Зов

      Стражи стоят перед ним и сверлят его ошалелыми взглядами. Они слышат Зов, и единственное, что удерживает их от паники — его спокойствие. Дайлен смотрит под ноги на гофрированные пожелтевшие листья ольхи, утоптанные в грязь, и ждёт, пока не восстановится тишина.       — Этот Зов навязан нам Корифеем — порождением тьмы. — Дайлен смотрит в глаза тех, кто согласен встретиться взглядом с ним, но таких немного: Сигрун, Натаниэль и Огрен. — Я знаю, что вы все хотите убить его и прекратить мучиться, но мы должны довериться Инквизитору. Сейчас наши собратья поддались страху и собираются предпринять попытку остановить Мор раз и навсегда, промаршировав по глубинным тропам с ордой демонов и уничтожив Древних Богов. И я был бы первым, кто присоединился к ним, не задайся я вопросом: кто потом остановит нас?

***

      Мы вступим в бой, когда не будем представлять опасность для наших союзников.

***

      Дайлен никогда не поёт, даже мычать что-то про себя считает невежливым и просто стесняясь. Остальные обитатели Башни Бдения напевают всё, что угодно, лишь бы не слышать Зов. Его первое хрусткое звучание похоже на треск молнии у затылка. Сначала мигрень и болят глаза, будто он просидел за работой весь день, а потом блаженная пустота, к которой невольно прислушиваешься. Она молчит и затягивает в себя все звуки, все мысли, и через несколько минут Дайлен ловит себя на том, что замер, будто под взглядом хищника. В горле возникает чувство жжения, и он втягивает липкий тухлый воздух сквозь зубы. Он маг и знает это чувство и как с ним бороться: разум сильнее тела, а у него много работы.       В письме родным погибшего Стража Сидоны Андрас он сделал ошибку... в её имени. Когда письмо возвращается на командорский стол, занимая центральную позицию в окружении прочих бумаг, Дайлен не сразу может разобраться в чём дело. Лежащая поверх письма записка от Натаниэля — узнал по почерку — не помогает: ... отправил соболезнования два дня назад, простите...       В голове пусто. Дайлену кажется, что на его руках проступили чёрные вены. Он просит принести ему перчатки. Этот Зов ненастоящий.       Зима в Амарантайне ужасна, грязь не желала застывать, и Башня Бдения походила на болото в окружении белоснежных холмов на горизонте. Серые стены, запах металла из кузницы. Стражники под командованием Гаревела приободрились, видя эрла во дворе. Команды звучат громче и торжественней, лязг доспехов почти в унисон. Дайлен искусственно улыбается и кивает, поочерёдно глядя в глаза тем, кто смотрит на него.       Кузница давно осталась во дворе. Запах крови всё сильнее. Дайлен вытирает лицо перчаткой и бросает обе в камин. В ушах всё ещё звенит, звук не желает затягиваться в пустоту. В комнате запахло гарью, псиной и жжёной кожей.       В письме с соболезнованиями о гибели Стража Фирры из Оствика он не допускает ошибок: попросил Вэрела прочесть его вслух и переписал дважды. Сенешаль смотрел на него с жалостью. Руки в порядке, но без перчаток мёрзнут — Дайлен просит служанку следить за камином целыми днями. Вечером она, что-то прикинув в своей ушастой голове, принесла ему нечто очень крепкое и горячее, это явно было не вино.       Весна в Амарантайне похожа на зиму. Над башней уже три дня кружились вороны. Дайлен не спит почти неделю. Шесть писем с соболезнованиями написаны Натаниэлем и прочитаны сенешалем. Дайлен и Огрен закапывают тело Сигрун в лесу и укрывают место погребения камнями. Холод уже не ощущается. Куцые деревья похожи на демоническую стражу, и под унылый вой ветра Дайлену кажется, что если разрубить его пополам, то он будет бесконечно стар в опоясывавших его моровых кольцах. Огрен напевает и хлещет из поясной фляги. У первого лестничного пролёта башни Дайлен замечает, что выдрал клок собственных волос. Правый висок болит, а челюсть свело от напряжения. Это ненастоящий Зов.       К лету Дайлен приказал закрыть окна его комнат ставнями. Солнце невыносимо. В его руках смятое официальное письмо с вестью о кончине короля Алистера. Вчера он слышал, как Натаниэль что-то напевал. Он уже забыл, когда спал в последний раз. Ночами он бродил по замку, и это было похоже на отдых, учитывая, что он не мог отбросить свои обязанности. Письма Вэрел пишет под диктовку, часто прося командора сосредоточиться. В глазах сенешаля ничего нет, он прячется за обязанностями, и Дайлен сам поражается, как может разглядеть медленно охватывающий его ужас, даже не смотря в сторону своего помощника.       Осень в Амарантайне прекрасна. Дайлен заставил себя выйти из Башни и прогуляться в лесу. Всё вокруг диссонансное: зелёное и красное. Он засыпает под расколотым молнией деревом и, открыв глаза через несколько часов, понимает, что отдохнул. Чувство равновесия возвращается к нему, как и многие краски. Оранжево-жёлтая палитра осени требует, чтобы её заметили, и Дайлен собирает букет из нескольких листьев, чтобы в этот день точно помнить, что всё в порядке. Это усталость. Зов уже привычен — это всего лишь моровая песня мёртвых богов, скверна не одолела его. Только страх и усталость мешали ему взять себя в руки.       Выражения лиц всех, кого он встретил в Башне, изображают разную степень горя и отчаяния. Все молчат, даже не перешёптываются, и мысль о живых звуках крамольна. Дайлен не хочет ничего понимать. Черенки листьев в его руках ломаются от неосторожного судорожного движения. В носу свербит от зелёного запаха жизни. Стены причудливо качаются, но по лестнице Дайлен идёт твёрдо. Он считает свои шаги и замечает, что они звучат как музыка.       Письмо не получается. Дайлен сидит на стуле с ногами и вчитывается в обрывки, разбросанные по столу. Всё, что было на нём до этого, разбросано по полу. В ярости Дайлен выбил окна вместе со ставнями, и голодные глаза ночи теперь без препятствий созерцают свою добычу.       «... соболезную Вашей утрате...», «Натаниэль был...», «...похороны...»       Чтобы обмакнуть перо, Дайлен пересекает комнату, дабы подобраться к разбитой чернильнице. Осколки вгрызаются в подошвы сапог, звук раздавленного в крошево стекла... Дайлен не может вспомнить что на его столе было сделано из стекла. Обмакнув перо, он подносит его к столу и ставит на полированной поверхности расплывающуюся точку, может не высохнет ещё пару минут и он сможет сформулировать то, над чем бьётся уже несколько ночей.       Днём он ведёт себя так, как от него этого ожидают. Третья ночь...       Труп Натаниэля скоро станет непригодным для хранения до приезда его сестры. Дайлен хочет позвать сенешаля и приказать ему написать проклятое письмо. Но это Натаниэль... и хоть он не сдержал своё обещание, Дайлен должен написать письмо сам. Там, где человек предполагает наличие души, больно. Порой ему кажется, что рёбра хотят соединиться в замок и убить своего хозяина.       Четвёртая ночь...       Кто придумал хранить знамя Серых Стражей в кабинете? Дайлен разматывает его, отбрасывая мешковину и верёвку на пол, прямо на упавшую страницами вниз книгу авторства Дженитиви. Он взял её из библиотеки Хоу, но даже не открыл. Он пытается вспомнить, когда это было: до Зова или после. Эта мысль цепко держит его, и он старается изо всех сил вспомнить.       Перед ним список погибших Стражей и того, как они себя убили: удушье, падение с высоты, отравление, разбитая о стену голова... Он скользит пальцами по невысохшим чернилам, смазывая имена, будто желая навечно запечатлеть их поверх отпечатков пальцев.       — Натаниэль Хоу... — у Дайлена дрожит рука, и он едва ли не рвёт бумагу, заставляя себя завершить список.       Но список не полный, и он это понимает. После нервной дрожи, пронзившей его, он пишет собственное имя. Выходит легко, потому что у него есть верёвка, потому что Натаниэль учил его вязать узлы. Видит Создатель, он наверняка не думал, как Дайлен применит в будущем это умение. А ещё — и это странно удобно — в кабинете командора поперёк потолка тянется массивная балка, буквально созданная, чтобы на ней болталось чьё-то тело.