Сгоревшая картинка

- Что? Acid Black Cherry? Нет, - презренно фыркнув, молодая блондинка мотнула головой, закатывая глаза. - Ну да ладно тебе! Расскажи, - еще пара ярко накрашенных девушек буквально окружили молодую особу, с неким удивлением и даже восхищением разглядывая ее. - Черт, Мики, зачем ты рассказала им! - фыркнула блондинка, стараясь не обращать внимание на девушек, продолжая свое увлекательно занятие - нанесение ярко-красного лака на длинные ухоженные ноготки, украшающие тонкие пальчики. - Ты же знаешь, что я ненавижу его. - Ясу-сана? - удивилась одна из милых девушек, поправляя свою прическу, заглядывая в зеркало подруги. - Разве можно его не любить? Для своего возраста он очень привлекателен. - Он отвратителен, - безоговорочно констатировала блондинка, вновь фыркая. В одном ее взгляде можно было увидеть все ее негодование от разве что только упоминания об этом мужчине. - А я бы наоборот хотела, что бы он выбрал меня, если вдруг зайдет к нам! - слабо хихикнув, брюнетка совсем не высокого роста поправила свою юбчонку, что еле прикрывала упругие ягодицы, и отправилась прочь из комнаты, что служила им всем гримерной. - Вена просто слишком жестока к мужчинам, - рассмеявшись, ее подруга поспешила последовать за ней, задорно глянув в сторону блондинки.       Вновь тихо фыркнув, блондинка, что назвали Веной, достала из небольшой черной сумочки небольшую пачку, последнюю тонкую сигарету она зажала между мягких губ, накрашенных яркой помадой, и быстро прикурила с небольшой зажигалкой. Покрутив после незадачливый предмет в руке, она грубо усмехнулась. Зажигалка меж ее пальцев была явно не самой дешевой: небольшая вещица из металла, украшенная незамысловатым орнаментом. Наверняка, она была именной, и, по виду, не новой.       Откинув зажигалку на стол, блондинка откинулась спиной на стул, глядя в большое зеркало перед собой. Красивая молодая девушка, светлые волосы и удивительные синие, словно сапфир, глаза. Ее взгляд был холоден ко всем, даже к собственному отражению. Ясу... Она ненавидела этого человека...настоящего лжеца в ее глазах. ____ - Не бойся, - мягкий тихой голос послышался в комнате. Кто-то вошел, его шаги были едва слышны, но хорошо различимы в пугающей тишине.       Тесная комната, большую часть которой занимала кровать, стоящая прямо по центру. Перед кроватью, так неуместно на первый взгляд, стоял небольшой диван. В темноте он был плохо различим из-за кожаной обивки темного оттенка. Так же плохо было видно и бар за диваном, казалось, такой атрибут вовсе не мог поместиться в столь тесной комнате. Единственным источником света в комнате служила декоративная лампа стоящая на широком изголовье кровати. Своим холодным синим светом она освещала разве что саму кровать, на шелковых красных простынях которой молча сидела молодая блондинка.       Девушка казалась несколько испуганной. Ее глаза были скрыты за легкой лентой, завязанной аккуратным бантиком на затылке. Такой же лентой были покрыты ее руки: от локтей до самых запястий словно две тонкие змейки вились синие ленты. Она не могла видеть, кто перед ней. Подсознание само рисовало картинки, от которых становилось немного не по себе. Ей никогда не нравились игры в раба.       Она слышит тихие шаги, но не чувствует приближения к себе. Наоборот, он словно ходит где-то рядом. Звук открывающейся бутылки и удара стекла о стекло. Он решил выпить? Словно послушная кукла, он молча ждет его действий. Ей никто не разрешал говорить, ей никто не разрешал двигаться. Она лишь часть красивой картинки, и от этого становилось противно. Она ненавидела, когда клиенты мнили себя доминантами.       Слабо вздрогнув, она чувствовала, как к пряди ее волос прикоснулись. Когда он успел подойти? От отвратительных мыслей хотелось ударить этого мужчину, но нельзя, это ее работа - терпеть любую прихоть клиента. Он медленно поправляет ленту на ее глазах, и она словно видит усмешку на его лице.       Слышится тихий приглушенный звук классической музыки. Кажется, все в комнате словно изначально поставлено на таймер, и их игра тоже, и ей так хочется, что бы стрелка на часах бежала быстрее. Однако, ее мнение быстро меняется, когда она чувствует привкус виски на своих губах. Ее любимый, и его тоже. Она слабо улыбается, подаваясь вперед, протягивая к его лицу связанные руки. Страх и ненависть как будто смываются виски, так неосторожно разлитыми по простыни от одного ее неверного движения: ей не следовало дергать его ближе к себе. Ей вовсе запрещены движения, ведь она лишь кукла. Но, к чему правила со столь неправильным человеком? Он никогда не играл по правилам. Он такой лжец.       Она ненавидела этого музыканта: никогда не покупала его альбомов и не была на его концертах, его музыка раздражала ее, но она любила этого человека. С ним не нужны были глупые игры в псевдо-актеров. Но и чувства ему тоже не нужны.       Классическая музыка была их личным компромиссом, чем-то единственным, что могло связать их, помимо секса. Под ее тихие звуки даже грубые движения казались спокойными. Она тихо вздрогнула, наконец открывая глаза. Столь ненужный атрибут, зачем вообще его добавили в эту картину. Под ласковые звуки музыки легкий кусок атласа опускался на пол. Сложно было разглядеть в темном свете синей лампы его лицо, но разве оно было нужно?       Глухой удар стакана, что так неосторожно был сбит с кровати ее тонкой гладкой ножкой. Он не разбился, но глухой звук словно оповестил о конце игры в пустую безжизненную картину, словно поджигая ее полотно, постепенно наполняющее жаром, жизнью, безумием.       Возлюбленные, что никогда не любили друг друга, сойдутся в безумном пожаре. И кажется, что все настоящее. Какие игры могут быть с безумцами? И он так привычно покорен, исполняя ее прихоти, снова и снова даря ей свои дерзкие ласки. И единственным ее садистом останется время, что так непослушно издеваясь над ней побежит вперед, стараясь скорее достигнуть конца заведенного таймера. И каждое касание, словно секунда, столь быстро уходящие ощущения, сменяемые новыми, более яркими.       Дурманящий запах разлитого виски, доводящие до слез резкие движения, столь желанные и столь приятные. И о фальши и лжи не может быть и речи, словно он любит ее по-настоящему, но он такой лжец. Покорный лжец. От этого становиться тошно, но разве может она сейчас о таком думать, сейчас, когда еще шаг и и ее таймер подойдет к концу.       Сколько времени они уже вместе? Какой раз он разрушает тонкие стрелки, грани ее ненависти, превращая их в нечто большее. И вот снова она срывает голос в стонах, принимая непристойные позы, громких, заглушающих тихую классическую музыку - единственное, что их связывает. От слез, невольных, но столь сладких от наслаждений, размывает тушь по лицу. Черные полоски портят красоту картины, медленно сгорающей в его руках от ласк и поцелуев, касаний к запрещенному. Не раз, не два и он, и она достигают своих пределов, портя тлеющую картину новыми уродливыми пятнами цвета молока. И смятые сырые от алкоголя простыни, и стакан на полу, и ненужные атрибуты - единственные свидетели их лживой любви. Сорванный голос, размытая тушь, пропахшая отвратительным запахом виски и сигарет кожа - испорченная кем-то картина, ненужная картина.       Она не знает, день или ночь сейчас, но таймер предательски пикает в ее голове. Так же неторопливо мужчина соберется и бросит на прощанье лживые слова. И лучше бы он сказал "люблю", так она хотя бы знала, что он вернется. Но ложь его ужасна и противна, и сухое "я приду еще" лишь ненужные слова - подпись на испорченной картине. _____       Он любил курить. Курил много и часто. Всегда пах отвратительным запахом дыма. Она помнила и ненавидела этот запах. Однажды, она бросит курить, и вместе с тем уйдут воспоминания о лживом художнике. Но не сегодня. Затушив последнюю сигарету, девушка медленно поднялась со своего места. Ее, испорченную картину, ждали другие люди, не способные сжечь ее снова.