***
Эклз сделал ей предложение, предупредив сразу: верность хранить не станет, да и её трахать будет лишь изредка, только когда будет в Лос-Анджелесе, и то не всегда — под настроение. Она согласилась только на брак и ребёнка. Подачки в виде исполненного супружеского долга ей были не нужны: на кой чёрт сдался этот влюблённый в другую мудак, страдающий от этого факта не хуже девочки-подростка? В конце концов, они оба были актёрами, и сыграть на публику счастливую пару не составляло никакого труда. Вот что было делать с Падалеки, Данниль не знала. Конечно, разбивать семью она бы не стала — смысл, когда она сама жена и мать? Только вот всё равно где-то в глубине души ныло болезненно, росло и ширилось чувство всепоглощающей ненависти, которая заставляла гнить изнутри и страдать. Её демоны становились сильнее с каждым прожитым днём, ведь доносились слухи о том, какая на самом деле замечательная мать Женевьев и как Джареду повезло отхватить такую прелестную девушки в жёны. Про Данниль подобного не говорили. Желчь скапливалась во рту, становилось тяжелее дышать, и, кажется, мутился рассудок. Ревность и ненависть мешались в разных пропорциях, отравляя кровь, проникая, кажется, даже в кости — ломило нещадно, выкручивало ощущением беспомощной ярости и никак не избавляемой злости.***
В первый раз она просыпается и тяжело дышит, упираясь взглядом в стену и всё ещё стискивая кулаки, чтобы успеть нанести следующий — уже смертельный — удар. Ещё секунду назад она пачкала руки в крови Женевьев и разбивала до безобразного месива лицо, а сейчас её окружала темнота и тишина спальни. Там, во сне, Данниль упивалась властью, отмщением, выходящим с каждым ударом безумием. Здесь был прохладный воздух, мягкая постель и одиночество. Кружилось в голове раздражающим танцем желание воплотить всё в реальность, почувствовать металл крови на вкус, сбить костяшки и безумно смеяться, топчась каблуками над поверженной соперницей. И именно в этот момент со всей ясностью Данниль поняла, что сходит с ума.***
Когда Дженсен нашёл для себя копию до сих пор любимой Женевьев, Данниль еле удержала себя в руках. Она прекрасно понимала: Эклз не бросит Кейн, пока та ему не надоест. А случиться это может очень не скоро, если вообще случится. И вот тут явственно ощущалась угроза — угроза спокойной сытой жизни, к которой Данниль привыкла. И даже наличие дочери не остановит Дженсена от развода, если он по-настоящему заинтересуется этой малолетней девчонкой, так похожей на Женевьев. И где он только её отыскал? Было же всё нормально: трахал себе пепельных блондинок и жгучих брюнеток, меняя их не задумываясь, беря то, что хотел. А тут… Фотография на экране смартфона с улыбающейся парочкой заставила запустить гаджет в стену. Даже разговор не помог — ну что взять с непрошибаемого мудака Эклза? Сейчас хотелось убивать со всей жестокостью. О, Джей проснулась, и её надо покормить. Расправа откладывалась на неопределённый срок, потому что, несмотря ни на что, дочку Данниль любила.***
Ничто не менялось. Дни перетекали в недели, недели в месяцы, а месяцы в года. Данниль не смирилась. Не смогла, хотя и пыталась с отчаянной решимостью суицидника. Джастис, взрослея, всё больше походила на своего отца, проявляя не только внешнее сходство, но и характерное. А отчаянье вместе с горьким привкусом ненависти всё так же цвело в Данниль буйным цветом. Никогда она не будет счастливой. Это, похоже, не для неё.