Лавандовое небо

— Ариана? — Лиз осторожно позвала мчащуюся по ступенькам девушку.       Но та не ответила. Казалось, она лишь покраснела от макушки до кончиков пальцев, что заставило уже не менее встревоженную Гиллис ещё больше оживиться.       Торопливо обводя глазами гостинную, её взгляд остановился на незакрытой двери в ванную комнату.       Что бы это могло быть?       Борясь с любопытством, она смотрела то на дверь, то на лежащие на столике документы, в голове решая, как быть.       И ответ пришел сам собой.       Осторожно ступая на прохладный ламинат босыми ногами, девушка уверенно вышагивала в сторону двери, как обычно вздернув голову вверх. Эта привычка была просто привычкой. Защитным механизмом от жестокого общества или, по-другому, маской.       Но она всего лишь собиралась посмотреть на то, что было в ванной.       Или кого.       Сама того не заметив, Гиллис заглянула в щелку не закрытой двери.       Быстрый выдох слетел с ее губ, прежде чем она успела понять, что пялится на красивое татуированное тело, жадно пожирая каждую клеточку парня. Холодные струйки воды падали на его светлые волосы, скатываясь по затылку к спине, а дальше к потрясающей заднице.       Все, что было в нем, казалось Лиз настоль идеальным, что каждый раз вспоминая его сдержанное лицо, окутанное в эйфории, она невольно улыбалась про себя, как умалишенная. В последнее время она все чаще начала замечать в себе излишнюю инициативу на то, чему никогда не сбыться. Она часто уповала в своих фантазиях, сталкиваясь с горячим желанием внизу живота и подрагивающими руками, нарочито стремящимися стряхнуть это неподвластное сознанию чувство.       Она была влюблена в него, влюблена без памяти. С самой их первой встречи в «Лавандовом небе». Со злополучного 24 апреля, два года назад.       Лиз весело взмахивала руками, пробираясь сквозь толпу опьяневших людей, лапающих все, что попадется на их пути.       Если бы только её это волновало.       Она, попавшая в плен безудержного веселья, уповала в море слегка покосившихся улыбок друзей и их поздравлениях. Конечно, сегодня был именно тот день, когда Гиллис собиралась напиться так, что бы на утро ничего не вспомнить, разглядывая до ужаса стыдливые снимки.       Это было одним из её низменных желаний — она, как никто другой, понимала это, принимая приглашение на празднование своего же совершеннолетия в закрытый клуб Лос-Анджелеса, название которого всегда было на слуху, но про его местонахождение мало кому было известно.       И теперь, когда она здесь, девушка твердо решила расслабиться так, как никогда не делала это прежде. Чтобы сбросить с себя все те накопившиеся рутинные дни в театре, что она провела за нескончаемыми репетициями нового спектакля.       Актерская игра казалась смыслом всей её жизни, пока та не хлебнула порцию неудачи, перемешанной с горьким разочарованием к самой себе. Она ненавидела себя за то, что не смогла удержать место в более престижном месте, где даже успела заслужить уважение главного сценариста. Поэтому не обратив внимание на удивленное лицо бармена, Гиллис взяла сразу несколько коктейлей для себя, медленно пробираясь к ВИП-ложе.       Лиз была в противоположном конце от комнаты со ждавшими её друзьями. Осознав это, она устало выдохнула, обходя обезумевших людей, заполнивших помещение до самые краев. Ей уже не терпелось пуститься на танцпол, погрязнуть в ощущениях, вызванных выпитым алкоголем и трением горячих тел вокруг.       Она хотела забыть о рамках приличия, которые из года в год нарекала ей мать. Она устала.       Устала от работы, ответственности и рутины. Устала от одиночества, в конце концов. Ступая по головам и добиваясь своих целей, Элизабет не понимала, для чего это нечестная борьба. Но так было принято в их семье: добиваться своих целей несмотря ни на что. И она делала это, с самого детства получала все то, чего хотела. И то, чего хотели родители — весьма успешные черствые люди.       Она поняла это только сейчас, что хочет бросить все, уйти как можно дальше и не возвращаться. И плевать было на родителей. И плевать на того человека, которого выстроили они из неё.       Время тянулось медленно, раздражая Гиллис. Она все также безжалостно пробивалась к своей цели, то и дело отпихивая бедрами того, кто попадался на её пути. — А вот и Лиз! — сказала Хлоя, когда девушка появилась в дверях ложи. — И, кажется, её кто-то обидел. — попыталась пошутить та, но увидев взгляд брюнетки, быстро замолчала.       Пытаясь не обращать внимания на выпады слегка опьяневшей подруги, Элизабет с глухим стуком поставила бокалы на стол, падая в кресло. Кровь страшно пульсировала в висках — она была абсолютно уверена, что ненавидит целый мир прямо сейчас. И эта резко появившаяся злоба в голове пугала её. Однажды, она даже поймала себя на мысли, что хочет ударить Хлою, то и дело словесно бросавшую на первый взгляд безобидные вещи, что раздражали её.       После полу часа незатейливых бесед, Гиллис продолжала заливать в себя коктейли, иногда подливая в них виски Брэндона, её давнего друга. Он был одним и тех людей, кто знал, когда нужно заткнуться, а когда говорить, и она точно любила это в нем. — Кажется, тебе пора завязывать с этим, — вытянув свой бокал из её руки, произнес он. — Ещё немного и мне придется снова тащить твою задницу к себе домой, чтобы твои родители не застукали тебя в таком состоянии. Как в прошлый раз, помнишь? — он посмотрел на девушку, но та лишь пьяно улыбалась. — Ничего ты не помнишь. — разочаровано выдохнул он, как будто отметив что-то про себя.       Её голова кружилась, а тело горело от невероятного тепла, окутывающего все больше с каждым глотком. Оно приятно разливалось по глотке, переходя в желудок, а потом и вовсе резким ударом поражало в голову.       Первое время она пыталась влиться в разговор друзей, яростно обсуждающих предстоящий в этот четверг концерт Бейонсе, но позже оставила свои попытки. Лиз чувствовала себя одиноко. Снова. Сегодня её день рождения и все внимание, по традиции, должно быть обращено на неё, но... Есть вечное «но». Её тошнило от резко возникшей в груди жалости к себе. Это не детский сад, где ребята выстраиваются вокруг именинницы, вытягивая руку и ожидая пока та сыпанет им конфет. И даже если бы её друзья вели себя подобным образом, она бы просто фыркнула с усмешкой, призывая их угомониться. — Ты куда? — окинул её Брэндон, встрепенувшись. — На танцпол. — резко сказала она, пристально посмотрев на него.       В его глазах ещё долго играла тень сомнения, после чего он быстро кивнул.       Как будто его неодобрение остановило бы её.       От этих мыслей Лиз непроизвольно улыбнулась, выделяя своё превосходство. Да, она определённо была «другой девчонкой». Но в хорошем ли смысле этого слова? Она знала, что глубоко в душе надеялась, что он её остановит, хотя она все равно бы его не послушала. Просто из принципа, выстроенного родителями.       И она помнит, что переспала с ним в ту разгульную ночь, хотя он думает иначе.       Вне ВИП-комнаты было слишком душно, поэтому Элизабет постоянно поправляла свои распущенные черные волосы, да бы те не прилипали к шее. Она все время оглядывалась назад в надежде, что не увидит там знакомого лица, все-таки решившего последовать за ней. Теперь этого она хотела меньше всего. 1:2 в пользу принципов.       Нырнув в толпу, Гиллис отдалась дикому инстинкту, бушевавшему в ней со второго стакана виски. Она выделывала все то, что несколько часов назад посчитала бы постыдным и унизительным, но ей было плевать.       И можно поклясться, она поцеловала бы ту девушку в вишневом топе, если бы не заинтересованный взгляд парня, сидевшего за одним из столиков справа. Она почти ничего не могла разобрать в его внешности — он был в нескольких метрах от её задурманенной головы.       Несмотря на это, брюнетка слабо улыбнулась ему, показав высоко вздернутый фак над толпой, что мельтешила каждую секунду перед глазами.       И это было всем, что ей нужно.       Это всегда работало.       Этот раз не оказался исключением, когда она ощутила горячие мужские руки на своей талии. Ухмыльнувшись, девушка потерлась о парня бедрами, мысленно вручая себе оскар за лучшую роль сучки, которую не сыграла бы даже чертова Эмма Робертс.       Она не планировала поворачиваться к нему ещё несколько минут, но его руки властно крутнули её на сто восемьдесят градусов, так, что её лицо уперлось в светящиеся карие глаза, наполненные болью, грубостью и отчаянием. Почему-то в этот момент ей показалось, что она знает его всю жизнь. Она смотрела в его глаза и как будто читала свою душу, искалеченную внутренними терзаниями.       И что-то было в нем такое, что заставило вожделение отступить на второй план, оставив на первом месте лишь жалкое сочувствие, проявление которого она так ненавидела.       Обхватив руками его шею, она поцеловала его, мягко и нежно, так, как не целовала ещё никого в жизни. И это было тем, в чем меньше всего сейчас нуждался он.       Убитый произошедшим, парень то и дело искал в толпе девушку, которая наплевала бы на нежность. Он хотел вылить всю свою злобу в человека, который сможет ответить ему тем же, но она поступила не так, как он планировал. Поэтому быстро разорвав первый поцелуй, на который он так и не ответил, русоволосый резко прильнул к ней во второй раз, исправляя ситуацию. Он отреченно кусал её и без того пухлые губы, переставая бороться с монстром, таившемся в глубине его души...       Смахнув воспоминания, накрывшие Элизабет с головой, она нехотя прикрыла дверь и удалилась в свою комнату, по пути прихватив стопку мазоливших глаза бумаг.       И только когда слегка щелкнул замок на её двери, она дала волю своим слезам, пропитанными ненавистью к самой себе.