И отольются всем мышкины слезы.

Белль сама не представляла, зачем пришла на тот пустырь. План Крюка был хорош - ее давно подмывало избавиться от опасного артефакта. Со дня, когда она приказала своему мужу убираться из Сторибрука, она постоянно жалела о том, что поддалась искушению и воспользовалась силой кинжала. Но содеянного не вернешь. Протягивая кинжал бывшему врагу Голда, ей кажется, что что-то не чисто. Но она не допускает мысли, что это из-за их прошлого. Нет, Киллиан же смог измемниться, в отличие от Темного. И даже проверив отсутствие в городе опасного колдуна, чувства девушки не успокаиваются. - Держи, Киллиан. Я пойду? Крюк хватает ее за плечо, и девушка вздрагивает. Лицо мужчины пронзает несвойственая ему зловещая усмешка. - Не так быстро... милая. "О нет, этот голос". И в ту же секунду молодого человека перед ней окутывает дымка и он обретает знакомые очертания ее мужа, Румпельштильцхена. - Что-то не так, дорогая? - он язвительно смотрит на Белль, даже не замечая с какой силой продолжает стискивать ее пальто. Но она и так не убежит. Все ее внимание приковано к силуэту мужа, особенно - к глазам, в глубине которых разгорается вулкан из расплавленного золота. Видимо, так и должна выглядеть неприкрытая ненависть. По щекам девушки скатывается первая слезинка. - Я так и знала, что ты где-то поблизости... Прости меня! Ее извинение похоже на жалобный скулеж, что отчетливо напоминает Темному о его собственных муках у городской границы. - Извини, не верю. Старайся лучше. - Любимый... я знаю, в тебе есть добро... Это тоже не прокатит. Она сама говорила, что человека за маской монстра не осталось. Она опускается на колени, не думая о мгновенно пропитывающейся грязью юбке и колготах, обхватывает ноги мужа, понимая, что хватается за соломинку. Ей действительно нет прощения. Сначала Уилл, теперь Крюк. Внутри Голда борются два чувства: с одной стороны, он сам слишком часто бывал в униженном положеннии, с другой стороны, магия ликовала сродни эйфории как, когда он впервые обрел власть и понял, что ему никто не указ. - Подымайся, дорогуша*. Он с усилием тянет ее вверх. Белль отряхивает то возможное, что не до конца налипло под дождем. Она подымает свои яркие голубые глаза и начинает расплываться в улыбке. "И как я мог женится на такой идиотке? Видимо, сказалось одиночество после смерти Бэя," - мысленно поинтересовался у себя Голд, закатив глаза. Для него он так и остался Бэйлфаером - кучерявым подростком, пытающимся спасти отца. Еще одна рана в сердце, осталось ли в пресловутом органе хоть что-то нетронутое? Магу все равно. - Я знала, что ты лучше. Знала, что ты не сможешь причинить мне вреда. Голд пожимает плечами: - Когда-то это и вправду было так. - Отлично, давай все вернем? "О, эти детские восторги!" - Не после того, как ты причинила вред МНЕ, - оскалися мужчина, обнажая нижние зубы под стать оружию в руке. И в следующее мгновение они уже в часовой башне. Белль окатывает волна холодного пота, она видит лишь Темного-Румпельштильцхена, каким знала его в замке. Белль пытается пролепетать напоследок, но муж наступает на нее со всей грозностью, рука по-прежнему сжимает рукоять кинжала. Девушка пятится спиной к витражному окну, раздается "дзынь"... Ее падение стремительно. Голд смотрит вниз на изувеченное тело и отмечает, как его (бывшая) жена прекрасна, даже в смерти. Волосы разметались по грязному асфальту, полураскрытые губы, будто еще чуть-чуть и они сделают вздох. Он щелкает пальцами и с них срывает сноп искр, оседая где-то на стенах. "Я сложу тебе погребальный костер из книг, ты их так любила." Тем временем к освещенной пожаром библиотеке начали стекаться люди. В толпе раздались вопли и рыдания женщин (возможно, Белоснежки и Ариель, Румпельштильцхен не разобрал). Когда большинство обернуло взоры к нему, маг усилил голос заклинанием, чтобы слышно было всему городу. - И помните, дорогуши, это только начало. Ибо теперь монстра никто не держит. Но они и сами давно это поняли, быстро исчезая по разным углам. Труп Красавицы никого почему-то больше не интересовал. В воздухе ощутимо воняло типографской краской.