Mortuus non loqui

      Резкий толчок и Дёмина начинает почему-то медленно оседать, сползая по Калинину, словно по стене, хватаясь за его плечи, словно за спасительную нить.       – Танюх, куда?       – В спину… – Шепчет Дёмина, на пару секунд задерживаясь около уха Максима, а затем безоговорочно сползая вниз. – Я ног не чувствую…       И это уже совсем её не пугает. За эти секунды, что она стоит спиной к зданию, она чувствует ещё один толчок в спину, менее сильный, но от этого не менее болезненный. И вот после него все ощущения словно в пропасть проваливаются, лишь только что-то тёплое просачивается через майку к коже и стекает вниз. Это последнее, что успевает полностью прочувствовать Дёмина до того, как она опускается на асфальт. Наверное, если бы не Макс, она бы упала, наверное, это бы выглядело как в кино. Только от этого понимая и от этой мысли не становится лучше.       Калинин молча, не в силах что либо сказать, опускается следом, сначала припадая на одно колено, затем на второе. Интуиция подсказывает, что где-то впереди стоит убийца и упивается этим моментом, этим горем. Возможно, это тот самый Синцов, который и во снах, скорее всего, мечтал до него добраться. Только вот Максим не понимает: чем ему не угодила Танюха? Его Танюха. Та, которая самоотверженно искала «Меч», которая не менее самоотверженно лезла вперёд и действительно пугалась встречи с Калининым. Она ведь вела Синцова к цели, к тому, что именно он сейчас стоит там, около здания, смотрит на эту картину и чему-то своему улыбается.       – Танюх…       – Не надо слов, капитан, – Дёмина из последних сил улыбается, слабо, очень слабо и медленно сжимает его руку. – Таким и должен был быть этот финал… Я была… – слова уже начинают даваться с большим трудом, но она всё равно говорит, приближая тем самым свою кончину, – просто… наживкой…       – Нет, Танюх, не ей.       А Дёмина словно не слышит. Впрочем, уже не словно, а действительно не слышит. Она просто говорит и из последних сил всматривается в его лицо, в лицо, которое пытается сохранить самообладание и по которому стекают скупые мужские слёзы: – просто… любила… люблю…       – И я тебя, Танюх. Слышишь?! И я тебя люблю.       Но Дёмина уже не слышит. Глаза уже начинают медленно стекленеть, становиться неживыми, пустыми. В них по прежнему отражается его лицо и часть неба, незаслонённого им, но в них уже нет жизни. Ни малейшего огонька.       Калинину хочется всё проклинать, всех проклинать. Ему хочется закрыть глаза, зажмуриться, потрясти головой, открыть и осознать, что это розыгрыш. Но нет, это не розыгрыш и ни чья-либо глупая шутка. В шутках не бывает на столько алой и остывающей крови. В шутках не бывает такого жестокого и несправедливого финала.       Рядом раздаются шаги, но сейчас ему на них абсолютно плевать. Сколько бы Калинин не пытался убежать от себя, от своих домыслов, сколько бы он не пытался спрятаться за планами и местью, он не может скрыться от той мысли, что он действительно любил. Любил только её. Всегда её. И в итоге её же сам и погубил. Сейчас ему плевать на то, что стоящий рядом может в любой момент пустить ему в затылок пулю, что после этого он поедет к себе домой, к своей семье, а завтра или послезавтра получит награду за эти две смерти.       Несправедливо? Да. Но сейчас Максиму плевать.       – Она была хорошей сотрудницей. – Холодный, обыденно-спокойный голос раздаётся как раз около затылка, как раз там, где должен стоять Синцов. – Но, увы, при задержаниях бывает всякое.       Да. Для него это всего лишь задержание. А для Калинина это конец всей жизни. И дело совсем не в том, что сейчас последует выстрел. Дело в том, что два выстрела последовали ранее и попали в сердце. Сразу в два сердца, лишив их оба крови и жизни.       – Ещё не простился?       Насколько циничным может быть этот человек? А человек ли? Калинин лишь ворочает головой и Синцов, почему-то решает дать ему время. Сейчас этот опасный человек, главарь преступной группировки «Меч» обезглавлен и обескровлен. Действительно же говорят: хочешь добраться до цели, доберись до тех, кого цель любит. Он просто сделал так, как в этой поговорке и всё, ничего более. И это возымело результат. Он просто убил ту, кого любил Калинин и вот он, опасный главарь на коленях, прикрывает рукой глаза Дёминой, сокрушается над тем, что не сумел защитить.       Максим замирает. Сейчас двигаться просто опасно. Позади стоит палач и пока что медленно отсчитывает последние минуты, или же секунды. Ему надоест, раздастся выстрел и рядом ляжет ещё один труп. Или же, не один?       Калинин медленно заслоняет собой Дёмину, словно любуясь ей в последний раз, а сам еле заметным движением тянется к пистолету, который был на поясе у Татьяны. Скорее всего, он снят с предохранителя и готов к выстрелу. В любом случае, сейчас он это проверит. Правда, стрелять придётся левой. Но он солдат, командир, капитан. Её капитан. А она словно всё знала. Возможно и знала, или же, предполагала.       – Долго ты? – Синцов ждёт, терпит, но терпение кончается. Хочется быстрее всё закончить, хочется быстрее закрыть папку с надписью «Меч» и отложить в сторону с двумя штампами: «дело закрыто» и «в архив». – Хочешь что-либо сказать?       К затылку Калинина прикасается холодное дуло обычного «ПМ», такого же, который он держит в руке. Возможно, он успеет сделать то, что хочет. По крайней мере, его левая рука уже достаточно завернула за правый бок и теперь, через полу пиджака такое же дуло, но только пистолета Дёминой, смотрит снизу вверх, как затаившаяся змея, на Синцова. Даст Бог, он успеет.       – Mortuus non loqui, – хрипя, еле слышно произносит Калинин, смотря в последний раз на прикрытые глаза Дёминой, стараясь запомнить Танюху, понимая, что смотрит на неё в последний раз.       – Чего-чего?       – Мёртвые не говорят!       Выстрел. Точнее – два, они просто слились в один. Один выстрел громкий, другой – тихий, видимо, глушитель который трудно почувствовать затылком, который скрыл выстрел в Таню, который лишил жизни двух человек убив первого.       Два тела медленно оседают, словно это не жизнь, а замедленная съёмка. Словно это кино и сейчас прозвучит: «снято», а потом все встанут, похлопают съёмочной группе, улыбнутся и разойдутся по трейлерам…       Но нет. Это – жизнь и сейчас два тела, два непримиримых врага в жизни, опускаются на единую землю, но в разные стороны. Калинин заваливается на Дёмину и чуть в сторону, словно они так и должны лежать, рядом, бок о бок, словно они просто прилегли отдохнуть.       Синцов же падает назад, ощущая, как кровь из раны расплывается алым пятном на его белой рубашке. Он падет и понимает: Калинин вновь его обыграл. Свёл счёт до ничьей. Падает, зная, что его тоже уже не спасти, что эта пуля попала в сердце.       А затем начинается дождь и неизвестно, по ком он плачет. Наверное, по ним троим. Капли воды размывают три лужи крови, объединяя их в одну, словно миря после такой жизни, словно говоря, что перед смертью все едины. Словно прощаясь.       Тела ещё какое-то время лежат вот так. Потом их накрывают простынями, кладут на носилки и увозят в морг…       Мёртвые не плачут. За них плачет дождь. И лает вдали одинокая собака.