Орден "Красная звезда"

Меня снова опрокинуло в пустоту. В очередной раз за последние две недели. Этот день начался со стрельбы. Стреляли часто, много и, я бы сказал, заполошно. Гулко ухала снайперская винтовка, мой натруженный слух проследил дробный перестук ПКМ. Вскрикивали раненые. Ревела моторами бронетехника. Потом все стихло, как будто ожесточенной перестрелки и не было. Кто это был? Наши? Не наши? Загадочная третья сила, решившая вмешаться в кровавую бойню двух сверхдержав среди гор и пустынь Востока? Черт его знает. Потом меня выволокли из зиндана и сразу же укололи какой-то дрянью, от которой я, не успев понять кто эти странные люди и что будет дальше, провалился в забвение. Кажется, я слышал английскую речь. Значит, дяденьки из ЦРУ наконец-то приехали за мной. Теперь можно ни о чем не беспокоиться. Как минимум, изощренные казни, в которых исламистские боевики являются неоспоримыми экспертами, мне не светят. А чего мне тогда ждать? Пустота передо мной вспыхнула ярким, ослепляющим светом. Я зажмурился, но свет пробивал даже сквозь стиснутые веки. Застонав от боли, я выставил вперед руку, пытаюся заслониться от этого нестерпимо режущего глаза сияния, однако все было напрасно. - Открой глаза! - услышал я. - Открой! Чертов захребетник. Я повиновался. Открыл... и обомлел. Передо мной раскинулось то место, в котором произошел коренной перелом в моей жизни. То место, где я понял, что такое Советский Союз. То место, где я встретил первую настоящую любовь. То место, где началась моя жизнь в великой стране. Я стоял в "Совенке", освещенном ярким солнцем. Громко чирикали птицы, спрятавшись в буйно росшей зелени деревьев. То тут, то там носились пионеры. Со стороны спортплощадки раздавались гулкие удары по мячу - подрастающее поколение советских людей усиленно тренировало свои баскетбольные навыки. Мимо торопливо протопал сухощавый человек средних лет в сером костюме и в очках, отчаянно похожий на Антона Семеновича Макаренко - если верить портрету основателя советской педагогики, размещенному на обложке его бессмертного произведения - "Педагогоической поэмы". Начальник лагеря Константин Иванович торопился куда-то по своим начальственным делам. Чуть не столкнувшись с преподавателем физкультуры - незабвенным Борисом Александровичем, он тут же остановился и начал что-то активно втолковывать вдохновленно внимавшему физруку, моментально снявшему с лица привычную расслабленно-сонную маску. Буквально через две минуты к числу слушателей монолога начальника примкнула и Ольга Дмитриевна, состроив еще более заинтересованную гримасу. Я улыбнулся. Пожалуй, "Совенок" был одним из немногих мест, где бы я сейчас хотел оказаться. Там было легко и спокойно. Там не было войны. Там не было кровожадных исламистских фанатиков. Там были те люди, что вдохнули в меня заново жизнь и заставили поверить в себя. Милая и добрая Славя. Веселая проказница и одновременно верный друг Ульяна. Робкая и застенчивая, но вместе с тем понимающая Лена. Болтливая, но неизбежно веселая и энергичная Мику. Глуповатый, но добрый Электроник. Странный, но глубоко увлеченный своей мечтой Шурик. Строгая, но справедливая и горящая идеей воспитания настоящих сознательных советских граждан Ольга Дмитриевна. И, конечно же, Алиса. Моя любимая Алиса, которая стала тем самым огоньком, что горел, дожидаясь бойца с фронта. А боец в плену, и вернется ли он, освободят ли его из плена друзья-товарища, это очень большой вопрос. - Не освободят! - проскрежетал в моей голове голос заставляя меня поморщится. - Вспомнил, значит? Ну так смотри дальше. Я смотрел. И видел, как на лагерь надвигалась туча. Первой ее заметил Борис Александрович, и, глубоко встревоженный, указал на нее рукой. - Пустяки. - спокойно процедил Константин Иванович. - Пройдет мимо нас. Однако лицо физрука, обычно глуповато-насмешливое или же наоборот, спокойно-расслабленное, прямо-таки источало тревогу. - Нет. - ответил он, смотря куда-то вдаль. - Оно идет на нас. Это не просто гроза. Это катастрофа. Константин Иванович открыл рот, чтобы возразить, однако туча уже наползла на лагерь. Разразился раскат грома, в громоотвод, установленный на здании клуба кибернетиков, ударила молния. Пейзаж, раскинувшийся передо мной, застило стеной дождя. - Смотри, смотри! - зло хрипел захребетник. - Смотри же дальше! Дождь чересчур быстро закончился. Однако из пионерских домиков, из здания администрации, из столовой никто не вышел. Лагерь как будто вымер. Я растерянно оглянулся, но вынужден был тут же повернуть голову на грохот. Это, переломившись, рухнул на землю проржавевший железный прут громоотвода, еще с минуту назад блиставший свежей краской. Буквально на моих глазах зазвенели бьющиеся без какого либо действия со стороны стекла. По пустым помещениям тут же загулял ветер. Мне под ноги прилетела старая, не меньше чем с пять лет пролежавшая где-то газета. Это были советские "Известия" за 1991 год. На ней красовались портреты Кравчука, Ельцина, Шушкевича и Горбачева. Заголовок гласил "Содружество независимых государств: распад или новый союз?". Я протянул руку к газетному листу, но набежавший ветер стремительно унес его от меня прочь. Покосившись, рухнул домик, в котором жили Алиса и Ульяна - за несколько лет, пролетевших в полминуты, прогнил и подломился деревянный фундамент без заботливой руки хорошего хозяйственника. Очередной раскат грома - и вспыхнула и моментально сгорела библиотека, оставшись кучей развален и разметав вокруг обгоревшие страницы сочинений коммунистических теоретиков и советских и российских классиков - книги были оставлены без присмотра. Как будто какой-то сказочный злой великан ломал и крушил то место, что было для меня так дорого. Я отвернулся, попытался убежать, но ноги как будто погрузились в застывший бетон. Я видел как зарастает футбольное поле, как прогнили и наполовину затонули лодки у причала. Я видел все это, и мне было бесконечно горько и больно наблюдать апофеоз уничтожения. В гибели лагеря "Совенок" как будто отразилась гибель и агония великого государства - Союза Советских Социалистических Республик. - Что, больно? Обидно? - рычал мне в ухо захребетник. - Смотри дальше! Ты же еще не все видел! Смотри же, ну! И я смотрел. "Совенок" исчез. Мимо меня проносились один за другим эпизоды из жизней тех, кто был тогда со мной в лагере и каждый из них ранил меня, как будто очередной гвоздь забивался неизвестным, но очень жестоким палачом в самое сердце. Вот Ольга Дмитриевна, постаревшая и осунувшаяся, стоит за прилавком на одном из стихийно образовавшихся московских рынков, закутавшись в дутую китайскую куртку, нисколько не спасающую от продувающего до костей ледяного ветра. На прилавке разложены какие-то шали, шарфы, шапки, а люди идут и идут мимо нее, совершенно не обращая внимания. Когда-то блестящий педагог и завидная невеста превратилась в стремительно стареющую женщину-одиночку, которой, с ее образованием, не место в этом мире, где воспитание детей откатилось назад, уступая позиции торговле. К ней подошли двое юных наглецов в спортивных костюмах и кроссовках "Адидас", которые явно не имели ничего общего с оригинальной одеждой немецкой фирмы. Тот, что был повыше, подошел к ней и что-то коротко рыкнул. Второй гадко ухмыльнулся, и, затянувшись сигаретой, выпустил ей в лицо струю вонючего дыма. И бывшая пионервожатая, покорно и обреченно кивнув, полезла в карман, извлекла несколько купюр и не глядя сунула их высокому. Тот гыгыкнул, хлопнул своего спутника по плечу и они устремились к следующему прилавку, где за низким деревянным столиком сгорбился седой старичок, сидящий на низеньком рыболовном стульчике, выставивший на продажу домашние соленья. Я скрипнул зубами с досады. А ужасные сюжеты и не думали прекращаться. Вот Борис Александрович, легко закинув на плечо раненого товарища и придерживая другой рукой автомат, пятясь, отступает от окна. Слышится одиночный выстрел, почему-то особенно отчетливо прозвучавший в канонаде - и еще один его соратник, бритоголовый молодчик из РНЕ рушится на пол, выронив оружие и заливая ковер в комнате своей кровью. Убийственно точный выстрел снайпера пробил голову националиста насквозь. Это был тот день, когда соратниками оказались люди, в другое время готовые порвать друг друга на куски. Бок о бок оборону Белого Дома держали ультраправые националисты и пламенные коммунисты, боевые советские офицеры и русские казаки из числа ветеранов схваток в Приднестровье - все они поднялись на защиту России от либерально-демократического шабаша, устроенного Ельциным и его командой. И гибли они тоже бок о бок, вместе, бывшие смертельные враги, которые вдруг стали боевыми товарищами. К уже горячему Белому дому неспешно, можно даже сказать, вальяжно подполз приземистый танк Таманской дивизии Т-80. Его орудие также неспешно поползло прямо к тому окну, возле которого только что погиб националист. Грянул выстрел, который мгновенно уничтожил всех, кто находился этом помещении, одном из многочисленных кабинетов здания Верховного Совета - и казака Василенко, который, привалившись к стене, баюкал раненую руку, и афганца, сержанта запаса Беспалова, и самого Бориса Александровича Медникова, бывшего прапорщика ВДВ, заместителя командира роты по физподготовке. Я попытался зажмуриться, чтобы не видеть всего этого комшара, который лишь начинался, но безжалостный захребетник тут же залепил мне мощную ментальную плюху. Моя голова поневоле дернулась, как будто мое альтер-эго по-настоящему меня ударило по щеке. - Что, сложно смотреть? Больно? Поглядите-ка на него, какой нежный! Больно ему смотреть! А им пришлось не смотреть на это, а испить эту горькую чашу до дна! А потому смотри! Не вздумай отворачиваться и закрывать глаза, пытаясь спрятаться в своем долбаном мирке! Открой глаза и смотри! И я смотрел. Я видел плачущую Славю, которую неловко обнимал молодой парень чуть постарше меня в застиранном кителе с погонами старшего лейтенанта. Эхом отзывался плач маленького ребенка. Еще недавно блестящий выпускник военного училища, свежеиспеченный лейтенант был завидным женихом, наиболее подходящим для умной и красивой невесты. Они полюбили друг друга, сыграли свадьбу. Через некоторое время отправились в один из гарнизонов в Причерноморье, где им выделили маленькую служебную квартиру. Родился сын. Увы, но в новой демократической России офицеры вдруг резко стали не нужны. Зарплату задерживали уже пятый месяц. Семья жила впроголодь. И никто, почти никто не мог помочь их горю - офицеры и их семьи голодали по всей стране. Я видел несчастного Шурика, растерянно мечущегося по заводскому цеху, в котором тяжелый нож на тросах превращал в металлолом все воплощенные в металле изыски павшего под натиском "эффективных менеджеров" конструкторского бюро. Новейшие системы искусственного интеллекта для оборонной системы страны также оказались не нужны демократической России, равно как молодые ученые и высококвалифицированные рабочие - токари и сварщики высшего, шестого разряда. Погибло не просто конструкторское бюро вместе с прикрепленным к ним заводом. Погибла целая отрасль оборонной промышленности. Уже потом, когда силовики придут к власти, они схватятся за голову, осознав, что же потеряли их предшественники. Но это все будет потом. А несчастному старшему научному сотруднику в белом халате и смешных очках, рухнувшему на колени, никто не смог помочь. Через два дня Шурик, живший своим занятием и не сумевший смириться с крушением дела всей его жизни, застрелился из дедовского наградного "Нагана". Как тогда говорили пузатые дядьки в дорогих костюмах, "он не вписался в рынок". Я видел, как Мику спит за столом, обессиленно уронив голову на сложенные руки, а на столе стояла полупустая бутылка вина. Еще вчера не имевшая отбоя от поклонников и выгодных предложений, сегодня она стала никому не нужна со своими талантами. Хлынувшая с Запада музыка нанесла серьезный удар по русской эстраде. Молодые и талантливые вмиг стали никому не нужны. На полном серьезе считавшая себя русской, Мику до последнего цеплялась за возможность остаться в России, стать нужной этой стране. Однако все было тщетно - в результате ей пришлось уехать в Японию и увезти следом уже стареющих родителей. В Японии она быстро вернула свою популярность и добилась в конечном итоге успеха, однако же ее постоянно преследовала тоска по сгинувшей Родине. Она не могла забыть те светлые дни, что ей довелось пережить в Советском Союзе. Хандра в конечном итоге привела ее к творческому кризису и, в конечном итоге, к прозябанию к рутинной жизни на останках былой славы. Картинки менялись и менялись. Вот Электроник, выпускник политехнического университета с красным дипломом идет работать на стройку, ибо больше негде. От веселого и задорного парня не осталось почти ничего. Вот Лена, оставшаяся с развалом Союза на Украине, считает мелочь, пытаясь распланировать свой бюджет до следующей получки. Она стала врачом, но врачи, как и многие другие, были вынуждены влачить жалкое существование на развалинах советской империи. К счастью, скудные подарки от благодарных пациентов позволяют ей кое-как сводить концы с концами. Вот молодой коммерс в относительно новом пиджаке лет тридцати сидит у себя в офисе, если таковым можно назвать полуподвальное помещение с рабочим столом и компьютером, а над ним нависает рослый молодчик схожего возраста и наглядно объясняет почему тот должен платить за крышу. Чуть поодаль стоят двое гопников, похожих на тех, что собирали дань с торговцев на рынке. Коммерс отказывается. Я с ужасом узнаю в нем самого себя. - Да я в Афгане за таких как ты кровь свою проливал, сука! А ты тут расселся, мать твою, весь такой о***нный, модный, *ля! - начинает давить на него бандит. Коммерс резко вскакивает. Бандит отпрянул. Коммерс откидывает полу пиджака, демонстрируя орден Красной звезды и две медали - "За боевые заслуги" и "За отвагу". - Я тоже был за речкой. - спокойно отвечает более старший я. - Четвертая рота, 345-й полк ВДВ. Провинция Хост. Старший сержант. Пережил плен. Бандит обмяк, будто из него выпустили воздух. Опустил плечи. И прохрипел в ответ: - 101-й мотострелковый. Вторая рота. Герат. Ефрейтор. - повернулся к гопникам, удивленно глядящим на него. - Уходим. Я с него бабки трясти не будут. - Но Михаил Иванович же... - запротестовал один из них. - Пошел он в жопу, этот Михаил Иванович! - рявкнул бывший ефрейтор. - Совсем страх потерял! Я на это не подписывался - братков-афганцев на бабло разводить! Один из самых распространенных мифов - то, что среди бандитов были исключительно уголовники. Это не так. Бандиты бывали разные, и уголовники, или же "синие", среди них были в меньшинстве. Помимо них крышеванием бизнеса занимались также "афганцы" - ветераны войны в Афганистане и примкнувшие к ним бывшие офицеры милиции и армии, выкинутые родным государством на мороз. Были и "спортсмены" - бывшие профессиональные боксеры или борцы, а также члены околофутбольных фанатских группировок. В конце концов "синие" были практически полностью выдавлены с самых лакомых для крышевальщиков территорий - соперничать с несравненно лучше подготовленными спортсменами и уж тем более афганцами, они не могли. Картинка мигнула в последний раз. Я увидел похоронную процессию, неспешно движущуюся по направлению к кладбищу. Среди множества пришедших проститься с умершим я заметил лицо Лены. Страшная догадка пронзила мой мозг. Хоронили Алису. - Она не смогла пережить твою смерть и сошла с ума. - голос моего альтер-эго заставлял кровь стыть в жилах. - Ее поместили в психиатрическую лечебницу. Зимой она попыталась сбежать. В легкой одежде, в мороз и метель. Она замерзла насмерть буквально в пятидесяти метрах от собственого дома. - Хватит! - заорал я. - Я не позволю! Я не позволю этому произойти! Этого не будет! Слышишь, сволочь? Не будет! Я не допущу! - Не допустишь? - удивленно протянул мой захребетник. - Нет. - слегка успокоившись, сказал я. - Не допущу. Мой невидимый собеседник погладил меня по голове. По крайней мере, ощущения были совершенно схожими. - Тогда иди, гвардии сержант Персунов, и спаси свою Родину. Как завещал Господь наш, нет большей любви, чем положить свою душу за други своя. Иди и спаси. И я, уставившись в пустоту, решительно ответил: - Спасу. И открыл глаза.