Стальной сердечник

Ни он, ни она не помнили, когда начался весь этот дурдом. Кэтрин недавно исполнилось двадцать пять, Брок же с размахом отгулял свой сорокалетний юбилей, наплевав на дурные приметы и едва не разнеся до фундамента ночной клуб в старом Бруклине. Тогда она только-только получила назначение в посольство в Боготе, «Удар» же в то время возглавлял Рамлоу, а не Капитан Америка, безмятежно спящий во льдах, и тогда же Брок впервые захотел приложить Пирса мордой об стол. — Старый ублюдок, там же твоя дочь! ― операцию по спасению заложников Пирс тормозил, Рамлоу от бессилия месил кирпичную стенку и с нею же разговаривал. Повстанцы были настроены весьма решительно, и Фьюри ― вечная заноза в председательской заднице ― наплевал на приказ о переговорах, ровно за минуту до того, как наплевал бы на этот приказ сам Брок. Сидящих в подвале посольства заложников вывели через канализацию, Кэтрин Пирс показалась одной из последних, с разбитой губой и вывихнутым запястьем. — Геройствуешь, мать твою?! — сказал так, чтобы услышала только она, едва повернув голову, обжигая её висок горячим, дымным, злым шепотом. Едва удержался, чтобы не встряхнуть глупую, чтоб вылетели из её маленькой, хорошенькой головки проповеди о мире во всём мире, которыми она пронять пыталась воюющих со своим же народом террористов, но только сжал её тонкую руку повыше локотка больно, так что она зашипела сквозь зубы, но прикусила губу и покорно опустила глаза. Ни он, ни она не помнили, как мимолётные переглядки в штабе переросли в нечто большее. Рамлоу льстила бархатная улыбка на личике дочери председателя всея «ЩИТа», Кэтрин пугал и привлекал звериный, едва ли здоровый блеск в глазах командира элитного подразделения, ощущение первобытного, пещерного превосходства, будто её отец заманил в тёплые, комфортные, высокооплачиваемые сети «ЩИТа» хищное животное, но вряд ли смог его приручить. Когда Кэтрин узнала о его бурной юности, она поняла, что чутьё её не подвело. На удушливый полдень в третий раз наползали густые, синюшные тучи. Сезон дождей был в самом разгаре, влажный, тяжелый воздух пробирался под одежду, по жестяной крыше барабанили редкие, крупные капли дождя, а по спине стекали капли пота. Синоптики предупреждали о наводнениях — не хватало ещё после шести часов под дулами автоматов не вылететь из этой чёртовой страны вовсе. Кэтрин заперлась в туалетной кабинке ветхого торгового центра на окраине Боготы, уничтожая со своего тела следы их бурного соития. На крошечном пятачке, без намёка на вентиляцию, с текущим потолком, битым кафелем на полу, в компании унитаза, покрытого многолетним слоем рыжего налета, вони и неприличных надписей на облупленных стенках, Рамлоу наглядно показал ей, как сильно он волновался. После вылетел из помещения со скоростью Боинга, грохнув дверью и оставив её одну, приходить в себя. Кэтрин всё еще трясло — от пережитого ужаса и от самого быстрого оргазма в её жизни. Ни он, ни она не помнили, когда им стало хорошо просто молчать вместе. Отец бредил о старте «Озарения», Брок ближе к этому самому старту молчал ещё больше. Они не виделись месяцами, но каждый раз встречались так, будто время летело не для них. Кэтрин не задавалась вопросами, с кем он был и был ли с кем вообще, в вечной любви и верности они друг другу не клялись, понимая, что связь эта может оборваться в один момент. — Ты много куришь, — единственное замечание за четыре года сумбурных отношений на балконе маленького придорожного отеля, где Брок глядел в мутную предрассветную мглу или не глядел никуда вовсе, так рассеян теперь был этот колкий, злой взгляд. — Я скорее сдохну от пули, чем от этого, — искорка тлеющего табака щелчком полетела вниз, Кэтрин обняла напряжённые, жёсткие, как стальные прутья, плечи, прижалась лбом к татуированной спине, оттягивая зубами края простой чёрной майки, будто он чертовски прав был, и драгоценных минут терять ей совсем не хотелось. — Переживаешь? А что папаша бы на это сказал? — он ухмыльнулся, но она его будто не услышала. Молчать Рамлоу может и не хотел, но должен был. До запуска проекта «Озарение» оставались считанные месяцы, приказ убрать Фьюри и Роджерса был получен, а Кэтрин по назначению Пирса отправлялась на Ближний Восток, подальше от эпицентра событий. Мысли о неудаче Пирс не допускал, но чем чёрт не шутит. О том, что «ЩИТ» вовсе не «ЩИТ», Кэтрин не знала, как и Пирс не знал о них двоих. — Эта сука чуть меня не убила, поэтому я ношу её с собой, — Брок прощаться не собирался. Что дёрнуло его снять с шеи давнишний талисман — пулю на простой холщёвой веревке — и вложить ей в ладонь, он не знал и знать не хотел. Шрам от бронебойного снаряда, пробившего ему однажды грудину, запылал, когда Кэтрин накрыла его своей маленькой, горячей ладонью. — Всё равно не сработала, гадина. Ты меня прикончила. Спустя три месяца, душной багдадской ночью, ей позвонили сообщить, что «ЩИТ» скомпрометирован, её отец убит, а Рамлоу, вытащенный из-под обломков Трискелиона, на волосок от смерти. Ни он, ни она понятия не имели, что будет дальше. Кэтрин выслали в Штаты до выяснения причастности её к «Гидре» и запретили переступать порог квартиры, Брок с трудом, с адской болью в обожжённом теле поднимался с больничной койки в палате, окружённой целым взводом охраны. Тогда он ещё не знал, что карьера его в «Гидре» не закончена, как и она, что останется под крылом возрожденного из пепла «ЩИТа» и под бдительным оком Марии Хилл. Кэтрин Пирс только что исполнилось тридцать, Рамлоу недавно отметил очередной юбилей, едва не разнеся по камешку ночной бар на Манхеттене. Брок собрал под знамёнами нового главы «Гидры» почти весь состав «Удара», испытал сыворотку, получил костюм, новое имя и обезображенное лицо, она же снова получила назначение в посольство в Боготе. Тяжелый, влажный июльский воздух и пуля на простой холщовой верёвке напоминала Кэтрин о том, что когда-то у них было, пустота — без привычной тяжести на шее, без прикосновения холода металла к коже под бронежилетом — напоминала Броку, чего у него теперь нет.