Никому не доверяйте. Особенно женщинам

Герцог Бэкингем стоял у балюстрады балкона третьего этажа своего дворца и угрюмо смотрел куда-то вдаль. Со стороны могло показаться, что он что-то высматривает или ожидает кого-то, хотя вряд ли в такую тёмную ночь отсюда можно разглядеть, что происходит у подножия замка, и уж тем более – в отдалении. Мрачное выражение лица было обычным для герцога и вряд ли удивляло его прислугу. Но на этот раз всё было непросто, и внимательный наблюдатель разглядел бы во взгляде королевского министра бурю чувств и... боль. Смятение, поселившееся в душе человека, который никогда не сомневался в своих решениях. В его голове, словно по замкнутому кругу, бродили тревожные мысли: «Это слишком жестоко... Но она заслужила это. Вероломства не прощают!.. Конечно, и самому случалось дрогнуть, но можно научиться держать чувства при себе, они нужны лишь для удовольствий или для выгоды, а не для того, чтобы направить оружие против своих же!.. Она... она же там страдает, мучается, Тауэр – жестокое место для его обитателей, она не привыкла к таким условиям, а вдруг не выдержит?.. Но она сама виновата... А как потом смотреть ей в глаза? Если она вообще выживет там...». И вот так – до бесконечности. Часы Тауэра пробили три, но герцог даже не заметил гулких ударов колокола и продолжал стоять, словно изваяние, на том же месте, и вглядываться в темноту ночи... ************ Девушка поёжилась от холода и взглянула наверх. Там, почти у самого потолка, располагалось крошечное зарешёченное окошко. Через переплетения металлических прутьев она разглядела небольшой кусочек неба и несколько звёзд, равнодушных к судьбе юной пленницы Тауэра. Холод лондонской ночи пробирал до костей, а сырые каменные стены тюрьмы только усиливали его. Девушка уже не могла сдержать дрожь во всём теле. Единственное спасение для неё – вспомнить всё самое лучшее, что случилось с ней за последние несколько месяцев. ************ Около полугода назад – Леди Уинфорд, прошу вас, не забывайте, мы должны быть незаметны... леди Уинфорд, вы слышите меня? Немолодому мужчине пришлось ещё пару раз прошептать имя своей юной спутницы, сидевшей напротив него за столом небольшого трактирчика, прежде чем та обратила на него внимание. Быстро кивнув, она вновь вернулась к прежнему занятию – неотрывному наблюдению за разговором. А точнее, за перепалкой одноглазого предводителя компании, сидевшей за соседним столом, и юноши в дорожной одежде, который только что приехал на лошади необычной масти и теперь стремился защитить её от колких нападок подвыпивших гвардейцев кардинала Ришелье. – Бабочка очень ранимая натура, – не унимался юноша. – Принесите свои извинения. – Увы, но я не привык извиняться перед гасконским сбродом, – съязвил одноглазый. – Не мне, – возразил парень, – моей лошади. Вы её обидели. Свита одноглазого опешила. Они переводили взгляд с парня на своего предводителя и обратно, искренне недоумевая по поводу нелепых слов и ненужной дерзости юнца, который у них на глазах сам себе подписывал смертный приговор. – А если откажусь? – лениво проговорил одноглазый. Парень даже удивился: – Я вас убью, – ответил он, слегка пожав плечами, и швырнул на стол перед противником свои перчатки. На ходу расстёгивая плащ, юный гасконец направился к небольшой открытой площадке у трактира. Неосторожно повернувшись к оппоненту спиной, он вынимал шпагу из ножен и не ожидал подлости, а потому не мог ни видеть, ни предполагать того, что его соперник в этот момент, следуя за ним, на ходу вытаскивает пистолет. Но одноглазый не учёл того, что всё это видела девушка, сидевшая со своим спутником за стоящим поодаль столом. Он не усмотрел никакой угрозы в юной хрупкой даме, хотя о коварстве женщин ему было известно многое. А потому он совершенно спокойно выстрелил в юношу, не заметив при этом ни порыва бросившейся к ним незнакомки, ни попытки её спутника остановить девушку. Гораздо больше одноглазого занимал неудачный выстрел. – Вы стреляли! – с возмущением выкрикнул парень, сбитый выстрелом с ног. На руки ему тут же наступили приспешники одноглазого, не позволяя парню подняться. – А вы наблюдательны, юноша, – съязвил его соперник, – и мне хотелось бы знать, почему вы не мертвы. Он толкнул раненую руку гасконца, разглядывая на ней след от пули, и поморщился: – Царапина. Прицел сбился. Кто за пистолетами следит?! – Э-э-э... капитан Рошфор, я... – испуганно пролепетал один из его свиты и тут же получил удар рукояткой оружия в лицо. Рошфор жестом потребовал подать ему шпагу юноши, комментируя это словами: – Не марать же свою шпагу его кровью. И тут же вскинул великолепное старинное кованое оружие, направляя его прямо в глаз юноши, которого продолжали жёстко удерживать подручные капитана. – Ну, мальчишка, считай, что этот урок – последний, – начал было он, но осёкся, услышав очень знакомый щелчок. Это был звук взводимого курка пистолета. – Капитан, прекратите эту игру, она мне не нравится, – твёрдо произнёс звонкий голос с заметным британским акцентом. Рошфор медленно повернул голову и, мягко говоря, опешил. Если бы мужчина, спутник той юной дамы, что сидела за одним из столиков почти пустого трактира, направил бы на него оружие, это было бы, по крайней мере, понятно. Но это хрупкое изящное создание, целящееся сейчас в него, явно умело с пистолетом обращаться, что было полной неожиданностью для графа. – Сударыня, – стараясь говорить помягче, Рошфор попытался было отвлечь её разговором, – вы же не думаете, что я всерьёз собирался убить этого юношу? Она презрительно поджала губы: – Ну что вы, конечно же, я так не думаю. Вряд ли вы стремились настолько уронить свою честь, чтобы впятером нападать на одного, да ещё и использовать пистолеты против шпаги. Это у вас шутки такие, сударь. Рошфор хотел было изобразить улыбку, но вышла лишь неловкая усмешка. А девушка ещё больше нахмурилась: – Но у меня – плохое чувство юмора, капитан, и ваша шутка мне не понравилась. Если немедленно не уберёте шпагу и не вернёте её законному владельцу, то шутить буду уже я. Уверена, что мои шутки вам тоже не понравятся. Девушка прекрасно владела французским, английское происхождение выдавало лишь произношение. Её немолодой спутник тщетно пытался уговорить юную красавицу не лезть в это дело, обращаясь к ней «леди», вот только, к досаде Рошфора, фамилию не удавалось расслышать – так тихо он бормотал. – Я бы не советовал вам шутить со мной, сударыня. Вы знаете, кто я?! – А вам не кажется, капитан, что вы сейчас не в том положении, в котором можно давать советы? Рошфор поморщился и опустил шпагу, а затем с досадой отшвырнул её в сторону. Но юная леди осталась недовольна и пистолет не убрала: – Нет, граф, я просила вернуть оружие владельцу. Или у вас плохая память? Рошфора перекосило от бессильной злобы: – Вы не выстрелите в безоружного! – А что такого? По-вашему, это – вполне нормально, вы только что собирались именно это проделать. – Да у вас из-за этого начнутся такие проблемы... Но девушка лишь усмехнулась, не позволяя ему договорить: – Но вам ведь будет уже всё равно, не так ли, сударь? Рошфор, проклиная тот час, когда решил остановиться в Менге, кивнул подручным, и те вмиг отпустили парня. Затем один из приспешников поднял отброшенную шпагу и подал её своему командиру. Рошфор медленно, едва справляясь с собственным гневом, кипящим внутри, протянул шпагу гасконцу. Девушка опустила пистолет. В этот момент к ним подъехала карета, оттуда выглянула красивая молодая женщина. – Рошфор, едем. Нас ждут в Париже, – одновременно сладко и высокомерно проговорила она. – Как пожелаете, миледи, – почтительно ответил капитан гвардейцев, делая вид, что ничего особенного не случилось. Он помнил, что пистолет в руках юной леди по-прежнему заряжен, а потому молча прошёл вместе со свитой к лошадям, и они поспешили за удаляющейся каретой. Девушка бросилась к гасконцу: – Сударь, вы ранены? – Лучше бы меня убили, – мрачно возразил парень, с нескрываемой злобой прошипев эти слова вслед графу. – Не говорите так! – Вы не понимаете, сударыня! Он прилюдно унизил меня, а я не смог поквитаться с ним! Это для дворянина – хуже смерти! – Ну что вы! Он унизил вовсе не вас, а только себя! Юноша с изумлением уставился на свою спасительницу, и та поспешила объяснить: – Их было пятеро с пистолетами против вашей единственной шпаги! Так кого он унизил?! Парень на секунду задумался, а затем улыбнулся: – Меня зовут Д’Артаньян. Я могу узнать, кто моя спасительница? Она внезапно поменялась в лице и отвела глаза: – Простите, но я не могу сказать вам, кто я. Она шагнула было назад, но глаза парня так просили! Даже убедительнее, чем его голос. – А если только имя? Позвольте узнать хотя бы это... И она не устояла... как можно было отказать парню, очаровавшему её ещё во время перепалки с Рошфором? – Моё имя Алексия. Простите, больше ничего сказать не могу. Прощайте и не рискуйте жизнью по пустякам. Только ради чего-то стоящего. – Я запомню ваши слова. И благодарю вас за то, что вы для меня сделали, леди... Последнее слово он произнёс чуть слышно, но девушка замерла и, повернувшись к гасконцу, поднесла палец к губам, намекая: «молчите!» Затем набросила на голову капюшон, вскочила на лошадь и вместе со своим компаньоном скрылась. ************ Алексия встала и принялась бродить по крохотной комнатушке камеры, пытаясь хоть как-то согреться. – Только не спать, только не спать, – бормотала она себе под нос, – отосплюсь днём, когда будет тепло… Не спать, не спать, проснись!.. Воспоминания – вот верный помощник. Самые лучшие воспоминания – спасение от навязчивой сонливости, которая грозит обернуться смертью от холода… Она вспомнит всё самое лучшее. А самое лучшее связано именно с ним.