие они – обычные чувства. Конечно, не сам – нашлись доброжелательные экспериментаторы, куда же без них. Подробности рассказывать не буду, это тема для совсем других посиделок – на допросе у Ибики. Но тогда, впервые оказавшись в нашей компании, этот идиот даже не понимал, что именно держит нас вместе. Потом понял, но… Это было непривычно, а поэтому очень тяжело. Он не знал, что теперь со всем этим делать, как вести себя в новых обстоятельствах. Но Сай старался, как мог. Читал всё, чтобы найти ответ – как? - Помогло? - Нет, - улыбнулся Наруто, вспоминая те времена, - только навредило. Мы от его фальшивых улыбок за милю шарахались, а он всё думал, что «это способствует возникновению доверия». Но потом оказалось, что он отличный парень. Даже если не умеет улыбаться. - Не уметь улыбаться? Как это? Наруто в момент стал серьёзным. - Это – хреново, Ханаби. Поверь мне, это очень хреново. Она попыталась себе представить, какой должна быть жизнь человека, чтобы в ней не было место улыбке, даже случайной, мимолётной и часто неосознаваемой. Ни радости, ни счастья, ни ласки, ни поддержки. Как нужно выгореть изнутри, чтобы ничего этого не осталось. Как можно вообще выжить, если всё вокруг и ты сам – такие. Чтобы остаться после всего этого человеком, нужно быть кем-то особенным. - Но теперь он улыбается? Вчера он улыбнулся мне, когда мы говорили, и улыбка не показалась мне фальшивой… - Улыбается. Теперь – да. Но никогда нельзя точно сказать, чему. Победе над врагом? Бабочке, красиво пролетевшей над ещё не остывшим трупом? Его видение мира сильно отличается от обычного. То, что для нас просто очередной момент из жизни, для него – новость. Откровение. И он рисует его – всегда рисовал, сколько себя помнит. На одной из миссий Сай как-то признался мне, что если бы не искусство, то он бы просто сдох. - Нечем стало бы убивать? - Нет. Ты уже знаешь, что вакидзаси (прим. авт.: вакидзаси – короткий меч) он владеет так, будто это его собственная рука, - Ханаби, насупившись, кивнула. Этот факт в их сражении стал неприятной неожиданностью и сыграл не в её пользу. – Не поручусь, что лучше Учихи, но, знаешь, в их спарринге на «железе» без применения техник они бились на равных. Так что способности к ведению боя тут не причём. Убивать можно и вообще без оружия – как ваше семейство, например. А искусство для него – это жизнь. Акт сотворения. Когда он рисует, он чувствует. Именно поэтому ему удалось остаться человеком, сохранив в душе последнее – чувство прекрасного. Наруто отхлебнул чаю и, немного обжегшись, поморщился. Он чувствовал себя немного неловко. Вместо драки они, словно девчонки на пижамной вечеринке, обсуждали красивых парней. Успокаивало только то, что геем его при этом не считали. Ханаби вспомнила – белая кисть руки, лежащая на чёрной оплётке рукояти коротко меча. Вторую почти не видно – она рисует и мелькает так быстро, что глаз не успевает. Обычный глаз, но её Бьякуган видел, как именно оживают те животные, что он создавал. Оживают и умирают. Это было красиво. - Но я всё равно не понимаю, - вздохнула Ханаби. – Он хотел выяснить границы моего самоконтроля? Наказывал за что-то, ведомое лишь ему одному? Срывал на мне злость за неудачную вечеринку? Выяснял слабые места, чтобы… - Почему бы тебе просто не спросить его самого? – перебил её Наруто. – Спроси в регистратуре палату, ещё успеешь проведать. Можно без апельсинок и цветов – всё равно не оценит. - Потому что не знаю, извиняться мне перед ним или добавить надо, - призналась Ханаби. - А ты ему так и скажи, - улыбнулся ей парень, - что не знаешь. - А он ответит? - Ответит, причём честно. Ложь Сай ненавидит больше всего. Ханаби смутилась. - Это не будет казаться наглостью? Учитывая его прошлое… Не будет казаться, что девушка, знакомая с ним считанные часы, лезет в душу грязными сапогами тридцать шестого размера? Или, - она смутилась ещё больше, - приставаниями? Сразу вспомнилось: взгляд чёрных глаз, его запах. Его голос: «Что ты представляла себе, маленькая ведьмочка, когда раздевала меня? Когда твои ладошки касались моего тела?» Даже сейчас, всего лишь от воспоминания о том моменте, когда он, полуодетый, стоял близко-близко, по спине начинали бегать мурашки, и щекотание их усиков было чертовски, непозволительно приятным. Допив чай, Удзумаки поставил чашку на подоконник и взглянул на младшую Хьюга. На её раскрасневшиеся щёки. На помятый, невыспавшийся и растерянный вид. Взглянул в глаза, которые та уже не знала куда деть от такого пристального внимания. Наруто был серьёзен – так, как только может быть серьёзен человек, в эту самую минуту решающий, чем будут для друга те слова, что он собирается сказать сейчас: спасением или предательством? Он решился. - Ханаби, у моего друга в последнее время было очень, очень плохо на душе. На это были свои причины, которые никого, кроме него самого, не касаются. Даже меня. В первую очередь потому, что понять их так, как понимает он сам, я не в состоянии. И никто не в состоянии. Все те, кто и в самом деле считает себя друзьями Сая, просто поддерживают его, чем могут. Но мы все – шиноби. Лучший разговор, который возможен между нами – это язык кулаков, язык боя. Подумай, чем было ваше второе сражение – то, в котором он всё же решил открыться тебе. Если Сай обидел тебя, оскорбил, и ты хочешь отомстить – мсти мне. Я оплачу этот долг, возьму на себя. Но если… Чёрт, я не умею говорить о таком! Наруто скривился и в тысячный раз проклял свою бестолковость и косноязычие. Но тут заговорила Хината. - Сестрёнка, мне кажется, что Наруто-кун хочет сказать: если между вами вчера проскочила искра, понятная лишь вам обоим, и тебе хочется убедиться в том, что это не иллюзия, – иди к нему. Ханаби вспыхнула, как маков цвет, залепетав что-то о том, что её неправильно поняли, и вообще, ничего такого нет, они просто дрались, и в этот момент Наруто поразился, какими же похожими могут быть две такие разные девушки. Всего-то надо завести речь о парнях. Не просто о парнях, а о тех, которые что-то для них значат. Он вспомнил вчерашний вечер. Злого, пьющего и нахально язвящего Сая – своего друга, который никогда не делал ничего необдуманно. Даже шутки с Яманако. Удзумаки был уверен – это очередная попытка выйти из кризиса. Раздражая Ино, он надеялся увидеть в девушке что-то, ему ранее не встречавшееся. Обретя вчера свою собственную любовь, Наруто неожиданно понял, что неосознанно, но так настойчиво друг всё время искал: свой идеал девушки в реальной жизни. Тот самый, который не опишешь словами, но который чувствуешь каждой фиброй души, даже если от неё остался жалкий огрызок. Неужели бой с Ханаби стал таким отправным пунктом? Удзумаки неожиданно улыбнулся, притянул к себе Хинату – и та неслышно пискнула то ли от удивления, то ли от радости. Мина на её лице при этом стояла непонятная, но всё равно довольная. - Ханаби, Сай не дерётся с кем попало. Тем более – два раза. Он мастер «уйти в тихую», уж поверь мне. Как и любой АНБУ. И фиг бы ваш Бьякуган его нашёл. Он не только очень хороший боец, он очень опытный шпион, с интуицией, которой хватит на прикрытие десятка таких проблемных задниц, как его собственная. А все эти ночёвки у незнакомой девушки в комнате, повторные сражения, даже заигрывания (заигрывания, заигрывания, не сомневайся – уж я-то знаю!)… В общем, он никогда бы не стал вести себя так, если бы ты оставила его равнодушным. На лице девушки мелькнуло нечто вроде смеси довольства собой и надежды. Но, успокоившись было, она вновь нахмурилась. - Наруто-кун, а почему ты сказал, что Сай – проблемная задница? Удзумаки, уже в сотый раз за эту встречу, прикусил себя за язык. Проворчал: - Да потому что с его характером он умудрится что-то ляпнуть и всё испортить даже в самой идеальной ситуации. - Это из-за его прошлого? – поняла Ханаби. - Да. А ещё из-за характера, который образовался под влиянием этого прошлого. Ну и, конечно, дурное влияние команды номер семь: молчаливый интроверт перестал скрывать свои мысли, явив их миру, оказался настоящей оторвой. Лучше бы он и дальше молчал, тебане. Мне и от одного Учихи яду хватало. - И поэтому от него девушки сбегают? Он говорит им гадости? - Ничего подобного. Он всегда говорит правду и только правду. Но он и видит её по-своему. Художник, фигле… - То есть? - То есть если девушка пришла на свидание накрашенная, как клоун, он так и скажет. Если она дура, то убедительные аргументы он тоже подберёт. Мало кто без слёз убегал… Мне иногда кажется, что тут есть такой закон: чем смазливее морда – тем больше на неё вешается дурочек. Чем больше дурочек – тем меньше можно стесняться в выражениях и щадить чьи-то чувства. Всегда будут ещё. Ханаби кивнула. Щадить чувства тех, кто тебе не только безразличен, но даже раздражает, она также не стремилась. Другое дело, что у каждого человека есть определённый набор болевых точек: запахи, причёски. Кого-то раздражает, если собеседник говорит слишком медленно, кого-то – если приходит на свидание в красных носках. Её саму дико бесили слишком сладкие мужские одеколоны и вид чуть засаленных волос (всё же история с маской из репейного концентрата не прошла для неё бесследно). - Наруто-кун, а какие девушки задерживались дольше всего? Чего нельзя делать ни в коем случае? Она с надеждой посмотрела на Дзинчуурики, и тот только махнул рукой: чего уж там, если принялся сливать информацию, то сливай всё! - Не пытайся казаться. Это самая страшная ошибка. Если ты дикая и хочешь врезать ему за грубость – так и сделай. Он вытерпит, даст сдачи, уклонится или вернёт удар – по обстоятельствам. Но не надо лгать. Не пытайся спрятаться за маской котёнка, если ты тигрица – Сай видит такие штуки насквозь и терпеть не может притворства. Ханаби кивнула, в сотый раз вспоминая вчерашний вечер. И утро… Была ли она неискренна? Нет. Он на самом деле был любопытен ей и искренне симпатичен. Врезала она ему тоже от души. - Отлично. Я тоже терпеть не могу, когда парни начинают что-то строить из себя. В этом мы похожи. Ханаби сама не заметила, как начала рассуждать в ключе, насколько они совпадают. Впервые она так тщательно готовилась к простой встрече с парнем, с которым, может быть, у неё ничего и не срастётся. Но почему-то ей было весело, как на первом задании по сбору информации, где надо было выяснить, в каком месте на теле посыльный спрятал письмо. После этого Неджи ещё принёс ей шоколадку и сказал, что это судьба всех Хьюга. И вообще, в своей практике шиноби ей придётся не только заглянуть, но и побывать в жопах и похуже. Наруто чуть улыбнулся: вероятно, Сай ответил бы так же. Может, эти двое и вправду подходят друг другу? - Не предпринимай попыток эпатажа. Особенно эротического. Скажу честно – баб… - он закашлялся, косясь на Хинату, и спешно сделал вид, что оговорился. – Девушек у него было много. Просто дофигища. Не потому, что он бабник или сексуальный маньяк. Хотя, может, где-то в душе, как и любой мужчина… Ну, да не важно. Когда Хината так ёрзает на коленках, слушать мои рассуждения на тему маньяков опасно, - старшая сестра сразу замерла тихой мышкой, и Удзумаки перевёл дыхание. – Так о чём это я? А! Всякие там «а-я-вот-какая-необычная-разбитная-современная» Сая не волнуют вообще. Нужна какая-то изюминка. Что-то особенное, но не поверхностное, вроде макияжа или одежды, а идущее из самой сути. А тех, кто пытается привлечь его внимание подобным образом, ждёт крутой облом. Он включает такого отморозка, что даже Учиха исподтишка завидует, засовывая голову в холодильник. Ханаби вспомнила непробиваемое выражение лица Саске и удивилась: вчерашний гость не показался ей чем-то похожим. - Например? Наруто покосился на Хинату, но та только одобряюще улыбнулась. - Однажды он при всей честной компании на вопрос: «Сай, душенька, скажи, ты любишь эротическое разнообразие?» абсолютно спокойно ответил: «Конечно. Иногда дрочу левой». Удзумаки слегка улыбнулся, вспомнив завистливую мину Учихи, целую неделю втайне мечтавшего брякнуть что-то подобное. У него тогда даже возникло подозрение, что Саске собирается это сделать специально: привлечь какую-нибудь очередную дурочку и так же красиво её отшить, чтобы мерзкий художник тоже проникся. Хотя, конечно, Учиха, заявляющий, что он самоудовлетворяется руками по очереди, – это, конечно, из области фантастики. Да и среди фанаток породило бы нездоровый интерес: вместо одной толпы возле его дома наверняка сразу стало бы две – претендентки на роль «правой» и «левой». Может, именно потому он и смирился, не стал… Ханаби чуть не хрюкнула от смеха и её глаза загорелись азартом – ну почти как тогда у Саске. Искорки интереса всплыли на самую поверхность и блестели настоящими драгоценными камнями. Впервые она так хохотала над приколами парня, которого даже не было рядом. Возможно, дурацкими, но зато они казались ей смешными, в отличие от юмора тех ребят, которые считали себя настоящими профи в анекдотном деле. - Ещё! – потребовала она от Наруто, когда дыхание вернулось в норму. – Что мне ещё следует знать? Удзумаки задумался. - Осторожнее с рассуждениями об искусстве. Для того, кто живёт им, напускная культурность кажется противным блефом, фальшивым и раздражающим. Ксо, даже если это идёт от души, не делай неожиданно трагического лица и не начинай следом читать стихи. - Его раздражают неожиданно трагические лица? – Скорее ситуация: «Сидим, болтаем о погоде, и тут бряк – стихи». Подавитесь вашим искусством! Кушайте, не обляпайтесь! Тем более что мы тогда действительно кушали – решили зайти в «Ичираку» всей компанией… - вздохнул, вспоминая, Удзумаки. - И что он сделал? - После того, как мы все прослушали одну очень патетическую и авангардную поэму, где главной рифмой было… - Наруто на секунду задумался, - пожалуй, её полное отсутствие, с лихвой компенсируемое такими завываниями, что из раменной люди стали разбегаться, Учиха уже хотел удавить нашу чтицу-певицу (да и я, и, готов поспорить, каждый из нас), а девушка всё не унималась и принялась трогательно тянуть: «Ночь, улица, фонарь, аптека…», Сай, раздражённо взявшись за голову, громко продолжил, перебивая… Наруто одним быстрым жестом прикрыл Хинате уши так, что та и опомниться не успела, только глаза открылись широко-широко. - «…Мороз, лопата, пенис, ипотека». Потом матюкнулся в том же авангардно-завывательном тоне, да так, что вся забегаловка и ещё с пол-улицы на него уставились. А он оглянулся, недоумённо пожал плечами и абсолютно невинным видом спросил: «Так ты это к чему?» Хината, которой вновь вернули возможность слышать, надула губы – Ханаби снова почти валялась на полу от хохота, и в её судорожных движениях можно было прочитать: прости, сестричка, но такой экземпляр упускать нельзя. Пусть вчера у него шутки были дурацкие, но и я же не блондинка, в конце концов! Впрочем, старшая была рада, что нервозное, нерешительное настроение младшей испарилась. Вместо него возник какой-то боевой задор, решимость и что-то почти неуловимое, но вполне осязаемо попахивающее новым романом. Впрочем, новый роман – это намного лучше, чем начинающийся невроз и тяжкие раздумья. Уж она-то знала! - Время для посетителей заканчивается через час, - напомнила сестре Хината, - поспеши! Ойкнув, Ханаби вихрем сорвалась с места. Старшая Хьюга, неожиданно снова оставшись с Наруто одна, тоже улыбнулась, обвела кухню хозяйским взглядом и спросила: - Ну что, за уборку? Удзумаки притянул её поближе и кивнул. Единственная комната, которую ему хотелось сейчас прибрать, была спальня, куда он, подхватив свою девушку на руки, и направился. - Начнём с замены постельного, - тихонько прошептал он ей на ухо, и хотя Хината по привычке покраснела, но кивнула и прижалась к нему поближе. *** Дверь госпиталя была открыта. В регистратуре сказали номер палаты. Поднявшись по ступенькам и найдя нужную дверь, она постучала. Не услышав ответа, постучала снова и, пожав плечами, приоткрыла дверь. - Сай? Ответа не было. Пару шагов вперёд. Ширма. Койка. - Ты спишь? – тихонько. Шиноби спал, весь опутанный проводами и трубками. Под глазами темнели круги. «Значит, всё-таки сотрясение», - подумала она с сожалением. Калечить друга своего брата, ещё и притащившего того домой на горбу, она не хотела. «Ладно, подожду, пока проснётся, и извинюсь», - решила девушка и присела на стул возле кровати. …И сразу же вскочила, сообразив, что там что-то лежит. Это был кусок картона. Взяв его в руки, Ханаби вздрогнула: на неё посмотрела она сама. Полуоборот головы, упрямый, дерзкий взгляд, совсем не подобающий дочери главы клана. Немного превосходства в изогнутой улыбке, словно говорящей: я сильная, со мной не справиться так просто. А ещё брови – одна чуть приподнята, вторая слегка опущена: склонность к язвительности, сарказм. Глаза: любопытство, веселье и ещё что-то неуловимое, что превращало её в человека, в девушку, в сильную, незаурядную личность. Лицо можно было бы назвать холодным и злым, если бы где-то за гранью не чувствовалось благородство, оптимизм и немного грустная, но отчётливая доброта – не та, что раздаёт конфеты детишкам по переулкам, а что способна пощадить даже лютого врага. Это было то, какой она видела себя. Это был тот лик, о котором знали лишь избранные: Неджи, Хината, команда. Для всех остальных существовала маска отличницы и умницы, сильной куноичи и уважительной младшей дочери. «Откуда он узнал? Ведь мы познакомились только вчера...» Она вглядывалась в набросок и не могла оторваться. Сестра говорила что-то о его выставках, о признании… Всё это казалось мелким сейчас. На маленьком карандашном наброске была изображена её душа, без прикрас. Ханаби протянула руку, словно желая удостовериться, что это всего лишь портрет, тут нет никакого обмана, но сразу же отдёрнула, побоявшись что-то испортить. Это был шедевр. И всё же картине чего-то не хватало… - Нравится? – тихий голос заставил её вздрогнуть. Она поспешно отложила рисунок на тумбочку. - Ты нарисовал это сегодня? – спросила она, удивлённо понимая, что голос чуть дрожит от волнения. - Да. Как только смог нормально держать в руках карандаш, - ответил он, глядя прямо ей в глаза. – Но я ещё не закончил. Уснул. Прости. Ханаби поёжилась. Почему-то показалось, что на неё смотрит пустота – никаких оттенков чувств, никаких красок. Чёрный и белый. Смотрит, испытывая, проверяя – что ты видишь, что скажешь, на что решишься? И она ответила – таким же пристальным и долгим взглядом. - Я знаю. Ты забыл добавить один очень важный элемент. Кажется или что-то мелькнуло на дне? Удивление? Любопытство? - Что? – лёгкая полуулыбка на бледных губах. - Себя. Сай закрыл глаза, вздохнул и прошептал: - Я знал, что не ошибся в тебе, - и снова взглянул на девушку. Ханаби снова вздрогнула. Пустота исчезла. Теперь на неё смотрел самый настоящий мир со всеми оттенками радуги. Красный цвет страсти, оранжевое веселье – то самое, разделённое на двоих. Жёлтый цвет солнца, на который смотрят влюблённые, провожающие и встречающие рассветы и закаты. Зелёный цвет весны, обновления, ощущения полноты жизни, без которого становится тошно – есть, спать, дышать. Голубой цвет неба, моря, свежести, ветра – наполненные бризом лёгкие исходят восторженным криком. Синий, наполненный глубиной цвет ночи – зовущей, томной, бархатной. Фиолетовый цвет гармонии: притяжение неминуемо, сочетаемость неоспорима. Он улыбался ей, манил, звал. Он хотел быть её, этот мир в его глазах. Он хотел, чтобы она была его. «Чёрт, что же ты со мной делаешь, мерзавец, - неожиданно подумала она, прикусывая губу. – Всего пара фраз, а я уже дрожу и дёргаюсь. Дурочка. Что со мной?» - Ты останешься? – голос Сая снова вывел её из равновесия. – Совсем ненадолго. Хочу закончить портрет. Ей на секунду стало страшно. Если его интересует только портрет, то… - Если хочешь, я не буду рисовать. Просто останься. Маленькая ведьмочка… Последнее он сказал уже с улыбкой. Получилось так странно, как будто они встречаются уже много лет, и это их прозвища друг для друга: ведьмочка и… кто? Художник? Тупо. Отморозок? Обидно. Растерянность – самое редкое, что с ней бывало и чего она опасалась больше всего. В бою это равносильно смерти, а в жизни? В жизни, когда оказываешься в такой ситуации, самой хочется умереть. Ну, или дать дёру, что Ханаби и поспешила сделать. - Мне нужно идти, - сказала она, спешно отступая к двери. - Стой! – почти закричал художник, поднимаясь на постели. – Пожалуйста, подожди! Ханаби обернулась и замерла. Больной остервенело срывал с себя датчики, пытаясь встать с кровати, и в его взгляде было такое отчаяние, что она остановилась. - Что ты делаешь? В голову сразу закрались утренние мысли: она вырубила его, второй раз просто безответственно согласившись на бой, а теперь пришла в больницу и издевается над пациентом. - Не уходи, пожалуйста, - увидев, что девушка остановилась, он стал действовать осторожнее, но вырываться из объятий аппаратуры не прекратил. – Я прошу тебя. Ханаби. Она снова вздрогнула. Никто и никогда не произносил её имя так, что у неё подгибались коленки. Так, будто выдыхают драгоценность. Осторожно, сладко, трепетно. Девушка не понимала, почему… как… что происходит? Что изменилось со вчерашнего вечера и сегодняшнего утра, когда она могла спокойно говорить с ним, не теряясь и не краснея. Ну, почти… Или тот факт, что он смог увидеть её настоящую, изменил её отношение? Увидеть, принять, нарисовать. И показать, что это – красиво. Она красива. Сай, осторожно вынув из вены катетер, закрутил капельницу и подошёл к ней. Медленно – так, будто боялся спугнуть. В его глазах снова бился радужный мир, молящий не отводить глаз, выслушать, понять. Но художник молчал и просто смотрел на неё. - Зачем ты мне соврал? – спросила она, только чтобы прервать затянувшуюся паузу, чтобы не выносить больше пытки этим безмолвным криком. - Когда? – уточнил тот, чуть нахмурившись. - Во время первого боя. Ведь ты мог спокойно вырубить меня ещё тогда. А ты… просто поддался, да? Зачем? Сай улыбнулся – устало, одними краешками губ. Ханаби, невольно обратившая на это внимание, удивилась: предыдущие улыбки этого человека казались ей фальшивыми, чуждыми его лицу. А вот эта – короткая, мимолётная – была другой. Настоящей. Пусть и неброской, но зато искренней. - Хотел увидеть тебя настоящую. Когда ты сердишься и когда веселишься. Когда смеёшься и когда серьёзна. Когда пренебрегаешь и когда заботишься. В победе и в поражении. - Зачем? – снова повторила она, удивлённо. - Затем, что когда увидел тебя в том внутреннем дворике в окружении снежной пыли, то понял, что хочу нарисовать тебя. А когда стал рисовать, понял, что это серьёзно. - Рисование? - Ты. - Я? - Да. Ты станешь моей девушкой? Они смотрели друг на друга. Щеки Ханаби пылали так, будто у неё была лихорадка. - Не нравлюсь? – тихо поинтересовался он, опуская глаза в пол и слегка закусывая нижнюю губу. Ханаби не знала, что ответить. Чем дальше, тем больше ей казалось, что он – тот, кого она искала. Но признать это было страшновато. Рядом с ним она менялась, не узнавала собственных мыслей и реакций. Это было непривычно, увлекало и заставляло сердце так сладко трепетать… Чувство, которое она испытала, глядя в его глаза в тот момент, когда он почему-то решил открыться ей, снять свою маску в обмен на её собственную, было сродни откровению. Но это же и заставляло задуматься, насколько всё это правдиво. Разумно ли будет поверить почти незнакомому человеку? А вдруг всё, что она сейчас видит и чувствует – только иллюзия, которую она придумала себе? Да, она видит через наведённые гендзютсу, но собственный печальный опыт подсказывал, что если иллюзию наводит она сама, руководствуясь романтическими устремлениями души, то, чтобы выйти из неё, требуется боль. И чем глубже заблуждение, тем сильнее ушибаешься, выпадая обратно в реальность. Ханаби глубоко вдохнула и сделала шаг вперёд, оказавшись с художником практически лицом к лицу. - Мне нужно время, - попросила она и добавила, чуть подумав: - Сай. Она всем телом почувствовала, как он вздрогнул от звука своего имени. Это заставило девушку улыбнуться. Ей не почудилось. Взаимность неизбежна. - Сколько угодно, - тихо прошептал он, - только останься ещё немного. - Ради портрета? Он не знал, что ответить. «Ради извинения за причинённые неудобства»? «Ради любви к искусству?» «Ради…» Чего? - Нет. Ради меня. Она улыбнулась. - Я ещё не сказала «да». Не рано ли просить такие вещи? Он улыбнулся в ответ. Пусть такие гримасы смотрятся на его лице фальшиво – он знал это, друзья говорили. Пусть Ханаби не понимает его пока. Но он не мог не улыбнуться, глядя на неё. - Прости. Иногда я говорю глупости, не понимая чувств людей. Ты научишь меня останавливаться? Она провела рукой по его щеке, с удовольствием отмечая, как колется отросшая за прошедшие сутки щетина. Сутки, которые они, фактически, уже были вместе. - Я попробую. - Не боишься? Ханаби на секунду растерялась: перед ней снова стоял тот самый чуть нагловатый и немного странный парень, притащивший брата домой. Тот, что мог спокойно шутить и флиртовать с ней где-то на грани дозволенного. Тот, чей сумасшедший взгляд не заставлял всю её душу выворачиваться наизнанку. Тот, с которым она не боялась себя – а только за себя. Она поняла – тот Сай, который внутри, дал ей передышку, в которой она сейчас нуждалась. Время. Их время. А ещё где-то подсознательно она почувствовала – долго быть таким вот открытым ему тоже пока тяжело. Непривычно, так же, как и ей. Девушка улыбнулась. - Нет. Я же всегда смогу побить тебя снова, - она на секунду запнулась, подбирая прозвище, потом со вкусом произнесла любимое слово братца: - Неудачник. Ханаби уселась обратно на стул и демонстративно положила ногу на ногу, жалея, что на ней обычные штаны, а не юбка. Было бы интересно посмотреть на его реакцию, даже учитывая риск запретной (во всяком случае, пока!) эротической провокации. – Так как, что, говоришь, употребил вчера Неджи? И какую роль во всей этой истории сыграли блондинки? *** Засыпая вечером в своей плате, Сай знал, что мир поменялся. Иногда это происходит незаметно, исподволь, иногда это следствие войны, иногда – революции в умах людей. Но и то, что происходит с одним человеком, тоже меняет мир, потому что он состоит из людей. Таких, как он. Таких, как Ханаби. Уверенности, что эти их отношения будут долгими, не было. Но эта девушка была особенной – это точно. И он, хотя их знакомство насчитывало часы, успел стать для неё кем-то, выделяющимся из общей массы. Он не знал, на что похожа любовь, и давно оставил попытки идентифицировать в себе это чувство. Но сейчас думалось – рано сдался. Может, просто не было ничего, поэтому и не идентифицировалось? Та волна, которая поднялась в нём, стоило им оказаться рядом, заглянуть в серые, почти прозрачные, хрустальные глаза… Может, это оно и есть? Он закрыл глаза и улыбнулся. Сакура, примчавшаяся на визг приборов, просигнализировавших об отсутствии кардиограммы, выгнала посетителей, отобрала картон и пообещала в следующий раз поставить капельницу прямо в задницу. Потому что такому п@дору, который не ценит заботы друзей, услуга должна принести только удовольствие. И вообще, Харуно долго шумела, но всё равно Сай видел, как хитро напарница улыбалась, посматривая на дверь, за которой скрылась ошарашенная её праведной яростью младшая Хьюга. Художник знал, что завтра Ханаби снова придёт. Посещение открыто с девяти. В больницу она придёт в девять, но в палату зайдёт только через полчаса, якобы спокойная и почти безразличная. Но всё спокойствие улетучится, когда она увидит его новую работу. Ведь он всё равно нашёл, на чём рисовать. А двери в палату можно и поменять. Обязательно.