Последний шанс

      Сегодня первое июня. Это не лето и не первый день каникул. Это означает удушливые руки жары вокруг горла, густой, как сметана, желтый туман и последние мои дни на Байкале. Мою семью позавчера эвакуировали в Европу, отправили на строительство бункера, как и других жителей острова. Огромного труда стоило добиться разрешения остаться здесь еще немного. Никто так и не понял зачем. Возможно, я последняя, кто еще не покинул Байкал. Странное чувство: весь остров мой, а я ни капли не рада. Мечта сбылась не вовремя.       Белые от кислоты сапоги шлепают по кромке затхлой воды, капельки прожигают дырочки на брюках. Хлюпает внизу грязь, вторя зловещей музыке ветра в трубах брошенного завода. Не люблю страшный запах кислоты, но идти здесь все же лучше, чем по песку — каких только тварей там не водится. Хвост стараюсь держать в руках, но больше сил уходит на то, чтобы оставаться спокойной. Надоело каждый день проклинать предков, непонятных людей из прошлого, которые превратили мир в заразную помойку.       Я до последнего не теряла надежду, но похоже, что все, что мне теперь остаётся — это навсегда попрощаться с Байкалом и смириться с тем, что прошлое не вернешь, поступить как все — спрятаться в недрах земли, куда еще не добрались страшные лапы загрязнения. Мы и так долго продержались — не так-то просто погубить могучий Байкал, да и здешние жители — стойкие люди, у них были силы сопротивляться уродливой системе потребления, пожирающей все вокруг. Но таких мало осталось, шанс победить — один на миллион, вероятность вытянуть счастливый билет приближается к нулю. Кажется, большинство просто нацелено на то, чтобы высосать из земли последние соки, плюнуть ей в лицо и спрятаться, укрыться от своей жадности. Люди просто не могут больше мыслить в другую сторону, не пытаются исправить нанесенный вред, не хотят сделать свой дом уютным. Они стали плоскими, односторонними, не хотят отдавать, и радость только одна — брать, брать, брать, пусть и не осталось ничего. Утрачена способность созидать, никаких шансов быть счастливыми нет. Некоторые живут воспоминаниями или картинами прошлого, светлого, далекого, и в то же время грустного — ничего не исправить. Они высыхают.       Когда рождаются люди с надеждой в душе, вроде меня, для них только один выход — позабыть свои мечты, и бесполезно сопротивляться. Что ж, я хотя бы попыталась.       Есть вещи, которые не остановить, например страшная мутация. Взять хотя бы меня — по шесть пальцев и хвост в придачу, а бывает гораздо хуже. Она затронула не только внешность, но и наши сердца. Мозг тоже изменился. Современные люди утратили энергию, мысли, чувства. А люди прошлого ничем этим не воспользовались. Зато они потратили свой разум на запуск программы потребления и погони за деньгами.       Завод, к которому я приближаюсь, построен несколько поколений назад, но оборудование не устарело, его забросили лишь потому, что ресурсы истощились. Я продираюсь сквозь высокие, густые заросли кроваво-красного багульника — еще один безнадежный крик природы, взывающей к людям. Предприятие — одно из детищ огромной корпорации, основанной Гарри Острохазовым, денежным магнатом, умершим еще до моего рождения. Люди, знавшие Острохазова, говорили что он был хорошим человеком, пытался создать безопасные технологии, понимал, насколько важна экология и пытался донести это до других. Но, глядя на местность вокруг, да и на сам завод, трудно было поверить в это — уродливые растения, едкий туман и зловещие шепотки страшных животных не могли быть последствиями благих побуждений.       Завод никем не охранялся, значит был полностью истощен и не нужен больше. Проволочные ограждения изъедены коррозией и кислотами, несложно было пробраться сюда. К огромной двери вела заросшая дорога, раньше по ней ездили машины, забиравшие груз. Я свернула направо, и, обогнув угол, стала взбираться наверх по пожарной лестнице. На высоте двух пролетов я заметила узкую дверь. Остановившись на площадке, я оглядела замок. Один удар ручкой ножа — и он рассыпался в труху у моих ног.       Я оказалась в галерее, огибающей стены огромного цеха. Внизу я увидела горы машинных механизмов, станков и электронного оборудования, еще раз подумала о том, как бездумно люди иногда пользуются землей. Я обошла пульты управления со множеством рычагов и направилась к дальней стене, в которой зияло отверстие. Выглянула наружу. Недалеко от основного цеха стояла сигнальная башня высотой около двадцати метров. На земле подо мной валялись железные обломки подвесного коридора, соединявшего цех и башню. Придется возвращаться.       Странный звук, похожий на плач, доносился откуда-то из-за мощной лиственницы. Это собака скулила. Хотя в моем мире мало чему можно дать точное определение — разве собака может быть с такими длинными лапами, а на спине маленькие хрящевые выросты — должно быть, она была создана крылатой. Я поглаживаю плачущую собаку по голове, шее, и рука моя нащупывает ошейник. «Меня зовут Багуль, и я потерялась. Пожалуйста, позвоните моей хозяйке по шестнадцатой линии сектора А, 52-78» — читаю я мелкую надпись. Ну зачем столько слов, когда можно обойтись номером?       В памяти проплывают смутные картины. Я знаю эту собаку. Ее хозяйка — моя бывшая одноклассница Кари. Мы общались, пока я не сбежала из школы — тошно заучивать правила выживания, когда знаешь их с детства.       Багуль смотрит мне в глаза, и я все понимаю. Она сбежала во время эвакуации. Кари убили мародеры, часто промышляющие на дорогах. Теперь вокруг собаки разливается горе, и я ухожу, пока до меня не добралось — сил нет думать о своей семье.       Поднимаясь по бесконечной винтовой лестнице, я размышляю. Зачем я осталась? Зачем брожу где попало, вместо того, чтобы со своей семьей сейчас ехать по дороге, искать прибежища? Неужели надежда до сих пор не угасла, еще теплится огонек в душе? Наверное, я просто хочу убедиться, что все способы испробованы, все пути обследованы, что ничего нельзя изменить. Просто хочу знать.       С большой круглой площадки виден мыс Хужирский. В плохую погоду его наверняка затягивает туманом и черным дымом. Посередине — высокая будка осветителя. Я протискиваюсь сквозь непомерно маленькую дверцу. Сверху льется желтоватый свет, и я вижу почти незаметные скобы в стене. Они отполированы посередине, но сверху толстый слой пыли — будкой давно не пользовались. Сдуваю пыль и провожу пальцем по холодному железу — это как прикоснуться к прошлому. Странное чувство.       Наверху стоит стол, стул и стеллаж с суперсильными лампами, все привинчено к железным балкам, так, что ты будто сидишь над пропастью. Осторожно я продвигаюсь к стулу. Стоит только протянуть руку, и ты дотянешься до чего угодно — страшновато вставать. Среди кип отчетов и книг я нахожу странный дневник, похожий на судовой журнал. Владелец — Гарри Острохазов. Я удивлена: странно хранить свой дневник на заводе. Преодолев сомнения, я начинаю читать.       «Велий чуть не заметил меня сегодня. В следующий раз приду сюда ночью, когда его давление немного ослабеет. Здесь единственное безопасное место, ведь Велий боится высоты. Но моя жизнь становится похожей на пытку, силы кончаются.» Велий — знакомое имя. Точно, Савелий Острохазов, младший брат Гарри! Поговаривали, что он был жесток и завистлив до такой степени, что завел Гарри в могилу. Насколько я могу судить, это и правда так. «Чувствую: он ни перед чем не остановится, лишь бы заполучить мои формулы. Уничтожить мои труды — вот чего он хочет. Велий стал слепой жертвой бесконечной погони за прибылью, уже растерял все ориентиры — хочет убить собственного брата и осквернить священное озеро. Если перестать использовать изобретенные мною химические очистители, фабрики будут вырабатывать столько ядовитых отходов, что вскоре Земля станет непригодной для жизни. Я не вижу выхода. Если буду использовать формулы — до них доберется Велий, если спрячу — погибнет Байкал.»       Я захлопнула дневник. Это была последняя запись.