Возвращение

      Штирлиц узнал связника по трубке, портфелю и бумажнику. Отвязавшись от математички, он подсел к молодому человеку.       — Долго же пришлось Вас ждать, — улыбнулся Штирлиц.       — Юстас, — спокойно начал связник, пропуская мимо ушей реплику разведчика, — Центр настаивает на Вашем возвращении на Родину.       Штирлиц отметил для себя, что связник курил неумело, скорее по привычке, чем специально. Сначала он не поверил себе: Центр не мог дать такой директивы, он был нужен Центру в Берлине. Победа была так близка, и в этот ответственный момент он не мог уйти с театра боевых действий, неожиданно покинув Рейх. “Подставной связник? — тут же подумал Штирлиц, — Мюллер спокойно мог такое устроить. Сейчас я последую за ним и попаду в гестапо. Правда гестаповцы курить умеют, не то что этот”.       — Мне поручено отправить Вас первым поездом в Париж. Там на вокзале Вас встретят люди из посольства.       — Через сколько минут поезд? — спросил Штирлиц, прищурившись. Он успел выучить все расписание за время пребывания в Берне. Связник потушил сигарету, не докурив до фильтра, и запил апельсиновым соком.       — Где-то через полчаса, в 21:13.       Связник назвал верное время, Штирлиц удовлетворенно вздохнул: ”Русский, это точно. Немец бы сказал “через 34 минуты”, только наши позволяют себе округлять до “где-то через полчаса”.       — Я не успею забрать свои вещи.       — Вот документы, вещи Вам уже не нужны: вы едете домой, — связник ухмыльнулся, — везунчик. В Париже к Вам подойдет человек в полосатой рубашке и вельветовых брюках. Выйдя из вагона, уроните шляпу и взгляните на часы.       Штирлиц думал.       — Я поеду на вокзал заранее: выпью рюмку коньяка. Вы проводите меня?       — Нет, у меня есть срочные дела здесь.       — Тогда прощайте.       — Да, Юстас. Командование вошло в ГКО и Президиум Верховного Совета с представлением о присвоении Вам звания Героя Советского Союза за разгадку операции “Санрайз Кроссворд”.       — Спасибо, — Максим Максимович Исаев поднялся и зачем-то еще раз сказал: — Спасибо.       После этой новости он на секунду почувствовал себя совсем другим человеком. Исаев вдруг ощутил приятную слабость, слабость подобную той, что накатила на него в Кракове весной 1944, когда он встретил сына. “Соберись, Всеволод, соберись. Сейчас не время, ты еще в Берне…” — думал он, ища взглядом свой вагон. Иногда цифры прыгали перед глазами, и Максим боялся упасть прямо на перроне.       Как только поезд тронулся, Штирлиц пришел в себя. Попутчиков в купе не оказалось, и Исаев пересел на другую сторону: так он мог видеть в окно весь перрон и вокзал. Из кафе за ним наблюдали два прозорливых глаза его сегодняшнего связника.       “Вот чёрт, дела у него срочные. Тоже мне, связник. Ладно, мы еще поиграем", — про себя ругнулся Штирлиц.       Границу он прошел без проблем, правда, вышел за одну станцию до Парижа и взял такси.       — До центрального вокзала Парижа, пожалуйста. Заплачу в два раза больше.       Водитель удивленно посмотрел в зеркало заднего вида:       — Так поезд же вот, через десять минут отходит.       — Мне нужно быстрее этого поезда. Там моя жена, — Исаев улыбнулся. — Надо еще успеть купить цветы.       — Так бы сразу и сказали, — засмеялся таксист, и Штирлиц заметил, что половина его лица была парализована. — Поехали.       Для виду Исаев зашел в цветочный магазин на вокзале. На счастье, через большое окно просматривался весь перрон. Поезд приходил через две минуты сорок секунд. У пятого вагона стоял описанный связником человек. Штирлиц ждал, кокетливо обсуждая букет с молоденькой продавщицей.       Человек в вельветовых брюках нервно закурил и прошелся вдоль перрона, искоса заглядывая в окна приехавшего поезда. После пятнадцатиминутной остановки поезд тронулся, шумно выпуская пар. “Полосатая рубашка” чертыхнулся и быстро зашагал к основному зданию вокзала. Штирлиц последовал за ним, специально оставив шляпу на прилавке с розами. Человек сел в машину с темными стеклами, и та резко сорвалась с места. Исаев быстро нашел такси, сказав водителю ехать за черным автомобилем. Хвоста “полосатая рубашка” не заметил и прямиком поехал к Советскому Посольству. Максим Максимович попросил замедлить ход и вышел за пару кварталов до посольства. Он шагал быстро, осматриваясь по сторонам. “Неужели правда? Не обманули, домой еду!" — мысли путались, как вдруг из-за угла появилось массивное здание с большим красным флагом, окруженное голубыми елями. Исаев опять почувствовал слабость. Он заставлял себя идти, не сбавляя хода, хотя ноги уже становились ватными, а картинка перед глазами мутнела. Максим сжал в кармане пальто французский паспорт, данный ему связником, толкнул дверь и шагнул внутрь. Было прохладно; возле входа, вытянувшись струной, стояли молодые советские солдаты, где-то в полутемном углу висел портрет Ленина. Исаев играл уверенную, в меру вальяжную походку. У стойки он заметил "вельветовые брюки" и еще двоих в штатском. Они испуганно обернулись при звуке хлопнувшей двери. Максим улыбнулся и протянул им паспорт:       — Увы, меня никто не встретил на вокзале, — он говорил по-французски, еле сдерживая порыв кинуться на шею пухлому чекисту: "Родненькие, мои, русские ребята, простите мне всю эту игру, простите ради Бога".       Испуг и удивление на лицах работников посольства нельзя было передать словами. Один из людей в штатском, видимо, старший по званию быстро проглядел паспорт и бросил гневный взгляд на "вельветовые брюки". Тот взволнованно потупил взор, но потом вдруг резко взглянул Исаеву прямо в глаза:       — Где же твоя шляпа? — спросил он на русском, злобно ухмыляясь. "Проверяешь, молодчик, а? — думал Максим .— "Эх, не знаешь ты, не умеешь. Сам дал мне зацепку про шляпу. Не знал бы я этого пароля, так сейчас бы все и понял”.       — Уронил, когда выходил из вагона, — все так же уверенно молвил по-французски Исаев. “Знаете ли вы меня в лицо, голубчики?”.       — Добро пожаловать домой, товарищ Юстас! — заговорил главный в штатском, приветливо улыбаясь. — Простите за это недоразумение. Мы проводим Вас в комнату, там есть радио, запросите инструкций Центра.       Исаев кивнул: говорить по-русски он не хотел. “Проверяют меня, знаю ли я шифр. Эх, любители”.       “Вельветовые брюки” молча провел Штирлица по коридору и вручил ключ. В комнате пахло по-особенному: “Будто Россией запахло, — решил Максим. — Интересно, от книг это или от мебели”.       На кровати лежала стопка чистого белья, на дверном крючке — свежий костюм. На столе — бумага, карандаши, в углу на табуретке — радио. Все было настолько привычно, что Исаев сначала растерялся. Придя в себя, он проверил отдушины на наличие прослушки и только потом прилег на кровать отдохнуть: надо было обдумать сложившуюся ситуацию и прикинуть сообщение для Центра.       “Центр… Кто это, вообще? До тридцать седьмого года я знал начальство лично, знал, кому докладываю. Всех их теперь нет. А отозванные в тридцать седьмом агенты? Ни слуху, ни духу. Что же ты врешь сам себе, Всеволод? Ты же прекрасно знаешь, что стало с ними и что ждет тебя.       Центр? Центр давал указания, Центр был единственной ниточкой, ведущей домой, беспрестанной и строгой, но настолько родной. А теперь Центр звал домой. Не поздно же еще уйти, вернуться в Берлин, объяснить Вальтеру долгое отсутствие проклятыми американцами, которые пасли меня все время в Берне, не давая уйти незамеченным. А Мюллер? Что Мюллер? Шифровки они не разберут, улик других нет. Скоро и так конец… К черту Мюллера”, — с этими мыслями Штирлиц уснул, дав себе условие проснуться через полчаса.

***

Группенфюреру СС Генриху Мюллеру, начальнику 4-го отдела РСХА. Принц-Альбрехт Штрассе, 8, Берлин, Германия. Совершенно секретно, в одном экземпляре. Группенфюрер! Объект Х после беседы с объектом У (которого, к сожалению, мы потеряли из зоны наблюдения) направился пешком к вокзалу. Выпил кофе с коньяком и сел в пятый вагон на ночной поезд до Парижа. В Париже объект обнаружить не удалось: купе было уже пустое. Жду указаний. Хайль!

Штурмбаннфюрер СС Карл Йозеф. Берн, 18.03.1945

      Мюллер яростно швырнул лист бумаги на стол. В бегстве Штирлица он не сомневался: буквально сутки назад была расшифрована шифровка доктора Плейшнера, а шпики из Берна ежедневно докладывали о действиях штандартенфюрера, его визитах в отель "Вирджиния" и на Цветочную улицу. Шеф гестапо был расстроен только из-за того, что так легко и глупо упустил Штирлица. Мюллер надеялся установить связь с Москвой и начать переговоры через русского агента. Через десять секунд, по привычке поправив тугой воротничок, Генрих Мюллер поднял трубку и вызвал Шольца.       — Пригласите своего хозяина ко мне на ужин, — заметив наигранно удивленное выражение лица своего адъютанта, добавил разъяренно: — Да, да! Вы думаете, я не знаю, что вы работаете на Шелленберга?

***

      Штирлиц поднялся с кровати ровно через три часа двадцать восемь минут. Он чувствовал себя намного лучше, голова работала быстро, поэтому он тут же сел за радио. “Юстас — Алексу Центр, Добрался до Парижа. Жду дальнейших указаний. Телеграфировать ли в Берлин? Кому из наших можно доверять?

Юстас".

“Алекс — Юстасу Юстас, завтра вы получите документы и билеты на прямой рейс “Париж-Москва”. Никому не доверять. С Вами отправится Екатерина Козлова. Задание: узнать, что она успела сказать в гестапо и была ли перевербована. Соблюдать строжайшую секретность.

Центр".

      “Катя? Она все еще здесь? Что им опять надо от меня и от нее, бедной маленькой девочки! Её все равно будут колоть наши, от моего вердикта ничего не зависит,— сообщение Центра вызвало бурю эмоций в душе Исаева. — Как же я полечу открыто? Местные власти или американцы возьмут меня еще на подъезде к аэропорту. Готовят несчастный случай? Ну так, Центр меня и в Берне мог убрать”.       Остаток дня Исаев провел в размышлениях, никто из посольства им не интересовался, только дважды принесли еду. Блюда были французские. Максим еще раз проверил отдушины и лег спать.       “Где же они держат Катю с детьми? Криков младенцев я не слышал. Кому верить? Одному себе и остается”.       Чекисты из посольства разбудили Исаева в полвосьмого.       — Центр вышел на связь. Вас просят. Кстати, вот ваши документы русского посла, машина прибудет в 10:30.       Штирлиц все так же молча кивнул и принял конверт. “Юстас — Алексу Центр, Я уже сообщал, что радистка не была перевербована и не выдавала информацию. Все её действия были мною санкционированы. Не вижу смысла выполнять задание, тем более она все еще находится в шоковом состоянии после смерти Эрвина и тревог за ребенка.

Юстас".

“Алекс — Юстасу Юстас, ваш шифр взломан. Мюллер и Шелленберг вышли на связь с Москвой. Необходимо Ваше незамедлительное присутствие. Вы вылетаете военным самолетом.

Центр".

      “Шифровка Плейшнера, — подумал Максим. — Подобрали по ключевым словам. С чего бы Мюллеру привлекать Шелленберга? Неужели шеф гестапо хочет делить лавры победы с кем-то еще? И Центр назло не все сообщает”. “Юстас — Алексу Центр, Прошу выслать сообщения Мюллера.

Юстас".

“Алекс — Юстасу Юстас, задание с радисткой не отменяется. Удачного полета.

Центр".

      Максим Максимович закурил. Не было смысла донимать Центр вопросам: если Центр игнорировал, значит ответ — нет, это он понял уже давно.       В дверь постучали. “Вельветовые брюки”, одетый в новенький серый костюм, привел Катю. Видимо, её не предупредили, так как девушка смотрела в пол пустым взглядом, машинально крутя в руках край платья.       — Будьте готовы через час.       Катя подняла глаза. Исаев отметил про себя её ещё более похудевшее лицо и опухшую щеку.       — Тебя вообще кормят? — нежно, по-отечески спросил он. Катя всхлипнула и бросилась ему на шею. Исаев ожидал и этого: он приобнял девушку и тихонько похлопал её по спине.       — Ну, всё, всё, хватит. Мы летим домой, всё хорошо, — он говорил по-немецки, опасаясь прослушки. — Как твой сын?       — Юстас, это только начало, только начало, — тихо, словно в прострации повторила Катя, прижимаясь к Исаеву. Он промолчал. Они оба знали, что это правда.       — Дети спят. Ты знаешь, когда меня привезли сюда, они…       — Тсс, — шепнул Максим. Катя вздохнула: все их разговоры могут быть впоследствии использованы против них самих. Исаев смотрел в окно: солдаты обходили здание по очереди, “окно” между обходами составляло не больше тридцати секунд. “Уходить уже поздно, — заметил Максим. — Один бы я, может быть, смог, но Катю я здесь не оставлю”.       Через час они уже ехали в бронированной машине. В кузове сидели молодые солдаты. Автомобиль быстро несся за город на военный аэродром. Максим Исаев внимательно следил в зеркало за возможными хвостами: “Те, кто следит за посольством, не могли видеть, как мы садились в машину, она выехала из подземного гаража. Единственный возможный для них выход — пасти все транспортные средства, выезжающие с территории посольства. Хотя Мюллер мог и отозвать шпиков: выход на Москву он получил. Правда, я слишком много знаю, чтобы меня так просто отпустить”.       Летчик с орденами на груди стоял рядом с трапом небольшого самолета. На хвосте красовались алые звезды. Исаев вышел из машины, помог вылезти Кате и присел на корточки, чтобы завязать шнурки. В это время он успел оглядеть всё лётное поле. Максим очень боялся подняться и встретиться нос к носу с Мюллером, хотя и понимал, что это невозможно. Солдаты уже перебрались в салон самолета. Исаев взял на руки детей, на секунду они остались с Катей наедине.       — Держись, Катюша, держись, — тихо по-русски шепнул он.       Катя бросила быстрый взгляд, полный страха и отчаяния, и забралась по трапу в самолет.       Летели низко, над территорией нейтральной Швейцарии. Максим в иллюминатор наблюдал за проплывающими мимо полями, городами. Пересекли границу с Австрией, Польшей. Красивые поля заменились выжженными лесами, развалинами городов. Краков Исаев узнал сразу, ведь его спасла группа майора "Вихря" с сыном Максима Максимовича - Саней. В сердце разведчика екнуло: “Где же ты теперь, Санечка… В Праге ли, или еще где…”       Где-то далеко показалась на горизонте Родина. И через некоторое время самолет начал стремительно снижаться. Максим видел Москву.       Их встретили две машины. Высокий мужчина в длинном пальто нараспашку громко закричал, пытаясь переорать рёв двигателей:       — Всеволод Владимирович, добро пожаловать домой! Говорит полковник Иванов. Садитесь ко мне в машину.       Всеволод молча кивнул: он все еще не верил в происходящее, да и слова застряли комом в горле. Кате открыли дверцу другой машины, молодая девушка приняла у нее свертки с детьми. Теплый московский ветер развевал полы Катиного пальто, выбившаяся из хвоста прядь волос то и дело хлестала ее по лицу, и Катя машинально заправляла ее за ухо. Она обернулась и заставила себя с трудом последний раз улыбнуться Юстасу. Всеволод улыбнулся в ответ: ему это далось легче — многолетняя школа СД давала о себе знать. Такой он и запомнил Катю Козлову.       Исаев вновь оглядел поле аэродрома. Зеленая трава уже пробивалась сквозь трещины в асфальте, ярко светило мартовское солнце. Всеволод вдохнул свежий вохдух и сел к Иванову.       Ехали в тишине. Мимо проносилась молодая Москва. Новые дома, проспекты, машины, улицы. Всеволод жадно разглядывал людей, животных, вывески магазинов и парикмахерских. Он впитывал в себя эту новую жизнь, лишь отдаленно напоминающую Москву в далеком двадцать первом, когда он покинул Союз на долгую четверть века. “Господи! Как же все изменилось, я ничего не знаю, ни-че-го! В Париже, Лондоне и Берлине я и то ориентируюсь лучше, даже чувствую себя свободнее. Там я могу уйти, скрыться, затеряться в толпе или зайти на неизвестную никому квартиру к друзьям. А здесь… И все-таки, как же тут хорошо! Куда же меня везут?”.       На самом деле он прекрасно знал, куда они едут. Он спросил себя по привычке. И вот за поворотом открылся вид на большое здание по адресу Лубянка, 2. Машина заехала в ворота.