Анастасия. Возвращение к жизни

Конец февраля 1841 года Ветер изменился – теперь он не был пронизывающим до самого сердца. Чуть более влажный, он дул с реки, на которой пока еще не тронулись льды, но жизнь бурлила под ними, ожидая своего часа. Снег теперь стал совсем темным, утратив торжественную свою белизну. Но и это было предвестием новой грядущей жизни – близилась весна. И каждый день, и каждый час крупица за крупицей неминуемо стирали зиму. Удивительным было небо – такое непохожее на серый лед, на серый снег, на серую реку. Небо казалось пронзительно синим, залитым солнечным светом. И одновременно почти прозрачным, сияющим, будто хрусталь. - Утифительные нынче поготы стоят! – воскликнула прелестная маленькая барышня, чье лицо было обрамлено множеством мелких темных кудряшек с поразительно живыми бархатно-синими глазами. Она глядела задорно, восторженно куда-то вдаль из окна своей комнаты и улыбалась, словно бы выйдя из этой небесной синевы. И платье ее было шито из синего бархата. – Что фы молчите, Анастази? За ее спиной показалась другая барышня, несколько старше. Того же роста, она была изящной, тонкой и бледной в скромном сером платье, шедшем ей и одновременно делавшем ее старше. Светлые волосы строго были зачесаны назад и собраны в тугой узел, а губы чуть улыбались. - Да, погода замечательная, Ваше высочество, - ровным голосом проговорила она, - и я не молчу – я любуюсь ею. - Нет, фсе ше фы притихшая теперь! – капризно надув губки произнесла принцесса Мария, сделавшись очаровательно хорошенькой. Говорят, счастье красит людей. Это было верно в отношении маленькой немки. До свадьбы ее с цесаревичем Александром оставались считанные недели. - Вам показалось, ваше высочество, - смиренно ответила Анастази, и улыбка окрасила ее лицо, - как можно быть притихшей в такой день? Вы поглядите, какое солнце! Не иначе к радости. - О та, та! Мне нрафится такой фаш тон. Так лучше. Грусть фам не к лицу. Анастази и сама прекрасно понимала, что веселостью в последние дни не отличалась. Впрочем, она была склонна временами поддаваться меланхолии, а уходящая зима вымотала ее изрядно. Она чувствовала, что вместе с серым снегом словно бы замерла в ожидании чего-то, чего и хотела, и боялась. Климат, всему виной слишком сырой климат, утверждал доктор Мандт, настоятельно рекомендуя ей сменить обдуваемый ветрами с Кронштадтского залива болотистый Петербург на более теплый, южный воздух. Но Анастази лишь вежливо благодарила доктора за участие и оставалась подле принцессы – преданная Ее Высочеству, она не могла оставить ее накануне свадьбы в одиночестве, зная, что той больше некому довериться. Может быть, позже. Может быть. Княжна Анастасия Долгорукая, фрейлина Ее Высочества принцессы Марии, получила эту должность год назад, сделав при дворе довольно быструю карьеру от учительницы пения в личные фрейлины будущей, если на то будет воля Господа, императрицы. К тому моменту в обществе стало известно, что детей императорской семьи учит музыке побочная дочь князя Долгорукого, и император дал разрешение последнему на удочерение. Большей частью для того, чтобы замять грозивший разгореться скандал. Назначение Анастасии было знаком благоволения к семейству Долгоруких, несколько поколений верой и правдой служивших престолу, а теперь сносивших одну трагедию за другой, и к самой новоявленной княжне, поскольку к ней давно успела прикипеть всей душой и Императрица Александра Федоровна, и принцесса Мария, и отпрыски царственной семьи. Впрочем, двор давно сносил скандалы – довольно было того, на ком собирался жениться Цесаревич. Одно это было вызовом. - Я теперь странная, - проговорила принцесса Мария, - я каждый день сщитаю до нашей сфадьбы с Александр, и так хощу, чтобы было тепло. Быть может, май был бы лучше, хоть и ждать дольше? - Говорят, выйти замуж в мае – маяться всю жизнь, - снисходительно ответила фрейлина. - Как жаль, - вздохнула принцесса. Ее юность, непосредственность и хорошие манеры покоряли всякого, с кем ей приходилось встречаться. Никто так до конца и не представлял себе, насколько одинока будущая Великая Княгиня. Кроме Анастази. Рождение обеих было окутано позорной тайной. Обеим суждено было вознестись до той высоты, на которую они не могли рассчитывать. Обе слышали за спиной перешептывания. Но вместе с тем, держали свои спины ровно, расправив плечи и улыбаясь чуть отстраненно. И только одна из них готовилась стать супругой человека, которого любила. А вторая не имела более никакой надежды и гнала от себя всякие мысли о ней – день прожила, и довольно. - Майн готт, - с улыбкой воскликнула принцесса Мария, - я позабыла софсем! Моя книга, фы помните, мы щитали с Александр Николаевишем? - Вы оставили ее, вероятно, в его кабинете? - Да, он отругал меня за то, что отфлекаю его от дел, - почти мечтательно сказала Мария, - но не прогнал, а остафил подле сепя. Анастази, милая, фы принесете мне ее? Она дарит удачу. - Как прикажете, Ваше Высочество, - улыбнулась Анастази, сомневаясь, что робкий поцелуй его Высочества, последовавший за чтением нотаций принцессе об отвлечении от государственных дел, едва ли был следствием удачи, которую приносила книга. Княжна присела в книксене и торопливо вышла из покоев принцессы. Счастье красит людей. Настолько, что рядом с ними становится тесно. - У Его Высочества аудиенция. Будьте добры обождать, - молоденький адъютант только недавно занимал свою должность и был на редкость старателен. Анастасия, поблагодарив его, кивнула и тут же вздрогнула – за дверью кабинета говорили на повышенных тонах. И голос, принадлежавший посетителю, она узнала сразу. - Да потому, Ваше Высочество, что он сумасшедший! Совершенный сумасшедший! - Господи, Репнин, уму непостижимо! При его опыте, при его способностях! - Снаряды не выбирают жертв! Далее разобрать было невозможно. Молодые люди перешли на спокойный тон. А Анастасия чувствовала, как к вискам приливает кровь. И вместе с тем, сердце ее холодело от страшного предчувствия. «Не о нем, не о нем, не о нем» - повторяла она, как молитву, про себя и пыталась прислушаться к тому, о чем говорили в кабинете. Но было тихо. Так тихо, что уши закладывало от странного звона этой тишины. Только слышалось сопение адъютанта. - Сударыня, - проговорил молодой человек, не решавшийся нарушить этикет настолько, чтобы сесть за свой рабочий стол в то время, как дама даже не думает садиться, - вы бы присели. Он указал на кресло, стоявшее у другой стены. Анастасия рассеянно кивнула и осталась стоять. - Да это же бесчеловечно, Репнин! – донеслось из-за двери. Кричал, конечно, Александр Николаевич. Он сохранил свой горячий нрав, так и не обуздав натуры. Впрочем, наследник был еще очень молод и не умел мириться с тем, что считал несправедливым. - Это мой друг, Ваше Высочество. И в первую очередь я беспокоюсь о нем. До прочих мне теперь дела нет! - Она никогда не простит вам молчания! - Пусть лучше так, чем, если меня не простит он! - Они-то два упрямца! – рассерженно воскликнул Александр Николаевич. – Но вы-то, Репнин, вы! - Да понимаете вы, что и она жить не сможет, виня себя всю оставшуюся жизнь! Сомнения сменились совершенной уверенностью. Анастасия чувствовала, как гулко где-то под самым горлом бьется сердце. Она знала, о ком говорят в кабинете цесаревича. И знала, что не войди она сюда именно в этот час, от нее скрыли бы правду. Возможно, из желания оградить. Не помня себя, она направилась к двери и повернула ручку. - Сударыня! – запоздало воскликнул адъютант, бросившись за ней. Цесаревич и князь Михаил, которого она, кстати, не видела уже несколько месяцев, резко обернулись к ней. А Анастасия присела в реверансе и громко сказала: - Ее Высочество позабыла у вас книгу, Ваше Высочество. Но раз уж мне пришлось здесь побывать, позвольте мне выказать мое почтение князю Репнину и передать слова моей преданности сестре. - Это могло бы и подождать, мадемуазель, - в замешательстве пробормотал Александр Николаевич. - Прошу простить меня за неслыханную дерзость, Ваше Высочество… - белыми от волнения губами прошептала княжна прежде, чем почувствовала, как подгибаются колени. Теперь уже сердце билось не в горле, а где-то в глазах и висках. - Анна! – услышала она восклицание Михаила прежде, чем потерять сознание. Да, она Анна. Анна Платонова. И никогда не станет кем-то другим.