bus and everything about it

Эта история о вторниках, солнце, словах и слезах, которых не было. О прикосновениях, которых больше не будет и яркой любви. Чувствах и страха. А также обо всём, что (не)связывает пару. Это был вторник. Обычный летний солнечный вторник. На улице солнце ласково радовало людей спешащих куда-то по делам. Автобус следовал по маршруту работа-дом-отдых или наоборот. Они сидели почти в самом начале. Она трещала без умолку и смотрела на него. Её глаза светились любовью, чистой, неподдельной и откровенной. Свет шёл изнутри, и был такой яркий, что если бы в мире вдруг погасли все лампочки, её глаза смогли бы осветить как минимум половину. Волосы растрепались и пряди лезли в глаза, девушка убирала их руками, заправляла тоненькими пальцами за ухо и продолжала говорить. Она то и дело аккуратно касалась парня рядышком, и все её прикосновения были наполнены таким трепетом, что другим пассажирам автобуса становилось невольно неловко оттого, что они стали участниками такой сцены. Нет, в её действиях не было ни намёка на что-то отвратительное и извращенное, только любовь. Девушка аккуратно запускала пальцы в его мягкие волосы, водила ноготком по изгибу шеи и опускала голову на его плечо. Он сидел молча. Казалось, даже не замечал этого. Будто бы и не хотел.       До дома оставалось всего три остановки. И тут его «Послушай» разорвало тишину салона, взорвало и погрузило во мрак. Это хуже чем гром среди ясного неба, потому что его уничтожающий голос обрушивается только на неё, а она совершенно не готова к такой атаке. И будто бы на собственной коже она чувствует его жесткость и непонятную злость. — Послушай, прекрати трещать, Эвс. Мне это надоело, правда! — он почти кричит, не обращая внимания на других пассажиров салона.       Девушка одёргивает руку как от кипятка, выпрямляется и отодвигается ближе к окну. Ей больше не хочется к нему прикасаться. неправда. Очень хочется, только на боится. — Хватит! Прекрати! Почему ты ведешь себя словно маленький ребёнок? — он зло смотрит на неё, будто она провинилась в чём-то страшно, а он вот-вот должен будет расплатиться за её проступок. — Я тут решил. Понимаешь, а, господи, какая разница. Просто слушай. Нам нужно расстаться. Мы устали друг от друга. И даже если ты не устала от меня, то я чертовски устал от тебя. Ты постоянно что-то мне говоришь и пытаешь прикоснуться. Тебе самой не надоело? Ты как пятилетний ребенок, которому просто необходимо внимание взрослых! — он кричит на неё, взмахивает руками, у него сводит скулы, будто он только что проглотил лимон.       Она прослушала только половину, на остальной части она просто пыталась не заплакать. Казалось, будто он издевается над ней, ведь только вчера он при встрече уткнулся ей в шею, а утром расставил руки, чтобы она застегнула куртку, а потом нагнулся для поцелуя. Она не понимала ничего. Как так? Неужели всё изменилось меньше чем за двадцать четыре часа? Неужели всё разрушилось от неловкого касания и ненужного слова? Неужели? Где она допустила такой промах? — Прекрати смотреть на меня так! Мне нужно, чтобы ты съехала из моей квартиры, я могу пока тебе снять на время другую, но сегодня ты должно забрать вещи из моей. Мне нужно собственное пространство.       Эвс нервно трясёт головой, ей не хочется верить. Ей становиться страшно. Как же так? Разве такое возможно? — Лу, почему? — только и спрашивает она. — Потому что ты мне больше не нужна! Она стойко выдерживает этот удар. Смотрит в его глаза и ищет ответ там. Ищет, но не может найти. На своей остановке они выходят. Каждый платит сам за себя. И маленькая Эвс по привычке, выходя из автобуса, подаёт Луи руку. Он долго смотрит на неё, но свою не даёт. Этот так страшно, когда человек больше не хочется прикасаться к тебе. А малышка Эвс вовсе не ребёнок. Она просто до бесконечности отдана Луи. А он не нуждается больше в ней.