Странны пути

Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает. — Я не тороплюсь, Мой Повелитель, и мое сердце не может желать большего, нежели надежды на то, что, когда Мириэль узнает об этом приговоре, она, возможно, все-таки смягчится и избавит меня от одиночества. Так сказал Финвэ в день провозглашения Статута, открывая перед валой Манвэ горячую надежду своего сердца, которую прежде не решался облекать в слова. Манвэ, слыша такой ответ, изумился и сказал: — Странны пути надежд Воплощенных. — Но улыбнулся ласково. — Буду и я надеяться с тобой. — Благодарю, — ответил Финвэ с поклоном и тоже улыбнулся. На душе у него было легко впервые за долгое, казалось, бесконечно долгое время. В тот день он верил, что мука его одиночества скоро кончится, и не замечал на себе пристального взгляда Мандоса. Но десять лет Древ истекли, а Мириэль все еще не желала покидать Чертоги Ожидания, и одиночество Финвэ оставалось неизменным. Только еще тяжелее стало сносить его, потому что Феанаро — единственный сын и величайшее утешение в жизни Финвэ, теперь уже не находился с отцом неотлучно. Он вырос и много времени проводил в доме своего учителя Махтана и в чертогах Ауле; часто и надолго уходил бродить по Аману захваченный идеей какого-нибудь поиска. Чтобы разлука пролетала скорее, Финвэ старался с головой уйти в повседневные занятия, благо, недостатка в делах у короля нолдор не было. Но все же слишком часто случались моменты, когда он оставался один и ходил по пустым комнатам, слушая тишину, которой почти не нарушали его шаги. Тишина была тяжелой и плотной и неприятным грузом ложилась на плечи Финвэ. Он стряхивал ее с себя как мог. Но она цеплялась опять. Совсем избавиться от нее удавалось только с возвращением Феанаро. Когда он появлялся запыленный и веселый, с сияющими глазами и тысячей историй, которыми желал непременно поделиться с отцом, его голос, смех и звон инструментов заполняли весь дом и звучали для Финвэ сладчайшей музыкой на свете. Но, к сожалению, это никогда не длилось долго. Беспокойная натура Феанаро не давала ему усидеть на месте. И вот он снова приходил попрощаться: — Не скучай, отец! Я скоро вернусь. Финвэ обнимал сына, с трудом удерживаясь, чтобы не попросить его остаться или не увязаться за ним в дорогу. Но нет, у Феанаро своя жизнь, он не должен быть словно цепью прикован к отцу. Да и впрямь ведь вернется скоро. Просто время в разлуке текло медленно. И нужно было порядком изловчиться, чтобы заполнить его все без остатка. Возможно, поэтому Финвэ вспомнил, что Ингвэ приглашал его погостить. Правда, это было давно, и тогда Финвэ приехать не захотел. Ему в ту пору казалось важным оставаться дома и ждать Мириэль, ведь она могла вернуться в любой день. Могла и не вернуться ни в один из дней. Ее воля. — Надо смириться, наконец, — сказал Финвэ вслух сам себе. Говорил и раньше. Хотя слова никогда не помогали, только тишина еще тяжелее давила на плечи. И в этот раз вышло так же. Финвэ тяжело вздохнул. Феанаро ушел только четыре дня назад, но от тоски уже некуда было деваться. Потом еще раз вздохнул и стал собираться в путь. Он вполне мог успеть навестить Ингвэ, а к возвращению сына уже снова быть здесь. *** Финвэ с наслаждением вдыхал напоенный ароматом трав воздух. Дорога оказалась такой приятной, что где-то на второй трети пути он отпустил коня, велев тому возвращаться домой, и дальше пошел пешком. Небо в свете Лаурелин сияло чистейшей синевой, птицы где-то над головой пели на множество голосов, несильный ветер играл волосами и полами плаща и будто бы гладил лицо. Мир был прекрасен почти до боли. — В такие дни я понимаю, почему все еще не в Мандосе. Несколько птиц умолкли, похоже, он испортил им песню. Скверная привычка говорить вслух с самим собой. Особенно о таких вещах. Но поговорить об этом с кем-то еще Финвэ во всяком случае не мог себе позволить. А в одиночестве можно признать, что он уже не любит жизнь так, как должно, как она того заслуживает, и чаще не наслаждается ею, а разыскивает причины, чтобы не позволить себе уйти в Мандос. Рядом с Феанаро ничего искать не требовалось, он сам был причиной из всех причин. Но в остальное время все было не так просто, и многое из того, что помогало держаться всего год или два года Древ назад, теперь уже не работало. Финвэ без радости размышлял о том, что будет, когда пройдет еще десять лет. Или сто. Если ничего не изменится... Но нет, лучше не думать об этом в такой хороший момент. Лучше идти — вспоминать забавные, непременно только забавные — случаи, произошедшие на пути в Аман, думать о встрече с Ингвэ, с которым они крепко сдружились к концу этого пути, хотя потом обстоятельства и несколько отдалили их. Все же сейчас Финвэ шел в гости к Ингвэ. И можно было представлять, как он неожиданно появится у дома, и, накинув на голову капюшон плаща, чтобы не быть узнанным сразу, скажет: — Не приютишь ли безвестного путника, почтенный Ингвэ? Ингвэ узнает его и будет рад. Идти оставалось недалеко, дом Ингвэ уже можно было разглядеть за деревьями выше по склону Таниквэтиль. И тут Финвэ услышал песню. Должно быть, она зазвучала, пока он был занят игрой своего воображения, потому что начало он пропустил, а теперь слушал, как она взлетает ввысь во всей красоте и силе. Песня нечаянной радости, любви к жизни и благодарности за ее дары. Песня заполнила все вокруг, коснулась души Финвэ и омыла ее, как воды целительного источника. Когда дивный голос умолк. Финвэ вздохнул и огляделся, разыскивая ту, которая пела. Ему нужно было ее увидеть. Сейчас же. Она должна быть где-то рядом. А не видно. Финвэ побежал по дороге. Вперед и вверх. Вперед и вверх. Где же она? Он крикнул: — Айя! И крик его прозвучал как просьба. "Покажись, пожалуйста, покажись". Она поняла. Мелькнуло в зарослях белое платье с золотой росписью, и на дорогу вышла дева, высокая и стройная, как сама Несса. Волосы ее, золотом рассыпаясь по плечам, сияли в свете Лаурелин, и сама она вся будто сияла. Финвэ приблизился к ней и заглянул в глаза. — Айя, Финвэ! — сказала она. — Благословен будь день нашей встречи, — ответил Финвэ. То же он мог бы сказать о каждом из дней, что провел в доме Ингвэ. Провел с Индис, только с Индис, потому что с кем бы Финвэ ни встречался, что бы ни делал, по-настоящему видел и замечал он ее одну. А если Индис не было рядом, он думал о ней. Без конца думал о ней. И был счастливейшим из счастливых в блаженстве Амана. Никакая сила не могла бы заставить его покинуть Индис. Никакая сила не могла бы. Но Феанаро должен был скоро вернуться домой, а по сыну Финвэ скучал, несмотря на всю свою новую радость, поэтому он собрался уезжать, взяв из конюшни Ингвэ самого резвого коня — времени на возвращение оставалось немного. Прощаться было трудно. Финвэ казалось, стоит уехать, и все, что было здесь, обернется сном. А он останется одиноким и несчастным, как был. — Скажи мне, скажи, что ты правда есть! — попросил он перед отъездом. — Я есть, — отозвалась Индис. — И я люблю тебя. Я всегда буду и всегда буду тебя любить. — Я тоже буду и буду тебя любить, — сказал Финвэ. Теперь сомнений в этом быть не могло. Уехал Финвэ, печалясь от разлуки с Индис. Но чем ближе он был к дому, тем больше его мыслями владела предстоящая встреча с Феанаро, и сердце наполнялось привычной радостью. Однако к радости примешивалось и беспокойство: сможет ли сын понять то, что случилось? Примет ли? Финвэ приложил руку к груди и на мгновение замер, прислушиваясь к себе. Сердце билось тревожно. Быть может, теперь беспокойство — его вечный удел. Но это лучше, чем если б однажды оно совсем перестало биться.